Наталья Александрова - Смерть под псевдонимом
– Ничего не понимаю! – попытался остановить ее Петухов. – Какая Новохоперская расческа? Какой шоколадный Вячеслав? И какое отношение это имеет ко мне?
– Шоколадный не Вячеслав, – возразила Надежда. – Шоколадное обертывание. А пилинг коралловый. А к вам это имеет самое прямое отношение. Мы хотим арендовать у вас в здании помещение под наш салон – парикмахерская, маникюр, СПА…
– Я уже слышал! – остановил ее Петухов. – Только я таких вопросов не решаю. Это вам нужно к руководству, а я – завхоз…
– Николай Федорович! – заворковала Надежда. – Мы-то с вами знаем, что руководство – это, конечно, руководство, но все реальные вопросы решаются на уровне среднего звена. Именно вы, как завхоз, можете мне подобрать помещение, которое подойдет для нашего салона. Парикмахерская, массаж, СПА, шоколадное обертывание… ну, вы уже слышали.
Она подошла ближе к столу и понизила голос:
– И вы можете не сомневаться, я знаю, как дела делаются, и сумею вас достойно отблагодарить.
Глаза Петухова забегали, и Надежда поспешно добавила:
– Вы не думайте, я не какая-нибудь, я не с улицы. Мне рекомендовал обратиться к вам лично Вахтанг Мерабович.
– Вахтанг Мерабович? – взгляд Петухова потеплел. – Ну, если Вахтанг Мерабович… А чем конкретно я могу вам помочь?
– Ну, для начала я хотела бы осмотреть ваши помещения и подобрать подходящее для салона. Парикмахерская, маникюр, массаж, коралловый пилинг…
– Да-да, я слышал! – Петухов замахал на Надежду руками, снял телефонную трубку и проговорил: – Анфиса, зайди!
После этого он снова взглянул на Надежду, наморщил лоб и проговорил:
– А как вас зовут? Мы с вами раньше не могли встречаться?
– Зовут меня Нинель Никодимовна, – быстро ответила Надежда, усиленно держа губы куриной гузкой. – И мы с вами не встречались, я бы вас непременно запомнила. Просто у меня такая внешность, что всем кажется, будто мы знакомы.
В это время дверь открылась и в дверях появилась женщина раннего пенсионного возраста в синем форменном халате. Петухов строго взглянул на нее и распорядился:
– Анфиса, покажи женщине помещения номер двести один, двести семь и двести двадцать четыре.
Петухов поднялся из-за стола, чтобы проводить Надежду до дверей.
– Удачи вам! – сказал он и похлопал ее по плечу.
Надежда вслед за Анфисой поспешно покинула кабинет завхоза.
Первым делом она взглянула на часы. Из тридцати пяти минут, о которых говорил Петухов, прошло уже восемнадцать, так что следовало поторопиться.
Они прошли по коридору второго этажа, Анфиса остановилась перед одной из дверей и сообщила:
– Ну, вот она, двести первая…
Надежда заглянула в пустую просторную комнату, повертела головой, изображая интерес, и вышла обратно.
– Посмотрели? – равнодушно осведомилась Анфиса.
– Посмотрела, – в тон ей ответила Надежда, и они двинулись дальше.
Таким же манером она ознакомилась с помещением номер двести семь. Они пошли дальше по коридору и вскоре оказались рядом с комнатой номер двести двадцать два. Из-за двери доносились какие-то странные звуки, как будто там дворник скребком счищал снег.
Надежда шагнула было к этой двери, но Анфиса остановила ее:
– Куда? Николай Федорович не велел! Вон ту велел показать, двести двадцать четвертую.
Она открыла перед Надеждой следующую дверь.
В первый момент Надежде показалось, что эта полутемная комната полна людей, как бухгалтерия в день зарплаты. Однако, приглядевшись, она поняла, что это не люди, а гипсовые статуи советских времен. Причем здесь были не рабочие и колхозницы, не доярки и комбайнеры, а гипсовые студенты с портфелями под мышкой, гипсовые конструкторы с циркулями и транспортирами, гипсовые ученые с микроскопами и какими-то загадочными приборами. Один из них держал в руках модель атома, сооруженную из проволоки и того же гипса. Кроме этих гипсовых представителей технической интеллигенции, в комнате присутствовали такие же спортсмены – пловцы, бегуны, метатели молота и других неудобных предметов.
– Господи, что это такое? – спросила Надежда свою невозмутимую спутницу.
– Ну как же! Раньше всюду такие статуи стояли, и в институте нашем тоже. А теперь они никому не нужны, вот их со всей территории института сюда стащили.
– Одна пловчиха возле лестницы осталась!
– Ну да, это Николай Федорович попросил, ему нравится. Ну что – все поглядели? – Анфиса взглянула на часы, давая понять, что время у нее не казенное.
– А вы идите, я сама тут еще немного похожу… – проговорила Надежда.
– Не велено! – строго возразила Анфиса, и тут в кармане ее халата зазвонил мобильный телефон.
Она схватила его, поднесла к уху и заметно побледнела.
– Сопли? – воскликнула она трагическим голосом. – Кашель? Температура? Сейчас заберу! Еду! Еду!
Спрятав телефон, она бросилась прочь по коридору, на ходу снимая халат, и через плечо крикнула Надежде:
– Внучка заболела, нужно из садика забирать!
– Дело святое… – пробормотала Надежда.
Она понимала, что нехорошо радоваться чужому несчастью, особенно такому, но Анфиса развязала ей руки. Тем более что из тридцати пяти минут прошли уже двадцать четыре.
Надежда покинула сборище гипсовых интеллигентов, вышла в коридор и подкралась к двери с номером двести двадцать два.
Из-за нее по-прежнему доносились какие-то скребущие звуки.
Надежда осторожно приоткрыла дверь и заглянула в комнату.
В отличие от тех помещений, которые показывала ей Анфиса, эта комната имела какое-то техническое назначение. Возле дальней стены стоял металлический короб, на нем был укреплен штурвал наподобие корабельного, и этот-то штурвал со страшным скрежетом крутил мордатый подручный Николая Петухова.
Штурвал прокручивался тяжело, Павел снял пиджак, шея его лоснилась от пота. Из-за скрежета он не услышал звука открывшейся двери и шагов Надежды Николаевны.
«Правильно тебя Петухов отчитывал! – подумала Надежда, тихонько пробираясь в комнату. – Неосторожно работаешь! Дверь за собой запирать нужно!»
Она оглядела комнату. Рядом с дверью стояла еще одна гипсовая статуя спортсмена, видимо, не все поместились в соседнем помещении.
Судя по плавкам и шапочке, это был пловец. Но неизвестный скульптор изобразил его не в момент заплыва, а в торжественный момент вручения спортивного приза, поскольку пловец держал в руках кубок.
По странной прихоти скульптора, кубок был не гипсовый, а настоящий, металлический. Надежда изо всех сил дернула его. Спортсмен не хотел отдавать свой трофей, но Надежда проявила настойчивость, и кубок оказался в ее руках.
Павел все еще крутил штурвал, и его работа, кажется, подходила к концу. Он еще раз повернул металлическое колесо, и железный люк начал медленно открываться…
И в этот самый момент подкравшаяся сзади Надежда изо всех сил ударила Павла кубком по голове.
Павел удивленно охнул и повалился на пол.
Надежда оттолкнула его ногой, открыла пошире металлический люк и заглянула внутрь.
У нее под ногами было круглое окошко из толстого пуленепробиваемого стекла, а изнутри к этому окну прижималось перекошенное ужасом женское лицо.
С трудом Надежда узнала Марию.
Лицо Марии едва поднималось над водой, и вода все прибывала. Надежда нашла защелку, которая закрывала снаружи стеклянное окно, потянула ее, распахнула окошко и протянула руку тонущей девушке. Мария схватилась за ее руку и выпрыгнула из воды, как дельфин. На полу вокруг нее растеклась огромная лужа.
– Это вы? – воскликнула Мария хрипло. – Как вовремя вы здесь оказались!
– Это ты? – одновременно проговорила Надежда. – А ты-то как здесь очутилась? Я ведь не велела тебе выходить из квартиры!
– Ну, я не послушалась… – пробормотала Мария. – И теперь очень жалею…
– Ладно, сейчас у нас нет времени на выяснения, кто прав и кто виноват. Нужно скорее отсюда уходить. А то вон тот тип сейчас очнется, а у него не самый приятный характер…
Только теперь Мария увидела лежащего на полу Павла.
– Ах он сволочь! – воскликнула она, и глаза ее засверкали. – Ну, мало тебе не покажется…
Она схватила Павла за плечи и с неожиданной силой подтащила его к открытому люку.
– Что ты собираешься делать? – ужаснулась Надежда.
– А на что это похоже? – девушка перевалила громилу через край люка, и он с громким плеском упал в воду.
– Но ты же не убийца! – воскликнула Надежда.
– А я его и не убила! Дерьмо не тонет! – и Мария показала на люк.
В воде Павел, который уже и так начал приходить в себя, окончательно очнулся и теперь барахтался, изо всех сил молотя по воде руками и ногами. На его грубом лице проступил не столько страх, сколько удивление и детская обида.
Уровень воды в дезинфекционной камере между тем начал понижаться. Надежда взглянула на часы – как раз прошли тридцать пять минут, о которых говорил Петухов.
