Дарья Донцова - Домик тетушки лжи
– Невероятно!
– Почему? Бывает и такое.
Я молчала. Оснований не верить Кириллу у меня не было. Он-то не знает, как Поля старательно пыталась окрутить богатых мальчиков.
– Почему же ты нарушил свои правила и взял ее на работу?
Кирилл вздохнул:
– А она пришла вместе с супругом, тот сказал, что ничего против общения жены с клиентами не имеет.
– Ни фига себе! Вот это муженек! Разрешил жене работать проституткой.
Молоков пожал плечами:
– Всякое бывает, такого могу порассказать, со стула упадешь!
– А как звали этого продвинутого мужика?
Кирилл нахмурился.
– Имя идиотское… М-м-м, Дормидонт… нет, погоди, Каллистрат… нет, нет, во: Бонифаций! Точно! Помню, там буква «ф» была! Бонифаций!
– И долго у тебя Поля вкалывала?
– Так до сих пор ее не уволил. Она уехала в мае жить к Кристалинским, июнь, июль ее не было, в августе отправилась отдыхать, вроде к матери в Америку моталась… В сентябре опять начала пахать.
– Они у тебя каждый день заняты?
– Ну, как получится. Иногда и раз в месяц выходит. От клиентов зависит. У меня много иногородних, явятся в Москву и заберут на три-четыре дня, потом свободна.
– То есть ты хочешь сказать, что у Полины было много свободного времени?
– До фига, они у меня еще и учиться успевают, и отдыхать!
Я засунула руку в волосы и принялась ерошить шевелюру. Ну Поля, Полечка… Ай да многостаночница! Везде успевала. И на Кирилла поработать, и к обеспеченным сыночкам поприставать…
Молоков проводил меня до «Рено» и предложил:
– Давай как-нибудь сходим в ресторанчик? Слушай, а зуб-то перестал болеть!
– Я и не сомневалась. Вот только завершу расследование, и погуляем, – ответила я.
– Хочешь, приезжай в «Ночной разговор»?
– Старовата я у тебя девочкой работать.
Молоков засмеялся:
– Зову как посетительницу, естественно, за счет заведения. Программа, правда, специфическая, зато кухня отличная… А насчет старости ты не права… Есть у меня парочка мужиков, западает только на дам элегантного возраста. Если скажу тебе, какие особы у меня служат, упадешь, не встанешь. Кроме свиристелок, держу еще и женщин, ну, скажем, бальзаковских лет… Так что, если захочешь подработать, милости прошу…
– Спасибо, подумаю, – ответила я и уехала.
Часы показывали пол-одиннадцатого утра, когда я, зарулив в кафе «Делифранс», купила кофе-коктейль и два круассана.
Я люблю эту торговую точку, расположенную возле метро «Маяковская», так же трепетно и нежно, как «Макдоналдс». Здесь чувствую себя в Париже, глядя на бегущую за окнами московскую толпу. Да и круассаны тут подают совсем такие, как во Франции. В остальных местах под этим названием вам пытаются впихнуть клеклые булки, а не нежные рогалики из тонкого слоеного теста.
Слопав выпечку, я подумала и позволила себе еще кусочек грушевого торта. Когда весишь чуть больше собаки, можешь разрешить себе излишества. Хотя смотря о каком псе идет речь. Снап и Банди намного крупнее меня. Я нахожусь где-то между мопсами и питбулем. Хуч весит четырнадцать килограммов, а Бандюша восемьдесят два, во мне же ровнехонько сорок восемь. Значит, если сложить вместе Хучика и Банди, и потом разделить на два, то получаюсь я. Ваша покорная слуга – среднее арифметическое от двух кобелей.
Грушевый торт исчез так же быстро, как и появился. Облизнувшись, я хищно покосилась на суфле из клубники, но потом все же решила: хватит. Вес у меня, конечно, небольшой, но печень может взбеситься и отомстить хозяйке, дорвавшейся до жирного теста. И вообще, следует прекратить обжорство и заняться делами. Сначала я набрала полученный от Кирилла телефон Вари Хоменко. Но трубку никто не снимал. Небось девушка на работе или шляется по магазинам. Ладно, займемся следующим вопросом.
Быстро потыкав в кнопки, я услышала бодрое:
– Слушаю.
– Женька, скажи пароль!
– Опять двадцать пять, – сердито ответил эксперт, – ни за что!
– Женюсик, – прочирикала я, – помнишь, ты говорил о чудо-скальпеле, английском, в бархатной коробочке? Ну тот, который дико дорого стоит в «Медтехнике» и с которым так здорово работать?
– И что? – осторожно поинтересовался Женька.
– Он твой.
– С ума сошла, да?
– Ну должна же я сделать тебе подарок к 25 де-кабря.
– Это что за праздник?
– Милый, ты совсем заработался, Рождество!
– Так не наше же, католическое!
Я вздохнула, не буду пускаться сейчас в теологическую дискуссию о том, когда и сколько раз появлялся на свет Христос.
– Ну, Женюсик, я живу полгода в Париже и, естественно, отмечаю и их Рождество. Так что радуйся! Скальпель твой, а теперь будь умницей, скажи пароль.
– Подожди, – буркнул Женька и положил трубку на стол.
Я терпеливо ждала.
– Липа, – сообщил приятель.
– Что?
– Ну пароль такой, липа.
– Спасибо, котеночек.
– Кушай на здоровье, – буркнул Женька.
Я вновь принялась терзать «Сименс». Тесно общаясь с Александром Михайловичем много лет, я узнала кое-какие секреты. В частности, этот. Когда сотруднику правоохранительных органов нужно уточнить домашний адрес какого-нибудь человека, милиционер набирает заветный номерок, называет свою фамилию, пароль и получает доступ к сведениям. Ну, на фамилию, предположим, наплевать, в МВД туча людей работает, не могут же девушки из адресного бюро знать всех? Зато пароль! Его меняют каждый божий день, вот ведь безобразие!
Услыхав «липа», женщина вежливо, но весьма холодно ответила:
– Слушаю.
Я поторопилась изложить суть дела.
– Бонифаций? – переспросила служащая. – Ни фамилии, ни отчества, ни года рождения?
– Вы хотите сказать, что каждый второй москвич носит такое имя?
– Ждите, – не пошла на контакт тетка.
В трубке воцарилась тишина. Я смотрела в окно, на улице пошел снег. Большими хлопьями он падал на землю. А ведь и впрямь скоро Новый год. Пора позаботиться о подарках. Что купить Кеше? Чем можно удивить человека, у которого все есть?
– Записывайте, – рявкнула трубка. – Бонифаций Юлианович Бортнянский. 1907 года рождения…
– Какого?
– 1907-го, – повторила раздраженно баба, – прописан по адресу Комаров переулок, дом 7, квартира 1.
– С таким именем один?
– Да.
Я ошарашенно пробормотала:
– И где этот Комаров переулок?
– Данный вопрос не ко мне, – гаркнули из трубки, следом понеслись гудки.
Отвратительно невежливая особа! Заглянув в атлас, я обнаружила нужный адрес в самом центре города. Комаров переулок находился между Новослободской и Тверской улицами. Внезапно меня осенило. Вот черт! Противная тетка не сказала номер телефона, правда, я его и не спросила, но ведь могла бы и сама сообразить!
Я снова потыкала в кнопки.
– Липа.
– Уже не «липа», – отрезали с той стороны.
– Почему?
– На часы взгляни, – буркнула мегера, – полдень пробило.
Я швырнула «Сименс» в «бардачок». Ну и кадры, небось там сидят одни старые девы, вон какие злые, просто собаки. Хотя, например, наши псы излучают только доброжелательность! Делать нечего, придется ехать к этому Бонифацию. Может, у деда имеется внук, названный в его честь. Правда, если учесть, что дедуле без малого сто лет, внучку его небось все пятьдесят.
Комаров переулок, кривой и узкий, изгибался во все стороны. Дома тут оказались под стать переулку – кособокие, перекошенные, словно пьяные. Номер семь выглядел совсем уж мерзко. Можно посоветовать киношникам снимать в нем сериал про ужасы войны. Здание смотрело на мир выбитыми стеклами лестничной клетки. Трехэтажное, дико грязное, с облупившейся штукатуркой. Дверь в подъезд стояла нараспашку, ни о каком кодовом замке или домофоне речи не шло. Внутри было холоднее, чем на улице, и резко воняло кошачьей мочой. Первая квартира оказалась, естественно, у самого входа. Звонка не нашлось. Я заколотила в дверь ногой, послышался тихий лай, потом шарканье, затем дверь без лишних вопросов распахнулась. Я глянула на хозяина и вздохнула.
На пороге стояла мумия, замотанная в какие-то тряпки. К ногам, обутым в валенки, жалась старая болонка, грязная и клочкастая, на руках мумия держала почти лысую кошку, один глаз у которой был затянут бельмом. Вместе этой гоп-компании двести лет, никак не меньше.
– Вы ко мне? – неожиданно бодро поинтересовался дедушка.
Собачка ткнулась в мои сапоги и тоненько запла-кала.
– Фу, – строго сказал хозяин.
– К вам, – ответила я. – Бонифаций Юлианович?
Дедуся кивнул:
– Вы из собеса?
Решив не пугать пожилого человека, я поспешила подтвердить.
– Да.
– А где Танечка?
– Заболела.
– Ладно, – смилостивился дедок, – входи, детка, прямо по коридорчику, на кухню.
Я добралась до темноватого помещения и села на жесткий венский стул с гнутой спинкой. Надо же, у кого-то они еще сохранились. Помнится, подобные стояли в коммуналке на улице Кирова, нынешней Мясницкой, где прошло мое детство.
