Дарья Донцова - Домик тетушки лжи
Собачка вновь ткнулась мне в ноги и зарыдала. Я нагнулась, погладила плачущее животное и обнаружила, что под скомканной шерстью нет тела, одни тоненькие, хрупкие косточки, животное было измождено до предела. Впрочем, и хозяин, и кошка выглядели просто скелетами, один обтянут кожей, другой мехом…
– Ты, деточка, зря пришла, – со вздохом промолвил дедок.
– Почему?
– Так пенсия еще три дня тому назад кончилась, а следующую дадут не скоро, за продуктами идти не надо. Ступай дальше.
Я обвела взглядом компанию.
– Что же вы едите?
– Позавчера каша у нас была, геркулес на воде.
– А вчера и сегодня?
Бонифаций Юлианович пошамкал ртом:
– Собрался я, милая, в «Азазель» пойти, да закрылась наша точка.
– Куда?
– В «Азазель», трактир тут недалеко был, хозяин мне для Крошки и Васьки пакет давал с объедками, добрый человек. Я тебе по секрету признаюсь, и сам ел. А почему нет? Продукты свежие… Но вот прогорел. Мне бы и не надо еды, да вот Крошку с Васькой жалко.
Я просто потеряла дар речи.
– Васька еще ничего, – продолжал Бонифаций, кутаясь в нечто, бывшее когда-то одеялом, – а Крошка плачет и плачет, спасу нет.
– Дедушка, – проорала я, – сейчас я, мигом, только подожди!!!
Вылетев на улицу, я вбежала в ближайший супермаркет и понеслась по отделам.
Примерно через полчаса была готова геркулесовая каша.
– Экая ты транжира, – качал головой Бонифаций, – на молоке сварила, с сахаром… А это чего?
– Колбаса «Докторская».
– Ишь ты, – покачал головой дед и принялся аккуратно хлебать овсянку.
Я осторожно опустила на пол две миски. Крошка и Васька ринулись к еде. Я никогда не думала, что кошка начнет с таким энтузиазмом есть геркулес. Фифина и Клеопатра ни за что бы не притронулись к этому блюду. Впрочем, наши киски отворачивают носы и от мяса, если оно, на их взгляд, недостаточно свежее. Несчастный же Васька на едином дыхании проглотил угощение, потом вылизал миску и сел около пустой посуды, уставившись на меня круглыми желтыми глазами. Впрочем, Бонифаций Юлианович и Крошка не отстали от кота. Дедушка опустошил тарелку мгновенно и потянулся к кастрюльке.
– Сейчас не надо, – пробормотала я, – может стать плохо, вы долго голодали.
– Твоя правда, детка, – вздохнул старик, – жадный стал, вот рука и потянулась.
– Вы живете тут совсем один?
– Как перст.
– Никого нет? Ни детей, ни внуков?
Бонифаций покачал головой:
– Сын умер, была еще внучка, да только она уехала давно, обещала писать, но, видно, не судьба…
– Вам никто не помогает?
– Ну приходит от вас женщина из собеса, два раза в месяц, да мне чаще и не надо… Пенсии аккурат на два похода в магазин и хватает.
Потом он, очевидно, увидал мое вытянувшееся лицо и быстро сказал:
– Я не жмусь, мы хорошо живем, в этом месяце только поистратились, потому что пришлось телевизор чинить.
И он ткнул пальцем в маленький черно-белый агрегат.
– Не могу без новостей, ты погоди, сейчас тебе кой-чего покажу…
С этими словами дедушка пошел к двери.
– А как звали ваших родственников? – поинтересовалась я.
– Сына Егором, внучку Катей, – ответил Бонифаций и добавил: – Жена еще была, Елизавета Андреевна, царство ей небесное, светлая память… А больше и никого.
Он ушел. Я осталась сидеть на холодной кухне, разглядывая руины мебели и остатки посуды. Грязные занавески свисали с ободранного карниза, здесь не было даже тараканов, от которых так страдают старые дома, расположенные в центре. Скорей всего хитрые насекомые не заглядывали в квартиру, зная, что там нечем поживиться.
Внезапно Крошка подошла ко мне и села у ног, преданно глядя в глаза.
– Что же мне с вами делать? – пробормотала я, лихорадочно соображая, как поступить.
Тут раздался кашель, и в кухню вступил Бонифаций Юлианович с гордо поднятой головой. Я посмотрела на старика и почувствовала, как в горле заворочался тяжелый горячий ком. На дедушке была старенькая, застиранная гимнастерка, на которой блестели бесчисленные ордена и медали.
– Вот, – с гордостью сказал Бонифаций, – в тяжелое время я не подкачал, сражался с врагом, потом всю жизнь до пенсии на одном месте проработал, на почте, отделением заведовал, не пил, не курил, взяток не брал, а трудился на благо нашей социалистической Родины. Я прожил свою жизнь честно, мне есть чем гордиться! Видишь, я полный кавалер ордена Славы, а его трусам и негодяям не давали!
Я оглядела «иконостас», а потом бросила взор на шатавшихся от слабости Ваську и Крошку, еще раз обежала взглядом кухню…. Внезапно ком в горле скатился вниз и лег камнем в желудок. Дедушка-то ветеран, орденоносец. У таких людей неплохая пенсия. Значит, работница собеса, пользуясь тем, что старик живет один, вульгарно обманывает его. Знаю, такие случаи бывают. Недавно Аркадий отказался защищать мошенницу, патронажную сестру. Она приходила к одиноким, больным людям и врала, что килограмм масла стоит двести рублей, а бабушки, неспособные сами выйти из квартиры, верили ей. И ведь эта дрянь приносила своим подопечным чеки, небось подбирала у касс бумажки с нужными суммами. Большинство покупателей просто бросает их.
– Дедушка, – сказала я, – уж, извини, не хотела тебя сразу новостью огорошить, думала потихоньку подготовить…
– Чего стряслось? – спросил Бонифаций.
– Я твоя правнучка Дарья, дочка Кати, приехала забрать тебя к себе.
ГЛАВА 23
– Что? – пробормотал дедушка, пятясь. – Как?
Боясь, что старик мне не поверит, я начала быстро-быстро плести невероятную историю.
– Как забрать? – бубнил Бонифаций. – Прямо так? А Васька с Крошкой?
– И их тоже, естественно.
– Но вещи!
– Сейчас соберем!
– А пенсия… Мне домой приносят.
Я хотела было сказать: «На фиг твои копейки, не волнуйся», – но вовремя осеклась.
– Аркаша поедет в собес и все устроит, переведут на наш адрес.
– Мебель… Буфет, табуретки…
– Закажем фургон и перевезем.
– Как же так, господи, да откуда ты взялась?
– Говорю же, Катя во Франции…
– Она в Германию уехала, в 1972-м, на стажировку от университета, да там и осталась…
– Из Германии во Францию перебралась!
Вконец замороченный дедушка начал шевелить губами, очевидно, он пытался вспомнить даты, но потом бросил это занятие.
– То-то гляжу, ты мне кого-то напоминаешь, – протянул он, – а теперь понял, вылитая Лизочка. Ну-ка глянь.
И он вытащил из ящика стола фотографию примерно сороковых годов. На снимке улыбалась пухленькая шатенка. Я походила на нее, как Пизанская башня на Останкинскую телевышку, но Бонифаций еще раз повторил: «Вылитая Лизочка», – и внезапно заплакал.
Остаток дня мы посвятили сборам. Правда, в конце концов выяснилось, что брать с собой нечего. Дедушка был практически голый. В большой чемодан мы бросили кое-какие тряпки, фотографии, документы, гимнастерку с орденами и Библию. Я усадила деда на заднее сиденье, сунула ему на колени Ваську с Крошкой и понеслась в Ложкино.
Время подбиралось к девяти, когда «Рено» влетел во двор и замер у входа. Домашние, предупрежденные по телефону, выскочили из дома. Началась процедура знакомства. Потом Аркашка повел Бонифация в ванную, а Маруська потащила мыться Крошку с Васькой. Наши животные носились кругами вокруг гостей, но последние были слишком слабы, чтобы реагировать на внешние раздражители. Устроили мы Бонифация на первом этаже, в комнате для гостей. Где-то около одиннадцати я заглянула к нему. Старик спал, одетый в Кешину пижаму. Около его кровати на тумбочке лежало два банана и шоколадка. Это, очевидно, приволокла Манюня. Белоснежная расчесанная Крошка мирно сопела на одеяле, рядом дрых Васька. После бани выяснилось, что он вовсе даже не лысый, а серо-голубой, очень симпатичный кот.
Тихо закрыв дверь, я шагнула по коридору в сторону столовой и налетела на Бориса.
– Тебе кто-нибудь говорил, что ты сумасшедшая? – поинтересовался режиссер. – Надо же такое выкинуть! Притащить домой безумного деда!
– Что же, следовало оставить его подыхать с го-лода?
– Ну, всем не поможешь!
Я повернулась и молча пошла к лестнице. Это верно, всем помочь невозможно.
– Вдруг он наврал? – продолжал Борис. – Вдруг у него полно родственников?
– Значит, они потеряли дедушку!
– Но…
– Заткнись, – сказала я, – сделай милость, а? Тебе какое дело? Я привела Бонифация в свой дом.
– И правильно сделала, – сообщила, появляясь на пороге столовой, Ольга, – в конце концов, у нас тьма противных бабушек, но ни одного деда.
– Разве можно так просто взять и увезти человека? – не успокаивался Боря. – Квартира, пенсия…
– Какой ты зануда, – сказала я и побежала наверх.
Снизу донесся Зайкин голос:
– Аркашка все уладит, завтра съездит куда надо и разберется.
Я усмехнулась. Конечно, покоя в нашем доме не найти, Маня с Кешкой ругаются каждый вечер за ужином, а Зайка готова запилить меня до смерти, если учует запах сигарет, но… Но я абсолютно твердо знаю: на мир мы смотрим одними глазами.
