Особенности брачной ночи или Миллион в швейцарском банке - Антонова Александра
— Прости, Ольга… Зря я так…
Мужская ладонь примиряющим жестом протягивала шейный платок. Я с удовольствием воспользовалась платком, высморкав нос. За последние сутки я пролила столько слез, сколько не приходилось плакать за всю жизнь. Ну что за несчастье такое?! А ведь я так радовалась, когда летела в Швейцарию, столько было надежд и ожиданий. Эх, горе горькое…
Его пальцы откинули прядь моих волос с лица, провели по влажной щеке с непонятной нежностью, и голос потеплел:
— Ты же видишь, какие тут дела творятся. Вокруг смерти Оливии столько непонятного. Зачем она сюда приехала? Почему нельзя было встретиться в городе? О чем хотела поговорить? Почему ее укусила змея? Медноголовки редко встречаются. И надо было очень постараться, чтобы укус пришелся в руку. Вот тут — между большим и указательным пальцами.
Он рассматривал мою ладонь с таким видом, будто мысли его были далеко-далеко. Сыщик тяжело вздохнул, и мне стало жаль его: интуиция подсказывала, что Оливию он знал при жизни и что расследует это дело в личных интересах. Может быть, он тайно любил эту молодую, красивую, богатую женщину?
— Оливия была изнеженной городской женщиной. Дальше парижских бутиков и казино она не выезжала. Чего ради ее понесло сюда? — он сжал мои пальцы и думал о чем-то невеселом.
«Э-э-э, нет, — подумалось мне. — Анри вовсе не любил ее тайно. Им движет другое чувство. Может быть, он знает ее бывшего мужа, может быть, они друзья? А что ж, почему бы и нет? Может быть, бывший муж Оливии когда-то спас ему жизнь? Или принял участие в его судьбе иными способом? Может быть, Анри — приличный человек и хочет помочь в расследовании, не доверяя выводам полиции?»
Я поняла его болезненное отношение к любовной связи Оливии и Блума. И я простила его вспыльчивость. И улыбнулась ему.
— Ты устала, Ольга, понимаю, — он все еще сжимал мои пальцы. — Пойдем, я отведу тебя в опочивальню. Поспи немного. А утром посажу тебя на поезд, и ты уедешь домой. И забудешь эту ночь, как кошмарный сон.
Да, сон бы мне не помешал. Если только удастся заснуть. Но вот что странно: сердце болезненно сжалось, осознав, что завтра я покину Грюнштайн, сяду на поезд и уеду. Самолет унесет меня в Россию, и я забуду эту ночь, как кошмарный сон… Мне не хотелось уезжать. Мне не хотелось возвращаться в тихую заводь прежней жизни. Мне было жаль расставаться с призраками… Как столетняя старуха, я поднялась и шаркающей походкой направилась к двери. Но Анри придержал меня.
— Так что там за история с пятидесятью франками?
Я устало вздохнула и проворчала:
— Мне вернули пятьсот франков, переплаченных за гостиницу. Номер, который я забронировала, был занят. Свободной оказалась только одна комната, маленькая, у аварийного выхода, — получилось очень даже правдоподобно, имена Варкоча и Блума не были произнесены, и я воспряла духом:
— Да. Вот такая история. У меня оказались лишние пятьсот франков, и я решила съездить в Грюнштайн. Знала бы — ни за что бы не поехала. Теперь — ни денег, ни сумочки, одни неприятности…
— Все равно бы приехала…
Он притянул меня к себе, так что я оказалась у него между колен, провел тыльной стороной ладони по щеке и вдруг впился в губы так, что перехватило дыхание.
Ах, я и не знала, что поцелуй бывает таким нежным и жестоким, жадным и ласковым. Я не знала, что от таких поцелуев голова идет кругом, сердце рвется из груди, колени подгибаются и сладкая истома накатывает кипящей волной. Все прежние поцелуи, пережитые в иной жизни, — влажные и безвкусные, настойчивые и бесцеремонные — ни в какое сравнение не могли идти с тем, что испытала я в библиотеке. Ах, я и не знала, что мужская рука на груди может быть чем-то еще, кроме клещей.
Его губы притронулись к выемке на шее, скользнули к мочке уха и опять приникли в моему рту. Ах, я таяла восковой свечой, я упивалась незнакомыми ощущениями, я жаждала еще и еще. Мои руки оказались на его шее, и я стряхнула старую кепку, которую он носил козырьком назад, и запустила пальцы в длинные завитки волос на затылке. И я погрузилась в пенящие воды сладкого желания.
Мне показалось, что резкий порыв ветра коснулся щеки и качнул тени. Я приоткрыла глаза, и будто сквозь туман проступило странное видение. Мне показалось, что часть стены рядом с мордой кабана опустилась вниз, и в черном проеме застыла белая фигурка, раскинув руки в стороны, подобно распятому Христу. Через миг стена вернулась на место, скрыв призрак. Пламя свечей дернулось, как от сквозняка, и два огонька из пяти погасли. От фитильков поднялись две тонкие струйки дыма.
— Что. Это. Было? — выдохнула я.
— А? — спросил Анри, отрываясь от моей шеи и вынимая руки из-под свитера.
— Что. Это. Было? — силилась я вздохнуть.
— Ольга, что с тобой?
— Там. Было. Оно.
Анри обернулся. Морда кабана пялилась на нас костяными пуговицами.
— Что случилось?
Я глотала ртом воздух и таращила глаза. В голове крутилась фраза: «Белая дама — за блуд наказание». Вот так нас и настигает возмездие. А ведь я готова была отдаться прямо на столе мужчине, с которым встретилась несколько часов назад! Боже мой, я уже расстегивала пуговицы его рубашки и с упоением ощущала его ладони в чашечках лифчика! Я уже намеревалась стянуть свитер через голову и подставить его губам набухшие соски! Ах, как мне хотелось отдаться ему на столе!.. Блуд, форменный блуд… Стыд-то какой! Вот и не верь после этого пророчествам «Умозрительных рассуждений»!
Анри отстранил меня, нехотя подошел к стене и провел ладонью по камням. Старая кладка выглядела монолитом, ни щелочки, ни стыка. Только в одном месте, чуть выше головы, было небольшое углубление, будто каменщик неплотно пригнал два камня.
— Ну, что ты увидела на этот раз? — он смотрел на меня с жалостью и недовольством, так смотрят на детей-врунишек, на двоечников-фантазеров.
Я взяла себя в руки, несколько раз глубоко вздохнула и постаралась произнести как можно более отчетливо:
— «Белая дева — за блуд наказание», — мои зубы непроизвольно щелкнули.
— Понимаю, — он мрачно усмехнулся. — Я тебе неприятен… Ладно, больше не буду, прости.
Я в растерянности похлопала ресницами: он не поверил пророчеству!
— Дева, белая, раскинув руки, вот так, — я показала, как она стояла. — Оливия после смерти. Обручальное кольцо. Надо ей вернуть.
— О, господи, Ольга, ты что, веришь в привидения?
— Э-э-э, — открыла я рот. — Теперь — да. Ты же сам нашел кляксу стеарина в коридоре. Ты же сам сказал, что оно живое… И здесь фигура в белом. Сквозняк… вон — две свечи погасли.
Анри хмыкнул и покачал головой. Впрочем, я уже и сама сомневалась в реальности видения. Без очков, в угаре швейцарской страсти, мне все могло привидеться.
— Ну разве можно быть такой доверчивой?! Весь пол в коридоре заляпан кляксами стеарина. Раз в месяц Гунда водит экскурсантов по замку. Для экзотики они пользуются свечами.
Вот так. Он меня разыграл. А я ему и поверила. Лицо горело от стыда. Пыльная морда кабана нагло скалила клыки и принюхивалась широким пятаком. Я провела пальцами по жесткой щетине, и одна костяная пуговица выпала из глазницы. Кабан окривел. Я наклонилась, чтобы поднять глаз, над головой что-то просвистело и с мягким чмоканьем вонзилось в кабанью щеку.
— Ложись! — гаркнул сыщик и навалился на меня сверху.
Глава 20
Год 2005, все еще ночь
— Ты что, с ума сошел?
Я приподняла голову и потрогала лоб. С правой стороны саднило, до зарождающейся шишки было больно дотронуться.
— Ш-ш-ш…
Анри все еще находился сверху, завитки его волос щекотали щеку. Однако похоти в нем не ощущалось, а скорее, настороженность охотника в засаде. Он чутко прислушивался. И я напрягла слух, но ничего, кроме потрескивания углей в камине, не услышала. В замке было тихо, как на кладбище. Сыщик, наконец, приподнялся и уселся на пол, выпустим меня из плена.
Анри прислонился спиной к стене и с силой потер лицо ладонями. А когда отнял их, мне показалось, что он постарел лет на десять. Глубокие тени залегли в глазницах, у переносицы и от крыльев носа.
