Особенности брачной ночи или Миллион в швейцарском банке - Антонова Александра
— Ш-ш-ш… — сказала я и оглянулась на старуху. Но Гунда сладко посапывала под мерный шум дождя.
Я погладила его вытянутую дугой спину, а кот игриво махнул хвостом и скакнул обратно в черный проем тайного коридора.
— Шарльперо! — возмутилась я, но из темноты донеслось призывное «мьяу». — Китя-китя-китя… — с опаской сунула я голову с проем. — Китя-китя-китя… — вошла я под низкий свод тайного коридора.
Под ногой чуть притопился кирпич, и глыба камина бесшумно вернулась на место. Я оказалась в западне.
— Мьяу, — донеслось из темноты.
И я двинулась вперед бесплотным привидением, в одной исподней сорочке, босиком, с жалким огарком в руке. Сердце сжималось от страха и любопытства. Так вот каким путем попала Марианна в опочивальню…
Впереди светилось пятнышко света. Шарльперо пересек его и бодрой рысью растворился во тьме. Похоже, что кот знал потайной ход, как свои пять пальцев… пять когтей. Я же осторожно приблизилась к лучу света и обнаружила в стене небольшое отверстие. Приподнявшись на носочках, я заглянула в дырочку.
Свет лился из комнаты, главным убранством которого были высокие поставцы. На их полках теснились рукописные книги и свитки. То было хранилище манускриптов, столь же обширное, как и батюшки в кабинетном зале. Свет лился от двух высоких шандалов, что стояли на столе. Раздались шаги, и возле стола появился маркграф. Он листал, держа на весу, толстую книгу. Положил ее и углубился в текст. Сердце мое забилось часто-часто от радости, что он жив, что не удалось Марианне повторить попытку убийства.
— Хендрик… — тихонько позвала я и тотчас зажала ладонью рот в испуге: что будет, если он найдет меня в тайном коридоре, который ведет прямиком к розовой опочивальне? Он и разбираться не станет, а просто убьет меня. Я вспомнила его бешеные глаза и содрогнулась.
Да, вспомнила я…
Маркграф услышал мой голос. Он поднял голову и прислушался. Я стояла ни жива ни мертва. А он опять склонился над фолиантом, перелистнул несколько страниц и впился взглядом в рисунок, вернулся обратно, поводил пальцем по строчкам и очеркнул одну ногтем. Потом взял шандал, подошел к портрету рыцаря, закованного в латы, каких уж сто лет никто не носит. Пламя свечей выхватывало то забрало, то руку в железной перчатке, сжимавшую рукоятку меча, то далекий замок на скале, видневшийся за плечом рыцаря. Хендрик задумчиво потирал подбородок, пока его взгляд не остановился на геральдическом щите. Что он там разглядел, не знаю, но только меланхолию его как рукой сняло, и бросился он вон из зала.
— Мьяу, — сказал Шарльперо, отирая боками мои ноги.
И стало мне интересно, что такое рассмотрел маркграф на картине, что убежал, сломя голову?
Я пошарила ладонью по стене в надежде отыскать потайной рычаг, который открыл бы дверцу, но под пальцами были только холодные камни да слежавшаяся пыль. Свет в комнате качнулся, будто пламя свечей потревожили порывы ветра. И я опять приникла к глазку. Мимо проскользнула тень и приблизилась к столу. В свете шандала мне прекрасно была видна тщедушная фигура в черной рясе.
— Так-так-так, — проговорил отец Бонифаций, склоняясь над книгой. — Что тут у нас? Ага. «Умозрительные рассуждения о сущности вопроса»… Гм-м… Гм-м… Господи, и чего только не понапишут… Ересь какая… Ага. Вот… «Три символа счастья: ложе, корона, жена…» Тьфу, опять о плотском… «Розовый цвет — погибель твоя…» Хи-хи-хи… Бред какой-то… «Белая дева — за блуд наказание»… Ну-ну… Э-э-э… А это что такое? Ага… Вот… Ногтем отмечено: «Три символа смерти: яблоко, змий и стрела»… Яблоко, змий и стрела? Уже интересно…
Он почесал тонзуру, опять склонился над книгой и стал листать страницы, бормоча под нос. Мне так хотелось расслышать, что же он там бормочет, что я вся распласталась по камням, приникнув к отверстию глазом. Под правой ладонью что-то щелкнуло, часть стены стремительно ухнула вниз, и я чуть не вывалилась в комнату, с трудом удержавшись руками за шершавые камни.
Отец Бонифаций в задумчивости вскинул голову и уперся взглядом в открывшийся провал. Нижняя губа у него отвисла, глаза полезли на лоб. Он покрылся мертвенной бледностью и, кажется, обмочился. Опять раздался щелкающий звук, и стена вернулась на место, разделив нас.
— А-а-а!!! — заорал святой отец и опрометью бросился вон из комнаты. Что он там бормотал о «белой даме — за блуд наказание»? И что такое ему показалось «уже интересным»?
Как я ни пыталась найти потайную пружину, мне так и не удалось открыть дверь еще раз. Лишь стерла все ладони.
— Мьяу! — нетерпеливо тронул лапой Шарльперо подол исподней сорочки и потрусил по коридору, задрав хвост штандартом.
Я двинулась за ним, освещая пусть зыбким светом огарка. У разветвления кот остановился, подождал меня и уверенно направился в правый рукав потайного хода.
— Скотина он, самая настоящая скотина, — всхлипнул рядом женский голос, и я остановилась.
Звук шел из медной трубочки, которая торчала из стены. Я затаила дыхание и прислушалась.
— Конечно, скотина, — согласился другой голос. Судя по тембру, он принадлежал женщине в годах.
— Жирная, вонючая, хитрая скотина… Господи, как же я устала от его хамства!.. И эти сплошные тайны… Ну скажи, почему он до сих пор не обвенчался со мной? Я что — уродина какая-нибудь? Или простолюдинка? Или репутация моя низка?
— Конечно, нет…
— А почему же он тайно приходит ко мне? Кричит на весь замок, что на охоту, а сам по лестнице для прислуги в мою опочивальню! Он просто трус и ублюдок!
— Конечно, трус и ублюдок…
— И пьет, как скотина… Вся их семейка такая. Я же помню, какие пьяные истерики закатывала его сестрица! Ее даже заточили в башню. Она была сумасшедшей…
— Нет, она не была сумасшедшей. Она была несчастной женщиной…
— Что ты болтаешь? У нее было столько драгоценностей! Она не могла быть несчастной!
— Конечно, не могла…
— И что проку от него? Другие любовники хотя бы дарят своим возлюбленным подарки в утешение… А он все: подожди, да подожди, будет тебе драгоценность с желтым камнем! Где это видано, чтобы драгоценности были с желтыми камнями?! Янтарь носят только простолюдинки!
— Конечно, простолюдинки…
— И чего ради я терпела эту скотину? Давно бы уж вышла замуж за какого-нибудь достойного человека… Можно подумать, у меня и нет никого! Да если бы я захотела…
Хлопнула дверь и женщина замолчала.
— Катарина, дай что-нибудь пожрать… — послышался очень знакомый мужской голос.
— Ступай, — сказала женщина, — и не болтай со слугами.
— Катарина, я долго буду ждать? — повысил голос Магнус.
— Уже иду…
— Вот так-то лучше… Нет, задери сначала юбку…
Я покраснела и двинулась дальше. Шарльперо деловито трусил впереди, то и дело принюхиваясь к одному ему ведомому запаху.
Глава 19
Год 2005, глубокая ночь
Сухие поленья в камине занялись ровным огнем, и потянуло запахом дыма, уюта, тепла и спокойствия. Я смотрела на оранжевые языки пламени, по-змеиному вкрадчивые и обманчиво нежные, и представляла себе последние минуты жизни Оливии. Такой молодой, богатой и беспечной. Зачем она приехала в Грюнштайн? Зачем назначила встречу бывшему мужу? О чем она собиралась с ним говорить? Почему ее укусила змея? Какое странное совпадение, что в легенде также говорится о смерти молодой хозяйки замка от змеиного яда.
— Какое странное совпадение… Легенда о Грюнштайне… — проговорила я, уставившись немигающим взглядом на оранжевые жала огня.
— Да, вот это и есть самое загадочное в смерти Оливии, — согласился сыщик. — Полиции не пришло в голову связать легенду и сегодняшний день. Они не догадались, что змея — это…
Я ждала продолжения, но он замолчал. Впрочем, я была с ним согласна. Да, действительно странно, что Оливия умерла от ядовитого укуса, как в легенде.
— Анри, ты веришь в легенды?
Он не ответил, и я повернула голову, чтобы взглянуть на него. И смутилась. Было что-то в тенях на его лице такое печальное, будто стоял он на пороге, за которым начиналась Великая Скорбь, будто готовился он шагнуть туда и знал, что нет дороги назад, и будто уповал он на соломинку, а той соломинкой была я. Вот такими странными показались мне тени на его лице. Я смутилась.
