Анастасия Монастырская - Робинзон по пятницам
Каюсь, я не выдержала, и обернулась. Милый, смущенный администратор внимательно изучал себя в зеркало. Похоже, теперь Ваковскому будет не до украденной папки. И хорошо! В жизни каждого бывают моменты, когда приходится поступать решительно. Например, отбиваться от домогательств активного гомосексуалиста. Это, доложу я вам, зрелище особое, для тонких натур совсем не предназначенное. А для мужиков с массивным подбородком, вполне по плечу. Успеха вам, ребята!
Меня хватило на то, чтобы отъехать на два квартала от клиники и спрятаться в маленьком безлюдном кафе. Я заказала кофе и сэндвич и углубилась в изучение папки.
И первым делом положила перед собой две фотографии Игоря Трохименкоа и некоего Никиты Сергейченко, 1952 года рождения. Вот это мастерство, доктор! Вроде не одно и то же, но все же очень похоже. И вместе с тем создается впечатление, что при общем сходстве — глаза, губы, передо мной фотографии дальних родственников. Так сказать, седьмая вода на киселе.
Итак, семь лет назад Никита Сергейченко обратился к доктору в частном порядке с просьбой полностью изменить ему внешность. За внушительное вознаграждение тот согласился. После серии пластических операций Сергейченко превратился в моложавого Трохименкоа. Любопытно, но незадолго до смерти доктору поступило вторичное предложение: поколдовать над знакомым лицом еще раз. Разумеется, не из чисто альтруистических побуждений. Однако временем милейший Игорь Борисович уже не обладал, поэтому решено было исправить форму носа, губ и разрез глаз. Любопытно, но Трохименко собирался ложиться в клинику буквально накануне убийства. И на этот раз уже вполне легально.
Теперь дело осталось за немногим: пробить по базе данные гражданина Сергейченко и можно передавать информацию товарищу в правоохранительные органы. Заодно будет повод встретиться и спокойно пообщаться в неформальной обстановке. А то нам все время кто-нибудь или что-нибудь мешает. Я быстренько набрала номер городской платной службы, продиктовала данные: фамилия, имя, отчество, год рождения, место рождения. Ого, Трохименко, оказывается, родом из Полтавы. А ведь всегда позиционировал себя чуть не как нагайского князя. Не знаю, что за титул такой, но окружающие велись на него, как кошка на валерьянку. Диспетчер заверил, что минут через двадцать за вполне скромные комиссионные я буду иметь полную информацию.
И ведь не соврала. Информация поступила даже раньше, я допивала вторую чашку кофе. Данные были весьма любопытны. Никита Алексеевич Сергейченко погиб ровно семь лет назад в автокатастрофе. Рядом с ним в машине находилась его жена — Радмила Алексеевна Сергейченко, 1970 года рождения, в девичестве Романова. Родителей у погибших не осталось. В качестве дальних родственников погибшего был назван троюродный брат Игорь Борисович Трохименко. У Радмилы остался брат — Александр.
Круг замкнулся.
Спрашивается, и что мне теперь со всей этой информацией делать? Правильно в народе говорят: счастье в незнании. Не знала ничего, спала спокойно. Относительно, конечно. Но все в природе относительно. Теперь в голову мысли нехорошие лезут. И стоит ли делиться этой информацией с Федоровым? А ну как засмеет, а потом возьмет и Пургина арестует. И пролечу я с шоу "Последний герой" как фанера над Парижем. Впрочем, а Пургин то причем? Любил когда-то девушку по имени Радмила, а она возьми, да исчезни. Разве это преступление? Нет. Конечно, именно Пургин мог шантажировать декана, но женская интуиция подсказывала, что в качестве шантажиста, скорей всего, выступал Романов. Наверняка, было за что.
Я подрулила к институту и чуть не врезалась в машину "скорой" помощи. Первая мысль, которая посетила мое измученное сознание, была: Господи, ну, за что я перед тобой провинилась? Вторая: Господи, тебе не кажется. Что ты повторяешься? Все это я уже видела. Врачи в белых халатах, милиция, толпы людей — студентов, случайных прохожих и, конечно, моих родственников в полном составе (а как же без них?). Задрав головы, они сосредоточенно смотрели на окна третьего этажа.
Ближе к главному входу стоял толстый дядька с мегафоном:
— Внимание! Здание оцеплено, вам не уйти. Требуем отпустить заложницу и сдаться. Иначе будет штурм.
Все застыли, ожидая ответной реакции. Реакции не последовало.
Я неторопливо вылезла из машины и направилась к родичам. Интересно, кого взяли в заложники в моем родном институте? Народ зачарованно изучал темные окна. До меня доносились отголоски разговоров:
— Не везет нашим деканам. Одного убили, другую вот теперь в заложники взяли. Опасная должность.
— Ага, а все из-за денег. Слишком много денег — к смерти.
— Говорят, он вооружен и очень опасен. Убьет, не колеблясь.
— Бедняжка, ей еще и тридцати не было…
— Ой, что теперь будет?
В ответ прозвучал взрыв. Толпа охнула и инстинктивно пригнулась, несколько секунд тишины, и раздался вопль, умноженный на сотни голосов. Солировала в нем, конечно, Ольга. Поднимаясь с земли, я увидела, что она повисла на Федорове (а этот откуда здесь взялся?) и горько (почти что искреннее) плачет.
Клара держалась за сердце. Карл за поясницу. Соня требовала немедленно провести расследование и наказать всех виновных за смерть ее племянницы. Фима плакал. Я вдруг почувствовала себя Томом Сойером, присутствующим на собственных похоронах. Ощущения не то чтобы приятные, а странные: в конце концов, не каждый день можно узнать, как по-настоящему к тебе относятся люди. Размышления прервала группа телевидения. Разбитная девица оттолкнула меня в сторону:
— Дама, вы загораживаете вид, — и без паузы, ослепительно улыбнулась в камеру, — страшная утрата постигла нас. Сегодня в 11.00 поступило сообщение, что здание факультета культурных отношений заминировано. Неизвестный взял в заложники нового декана: Стефанию Иванову. После длительных переговоров он подорвал себя и заложницу. Пока у следствия несколько версий, в том числе и террористический акт. Ведь злоумышленник поднял руку на самое дорогое, что у нас есть — достоинство и культуру.
Ну, понеслось. Еще немного, и мы будем говорить про основы цивилизации, которые время от времени кто-нибудь да потрясает.
Ушлая корреспондентка тем временем привела откуда-то растерянного Федорова, стряхнула с него Ольгу и поставила перед камерой. Губы у того тряслись, на пыльной щеке виднелась светлая полоска. Похоже, он действительно переживал из-за моей безвременной кончины.
— Федор Федорович, как вы считаете, это была месть или террористический акт?
Федоров молчал. Корреспондентка забежала с другой стороны:
— Или же это чисто бытовое преступление с конкретно политическим оттенком?
Именно эта фраза и вывела Федорова из состояния скорбной задумчивости:
— Такая версия мне в голову не приходила, — честно признался он, — Я как-то не представляю себе покойную… то есть Стефанию, в качестве жертвы бытового убийства. Да и взрыв (он кивнул на окна деканского факультета) свидетельствует обо обратном. Мне кажется… — Тут он оторвал взгляд от камеры и увидел меня. Возникла пауза. Федоров пытался соединить причину и следствие, но у него это не получилось. Девица перестала улыбаться и затравленно переводила взгляд с него на меня.
Я шутливо развела руками: мол, извините, братцы, если что не так. Но живая я, живая.
— Эфа! — дальше следует идиоматическая игра слов с использованием выражений местного диалекта. Конечно, их можно было бы привести целиком, но зачем? Мы их все и так знаем. Могу только уточнить, что моя матушка была помянута не менее десяти раз.
Возвращение из мертвых, на мой взгляд, проходит чересчур надрывно: все то плачут, то смеются, норовят или обнять, или ущипнуть. Ты же прижимаешь к себе сумочку и постоянно ощупываешь карманы: как бы чего не стянули, пока длится этот праздник со слезами на глазах. Наконец, Федоров погрузил пьяных от радости родственников в патрульную машину, сам же вызвался поехать со мной. Так сказать, доставить меня в целости и сохранности домой. Если учесть, что за рулем находилась я, то такой способ проводов показался, мягко говоря, несколько странным. А с другой стороны… Хоть поговорим по-человечески.
Поговорили. Сначала он устроил мне сцену, которую иначе как сценой ревности и не назовешь: мол, где хожу, с кем встречаюсь, и почему мои кабинеты имеют обыкновение взрываться. Я еще и виновата, как выясняется. Да кто он такой? Кум, брат, сват, муж? Следователь! А раз так, то и следи за безопасностью вверенных тебе граждан. Правильно я думаю? Разумеется, нет. Но давайте договоримся, что у меня шок. Договорились? То-то же. Я, можно сказать, чудом избежала смерти (какая, кстати, гадина подложила мне этот симпатичный подарочек?). Пару раз рявкнула, и Федоров пришел в норму: стал сух, деловит и собран, в общем, такой, каким он мне и нравится.
