Валентина Андреева - Новый год со спецэффектами
– А ведь настоящие колдуньи так просто из жизни не уходят, – через какое-то время тихо поведала она. – Карл Иванович прав. В нашей клинике лежала одна знахарка, так вот она рассказывала, что колдуньи перед смертью очень мучаются. Им обязательно нужен наследник. Последователь. И если доброволец не находится, они пытаются заполучить его обманом. Обычно просят принести воды или еще чего-нибудь. Главное, чтобы передача состоялась из рук в руки. Попробуйте отказать умирающему в просьбе дать попить. Не всякий выдержит.
Я недоверчиво хмыкнула:
– Тебя послушать, так все колдуны и кодуньи должны быть бессмертны. Что ж им, мучиться на этом свете при отсутствии последователя? В таком случае не сомневаюсь: бабка Варвара до сих пор мается где-то рядышком. Ищет подходящую кандидатуру на свое вакантное место.
– Балда! Видела в бабкином доме проваленную крышу?
– Разумеется.
– Так вот через нее бабкина душа и вылетела на свободу. Карл Иванович говорил, что колдунья три дня орала. Оторала положенный ей срок и через дыру в потолке усвистала.
– Да, но крыша в доме Варвары провалилась всего лет пять назад, – встряла в нашу перепалку Машуня.
– Ты на нее лазила? – огрызнулась Наташка. – Сначала была маленькая дыра в потолке, а со временем увеличилась. Ир, как дырка на спортивных штанах твоего Ефимова, которую ты вовремя не зашила. Кстати, не стоило ему возмущаться по этому поводу на весь дачный массив. Можно подумать, он совсем без штанов остался. Вы подумайте, много ли душе места надо, если она со страху даже в пятках помещается? И вообще, хватит препираться. Надо восстановить картину события и постараться расставить все по местам. Как назло, ни одного мобильника! – Наташка перешла на шепот: – Маш, кажется, твои родители задремали. Может, наверх пойдем? Сейчас светло, смотрите, какое солнце. В такое время нечистая сила отдыхает. Ирина, твои шлепанцы на кухонной батарее. Думаю, высохли.
Машуня пожала плечами и оглянулась на мать, уютно расположившуюся в кресле и прикрывшую рукой лицо. На волосах женщины пристроился солнечный зайчик.
– Пожалуй… Только прикрою ее одеялом.
Я проявила легкое упрямство:
– Мне не хотелось бы оставлять без присмотра твоих родителей.
– Пожалуй… – опять согласилась Машуня.
– Они давно вышли из детского возраста и еще не успели снова впасть в детство, – отрезала Наташка. – А я, если ты помнишь, могу говорить тихо только в течение минуты. И молчать не собираюсь. Тебе с твоей интуицией, между прочим, давно пора сделать хоть какие-то выводы из случившегося, а не препираться.
– Я уже сделала.
– Тогда наверху и доложишь. Внесем в них исправления и дополнения. Да, Мария Карловна?
– Пожалуй…
Почувствовав конец переговорам, Денька зевнула, нехотя поднялась, встряхнулась, почесала задней лапой ухо и с понурой головой уселась у основания лестницы. Кот даже не пошевелился. Только слегка приоткрыл зеленые глазищи, зафиксировал ими отсутствие хаоса в наших действиях и снова закрыл.
На второй этаж Денька поднималась без особой охоты и завершающей нашей группы. Уже открывая дверь в свою комнату, Машуня спросила:
– Ира, а почему ты так сказала? Ну, что боишься оставлять моих родителей без присмотра. Им следует чего-то бояться?
– Не «чего-то», а «кого-то». Самих себя.
Пытаясь уловить в моих словах смысл, она нахмурилась и торопливо кивнула.
4
В комнате Машуни вольготно разгулялось солнце. Не довольна этим обстоятельством была только Денька. С ворчанием она спряталась за кровать и несколько раз меняла положение, перед тем как окончательно улечься. Загораживаясь от солнца пустой коробкой из-под конфет, я торчала у окна и любовалась зимним лесом. Сейчас это место никаким боком не отвечало названию «медвежий угол». Уставшая вытряхивать из меня разрозненные умозаключения, Наташка и сама не заметила, как задремала в кресле. Машуня уснула еще раньше под наше ненавязчивое жужжание.
Я стояла и вспоминала минувшую новогоднюю ночь и все, что за ней последовало. А заодно и то, что предшествовало поездке. Мелкие детали, казавшиеся ранее несущественными, стали обрастать смыслом. Сначала даже радовалась, что никто не мешал. Не знаю, сколько прошло времени. Срочно требовалась экскурсия по дому, но отправляться одной сразу в двух ипостасях – экскурсовода и экскурсантки не хотелось. Вернее, я сама себя убедила в том, что вместе – веселее. А Наташка и Машуня дрыхнут. На самом деле, было страшновато. При ясном голубоглазом небе, украшенном солнечным светом, в привидения больше не верилось. Это подтверждали и кое-какие выкладки моих одиноких размышлений. И тем не менее, доведись мне сейчас встретить бабку Варвару, я не буду рассуждать с ней на тему жизни после смерти. Еще никто, находясь в здравом уме, не удосужился взять интервью у покойника. Подозреваю, не от того, что последнему нечего сказать. Поэтому «бабка Варвара» легко огреет меня, парализованную ужасом, колышком по головушке или еще чем-нибудь весьма материальным. Глядишь, ум за разум и зайдет, а выйдут из меня – вместе. Хорошо, если не насовсем, всего на пару минут.
Я окончательно утратила интерес к зимнему пейзажу. Глаза невольно обшаривали комнату в надежде найти предмет, который мог бы случайно упасть и, разумеется, случайно разбудить хоть одну из спящих красавиц. Как назло, ничего подходящего! Даже книги. Единственный предмет, способный грохнуться с нужным шумовым эффектом, – я.
Сыграть подъем силовым методом не хватало совести и решительности. Девицы не спали всю ночь, и они не виноваты, что у меня наступил пик активной умственной деятельности. Наташка даже не нашла сил огрызнуться на мой последний выпад в отношение умных очков, за которыми она прячет глаза. Так и уснула с полуоткрытым ртом, подперев кулаком щеку. Машуня обняла двумя руками подушку на кровати, будто собралась грудью отстаивать свое на нее право, да и застыла, с опущенными на пол ногами. Если уж отключились в таких незавидных позах и не шевелятся, значит, усталость капитальная. Предложение немедленно прогуляться по дому, а позднее и к полуразрушенной избе бабки Варвары энтузиазма не вызовет. Могут неожиданно обнаружить скрытый резерв предметов, которые далеко не случайно загремят в мою сторону. Например, ящик от тумбочки, находящейся рядом с креслом. Он немного выдвинут. Отметив это, я окончательно заскучала и решила спуститься вниз. Рано или поздно коллеги по полноценному отдыху проснутся… Нет, пожалуй, чем раньше, тем лучше.
На лестничной площадке непроизвольно посмотрела вверх. Никого! Организатору столь длительного шоу тоже необходимо отдохнуть. Из холла доносилось невнятное, но жалостливое бормотание Василисы Михайловны. Карл Иванович предпочитал отмалчиваться. Интересно, что ему подсыпали в спиртное? Клофелин? В нерешительности я остановилась: ну все пути отрезаны! Наверх – ноги не несут. Внизу Василиса Михайловна кается, благо муж еще плохо соображает, в чем именно. Возвращаться назад в сонное царство просто не хочется.
Монотонное бормотание неожиданно стихло. Я уже собралась заявить о своем присутствии, громко кашлянув прежде чем поставить ногу на первую ступеньку, как вдруг внятно заговорил Карл Иванович:
– Ты всю жизнь изворачивалась и врала мне. А сейчас просто пытаешься переложить вину на мои плечи.
Удивляясь своему редкостному везению – чудом не навернулась вниз с возгласом: «А вот и я!», быстренько убаюкала свою совесть. Буду отдыхать по частям. Сначала она, моя совесть, потом все остальное. Пока супруги Гусевы не переубивали друг друга, есть шанс заглянуть в первоисточник мутной водицы, давным-давно загрязнивший колодец семейных взаимоотношений.
– Ты лишила меня всего, да еще разбила жизнь Марии и Альке, – отрешенно, как о чем-то постороннем, проронил Карл Иванович.
– А ты – мне! – не осталась в долгу Василиса Михайловна. – И не смей ничего рассказывать дочери! Иначе не сойдешь с этого дивана живым. Где ты был, когда я возражала против этой свадьбы?
– Где? Да в неведении! Мало ты закатывала истерик в жизни? Впервые решил сделать тебе наперекор, потому что от этого зависело счастье Машки. Они с Ренатом любили друг друга.
– Кончилась любовь!
– А знаешь, у меня к тебе тоже ничего не осталось, кроме чувства брезгливости. Жить не хочется…
– Ну так в чем же дело? Допей остатки водки из бутылки, и нет проблемы.
Возникшую паузу в перебранке я расценила как время, отведенное Карлу Ивановичу и мне на раздумье. Тишину прервала шлепанцем, лихо сброшенным с лестницы. Следом за ним, деланно охая, спустилась и сама. Возникшая перед глазами картина совсем не соответствовала тому, что я собиралась увидеть. Василиса Михайловна отнюдь не протягивала супругу смертельное зелье, которое я намеревалась у нее отнять. Более того, она стояла на коленях у дивана, обняв Карла Ивановича и положив ему голову на грудь. А он гладил ее по волосам. Мое появление их несказанно удивило. Не меньше, чем меня их поведение. Не переменив положения, оба уставились на меня в ожидании объяснений.
