Валентина Андреева - Новый год со спецэффектами
– Хочешь сказать, что ты сюда примчалась, за двести верст их учуяв?
– Нет. Это я так, к слову. Да и в утешение. Не очень противно возвращаться назад будет.
– А если не возвращаться? Если мы пойдем по дороге до развилки, потом свернем в деревню, там у кого-нибудь и переночуем. А завтра…
– А завтра от тебя найдут только валенки! Посмотри, что с погодой творится! И неизвестно, живет ли кто в этом в полном смысле медвежьем углу. Кроме Катерины. Господи! – Наташка истово перекрестилась. – Может, и деревни-то никакой нет. Просто зрительные галлюцинации. Притащимся туда, а там… заброшенное кладбище. Что касается самой Катерины, то после твоих откровений «от Ирины» я бы ни за что к ней не обратилась… Ой, что это?! Быстро в машину и сделайся как без чувств!
Быстро не получилось. Пока Наташка выдернула меня из сугроба, пока я босиком с валенками под мышками добежала до машины следом за Наташкой, юркнувшей к Деньке на заднее сиденье, пока в нелегкой борьбе отстояла свое право засесть там третьей, но не лишней… Пришлось пойти на определенные уступки (откинула валенки подальше в снег). Словом, стал отчетливо виден свет фар приближающейся машины. Даже через снежную круговерть. Хорошо, что она не подъехала прямо к крыльцу, а остановилась на почтительном от него расстоянии. Из машины выскочил человек и заторопился к дому. Человек оказался женщиной, а когда она поднялась на крыльцо, в зону действия светового излучения из холла и, прощально помахав рукой неизвестному водителю, послала ему воздушный поцелуй, мы уверились в том, что это Машуня, которая, как считалось, спала после приема снотворного беспробудным сном Спящей красавицы. Очевидно, «королевич Елисей», тайно заехав за ней в наше отсутствие, слил к себе наш бензин, потом разбудил Машуню поцелуем, от которого она до сих пор не очухается. Машина дала задний ход и быстро скрылась.
– Фи-и-ига себе! – многозначительно протянула Наташка.
– Ни фига!
Что еще я могла сказать в ответ. Но это только в первый момент. Потом, когда неопознанное автотранспортное средство развернулось и укатило, я озвучила заглянувшую ко мне в голову мысль:
– Машуня не могла выключить телевизор и свет!
– Ага, – согласилась Наташка. – Но она выключит свет сейчас. Хотя я бы на ее месте начала развешивать по местам сорванную нами одежду. Впрочем, можно до утра бросить ее на диван. А еще Машка закроет дверь на ключ. Даже если разрезать валенки вдоль, тулупа для двоих не получится. Что будем делать?
– Ну разумеется, спасать валенки!
Я бодро выкатилась наружу и побежала к дому в одних носках. Другие же, например мой муж или та же Наташка, уже бегали… По дороге опомнилась и вернулась за валенками, торчавшими в снегу, как эксклюзивная обувь великана. Пожалуй, в них гораздо удобнее, чем в одних носках. Наташка нервно возилась с аккумулятором «Шкоды». Денька носилась за мной, стараясь успеть оставить после себя как можно больше «присутственных» мест.
И все-таки мы не успели. Свет в холле погас еще до того момента, как мы взлетели на крыльцо. А это значило, что Машуня аккуратисткой не была. Закрыла дверь, разделась, шваркнула одежду на диван, впрочем, за последовательность действий не ручаюсь, и, выключив свет, сразу отправилась к себе. Я притормозила. Спешить дальше не стоило – следовало дождаться Наташку, чтобы ломиться в дом хорошо организованной группировкой. Денька унеслась подгонять хозяйку. Погода ей тоже не нравилась.
В ожидании подруги я топталась на крыльце, постукивая валенками и стряхивая с них снег. Благодаря навесу, снежная крупа уже не казалась столь назойливой. Легкими мазками лишь слегка припудривала лицо. Но ветер, даже растеряв по пути пригоршни снега, по-прежнему пробирал меня всю, вплоть до голенищ валенок. Замечательная обувь! Почему бы не сделать ее более изящной и, например, на каблучках. Торчать в такой на автобусной остановке – самое оно! В метро, правда, жарковато будет.
Наташка старательно проверяла, закрыты ли двери машины. Вот что значит основательность! Интересно… Машуня, наверное, надеется, что ее никто не видел. Но в таком случае…
Я дала решительную отмашку Наталье, спешившей к крыльцу. Привычно выскочив из валенок, сунула их под мышки и сбежала по заснеженным ступенькам навстречу подруге.
– Тс-с-с… Тихо! Нас здесь нет, – с трудом удерживая равновесие и ныряя в валенки, объявила ей.
– А где же мы, блин? – оторопела подруга.
– Мы в лесу, выгуливаем Деньку… Нет, это уж, пожалуй, слишком неправдоподобно. В таком случае, мы выгуливаем ее с подветренной стороны дома, ясно?
– Нет. А где же тогда подветренная сторона, если так и лепит в лицо?
– Просто не обращай на это внимания. Мы прячемся от ветра за углом дома. По производственной необходимости, именуемой Денькой. И подъехавшую Машуню не ви-де-ли! Как она и надеется. Ну, теперь ясно?
– Ясно. И долго нам тут торчать? С «подветренной стороны». Я уже вся задубела.
– Я тоже. Интересно, два дуба – это еще не дубовая роща?
– Нет. Это просто два дуба… две дубихи.
На счастье, мерзли мы всего минут пять. В холле опять зажегся свет, открылась дверь, и на крыльцо высунулась Машуня в ночной рубашке и сером пуховом платке, наброшенном на плечи.
– О! Ты проснулась? – стараясь не стучать зубами, выразила я искреннюю радость. – С Новым годом!
– Проснулась… И вас тоже. А что вы тут делаете?
– Деньку выгуливаем, – бодро доложила Наташка, вытянув руки по швам. – Были за домом. На улице так хорошо, прямо уходить не хочется.
Предательница Денька, не обращая внимания на замечательные метеорологические условия, насильно протиснулась в холл.
– Не хотите зайти, а то холодно.
– Честно говоря, не хочется, да поздно уже. Так что заходи, Ириша, завтра погуляем. Валенки не снимай, я тебя снизу подстрахую.
Уговаривать меня не пришлось. Описывая ногами широкие полукружья, чтобы не ударить лицом в снег, а того хуже, и в занесенные метелью ступеньки, я оперативно заковыляла наверх, убеждая себя, что из двух зол – замерзнуть от холода или умереть от страха в тепле, мы выбираем меньшее.
5
– Давно гуляете? – деланно равнодушно поинтересовалась Машуня. – Тут кто-то одежду с вешалки скинул.
Мы уже сидели на кухне, и я откровенно радовалась правильному выбору из двух зол.
– Давно! – отрезала Наташка, сооружая многослойный бутерброд, забыв про ограничитель – собственный рот.
– Недавно, – промычала я, пытаясь разжевать кусок «самопала» – запеченную Василисой Михайловной буженину.
– Давно! – повысила голос подруга. – Сначала гуляли по дороге, но ветер слишком сильный… Пришлось развернуться и спрятаться за домом.
– Так там же снегу по «самое некуда»!
– А мы проложили узкоколейку. Ирина специально за валенками сбегала. Честно говоря, не знаю, сколько мы там торчали. Мужиков позором клеймили. А это, сама понимаешь, тема, за которой часов не наблюдают. Представляешь, Борис вместо своей сумки мою упер! Кстати, хотели тебя с собой прихватить на прогулку, да твоя мама будить не разрешила. Сказала, что вы с Алькой снотворное выпили.
Машуня оживилась и порозовела.
– Да… Я была в таком состоянии… Девчонки, как думаете, Ренат выживет?
– Не сомневаюсь. – Наташка любовно взглянула на творение своих рук и откусила от него маленький кусочек. – Денька, у тебя полная миска корма. На чужой каравай пасть не разевай… Маш, давно хотела спросить, что за дурацкое имя «Ренат» для высокого блондина в черных сапогах и костюме от Санта-Клауса?
– Видите ли, первую жену его отца звали Ренатой. Она погибла, разбилась в горах. В одной связке еще с тремя альпинистами. Четвертый – отец Рената, выжил и женился вторично, да и то потому, что женщина, с которой встречался, забеременела. Оба ждали девочку, а родился мальчик. Так вместо Ренаты получился Ренат. И вот теперь он один… в реанимации.
– Поверь, одному ему там гораздо спокойнее. И несравнимо лучше, чем в компании, но в морге. – Наташка с превеликой осторожностью откусила от бутерброда еще один маленький кусочек.
– Не знаю. – Лицо Машуни стало непроницаемым. – Боюсь, что убийца постарается довести дело до конца. Ренату не выжить.
– Ты что, переспала?! Накаркаешь!
Наташка неудачно подкрепила свое возмущение жестом руки с бутербродом. Часть его полетела на пол, чему несказанно обрадовалась собака, вторую часть я инстинктивно поймала, остатки подруга ухитрилась удержать сама.
– О, как! На троих! – заявила она и отняла у меня пойманную мной часть. Денька оказалась умнее – мигом проглотила все, что оказалось на полу. – Что упало, то пропало, – вздохнула Наташка и пытливо уставилась на Машуню. – А скажи-ка нам, дорогая приятельница, кто по твоему мнению мог ударить Рената ножом? Я в компании своего и чужого мужа, имеется в виду Иринин, а также Вячеслава и Деньки ушла провожать Катерину и твою соперницу. А Ирину Александровну… Ир! Прекрати общипывать мою колбасу. На тебе целый кусок. На нервы действуешь! Так вот, Ирку и Аленку я исключаю. Делить с тобой Рената они не собирались по простой причине: он им на фиг не нужен. Остаются твои родители, твоя дочь, ну и, разумеется, ты сама. Теперь задумаемся над вторым вопросом-подсказкой: за что пытались убить Рената? – Наташка многозначительно посмотрела на ломтик белого хлеба, цепко удерживаемый в руках. – Твоя, Машуня, попытка уберечь Альку и родителей от правды ваших взаимоотношений с Ренатом успехом не увенчалась…
