Валентина Андреева - Новый год со спецэффектами
Угроза подействовала на счете «двадцать». Дверь распахнулась – перед нами, потряхивая мокрыми руками, стояла очень удивленная… Катерина.
Часть вторая
КОЛДОВСКИЕ ЗАМОРОЧКИ
1
Ночь наступила сразу – без всякой предварительной подготовки. Я ухнула в темноту, как в колодец, успев почувствовать только кратковременный приступ тошноты и звон в ушах. Потом началось просветление, больше похожее на сумерки. И где-то над ухом звучал Наташкин голос, сетующий на мою плохую физическую подготовку. Небольшая пробежка – и с копыт долой. До меня стало доходить, что я лежу в тепле при мягком свете настенных светильников и прихожу в сознание. Этот процесс ускорился под воздействием воспоминаний о средствах терапии, обычно применяемых подругой в таких случаях – как даст по щекам! Если уже не надавала – не помню. С трудом прошелестела:
– Только без рук!
– Я бы даже сказала – ошибаешься! И без ног тоже, – обрадовалась Наташка. – Главное, голова цела! Открывай глаза, не бойся. Ты на этом свете, в тепле и заботе окружающих. Катерина, будь добра, принеси водички.
При упоминании имени Катерины мне снова захотелось потерять сознание. Либо у меня настоящие глюки, либо… здесь какое-то проклятое место. Ни то, ни другое не нравилось.
– У нас все дома? – шепотом спросила я подругу.
– Все и даже больше, видишь, Катюша пришла. Ей удалось спровадить Викторию в Москву. Помнишь, что сама отмочила?
– Ничего. В смысле, ничего не помню.
– Едва Катерина распахнула дверь, ты такое «па» выдала! Развернулась на сто восемьдесят градусов, искусно заехав одной ногой за другую, и всей своей массой с мычанием рухнула на бедняжку. Тебе повезло – у нее отличная реакция. Пикнуть, правда, она не успела, но мигом отшвырнула чашку кофею в одну сторону, бутерброд – в другую. Он как раз кота с подоконника сшиб. Ну а свободными руками тебя подхватила.
– За шею? – слабо пискнула я, пытаясь шевельнуть головой. Шея определенно болела.
– Под подмышки! На шее у тебя шарф затянулся, когда мы тебя на диванчик переносили. Папа Карло на один его конец наступил. Ну маленько придушили… Сначала тебя, потом папу Карло. Одним и тем же шарфом. Только ты быстрее оклемалась. Папа Карло раскаялся, но под гнетом вины за содеянное куда-то улизнул в суматохе, скорее всего, в свою комнату, и до сих пор не показывается. А Василиса Прекрасная его утешает… А что это за пойло? – спросила она Катерину, появившуюся с чашкой в руках.
– Зеленый чай с лимоном. Ирочка, выпей, пожалуйста, полегчает.
В голосе Катерины звучала искренняя забота.
Я с трудом заставила себя принять от нее чашку, взглянув при этом ей прямо в глаза. Пусть знает, что считаю себя в своем уме! И кое о чем догадываюсь. Но ответный взгляд женщины поколебал мою уверенность. Он был добрым и открытым. А лицо так и светилось искренним сочувствием. Ну ничего от ведьмы! Хотя, как ни странно, приходилось признать, что они на белом свете существуют.
– Надо ее раздеть и разуть, – заявила подруга и решительно стянула с меня сапог, поколебав поверхность чая с лимоном так, что часть его выплеснулась на мою куртку. Вместе с сапогом на пол, покрытый старым паласом, вывалилась кучка снега. – Надо же, еще и не растаял, как у меня на второй ноге! – удивилась Наташка и удвоила его количество за счет второго сапога. – Катерина, тащи совок!
Я рывком села на диване, на короткое время ощутив легкое головокружение.
– Слушай, откуда она здесь взялась? – кивнула я в сторону ушедшей на кухню женщины.
– Из дома, вестимо… Пока тебя… в тебя приводили, успела рассказать про ночную прогулку домой. А сегодня выпроводила Викторию и пришла сообщить эту радостную новость Машке. Та вместе с Алькой еще спит…
– Вечным сном… – пробормотала я.
Наташка так и взвилась:
– Типун тебе на язык! Просто снотворное выпили. Василиса Прекрасная полчаса назад к ним заходила. Обе дрыхнут сном праведниц. И отнюдь не вечным. Машка даже во сне уговаривает Рената подумать о дочери. Василиса настоятельно просила им не мешать… Ну, ты, я вижу, окончательно пришла в себя. Тогда хватит притворяться. Давай помогу тебе куртку стянуть.
Я покорно приняла помощь. Вернулась Катерина с совком, одним махом смела с паласа подтаявший снег. Выпрямившись, хотела что-то сказать, но отрешенно взглянув в окно, подоконник которого чуть раньше занимал Бармалей, вдруг умолкла на полуслове. Совок наклонился, снежная кучка вновь оказалась на паласе, а в следующую секунду сам совок, выпав из рук Катерины, эту кучку и накрыл.
– Мама дорогая! – удивленно проронила Наташка, мы с ней как по команде обернулись к окну. Никого за ним не было. Дорога да зимний лес, и только.
– Мне, пожалуй, пора, – заторопилась Катерина, забыв про совок, снег, а заодно и веник, с которым она и пошла одеваться.
– Чего это она? – хлопая глазами, спросила у меня подруга. – С места – в карьер! И без совка… – Она легонько пнула совок ногой, убеждаясь в его материальности.
– Иерихонская труба зовет, – чувствуя, как от страха леденеет и покрывается холодным потом левая нога, выдавила я.
– Какая-какая труба? Ты ногу из месива вытащи.
Я тупо посмотрела вниз, вытащила левую ногу из мокрого снега, стряхнула с шерстяного носка капли воды и сразу воодушевилась:
– Труба – иерихонская! По названию древнего города Иерихон, в переводе – «Лунный город». Есть такая библейская легенда – неприступные стены Иерихона рухнули от звуков труб завоевателей. Тогда это казалось чудом. Теперь – научно обосновано. Мне Димка рассказывал, что при раскопках города археологи обнаружили в стенах множество круглых отверстий. Было доказано, что их просверлили во время осады. Во время штурма Иерихона завоеватели орали во все глотки, да еще от души трубили в трубы. Та еще какофония была! От нее-то в одночасье и рухнули стены. Для всего существует определенный горизонт звука.
– Ир, что-то я не слышала никакой иерихонской трубы для Катерины. По-моему, все у нас было тихо.
– Так это еще хуже. Говорю же – у каждого свой порог тишины. Димка рассказывал, что при частоте звуковых колебаний в семь герц, может наступить полный дисбаланс в живом организме – начинают вибрировать внутренние органы, могут даже разорваться кровеносные сосуды.
Совок, подхваченный подругой с пола, вдруг затрясся в ее руке. Будучи не в силах разжать руку, она со страхом следила за вибрацией. Я поняла, что зашла слишком далеко, и твердо заявила:
– Совок никогда не был твоим внутренним органом!
Она немедленно кивнула в знак согласия и разжала руку.
– Спасибо вам за приют, до свидания. – Одетая на выход Катерина возникла перед нами незаметно. – Мне еще надо собраться… Завтра на работу.
– Подожди, куда ж ты пойдешь? По темноте, в нетопленную избу, – размазывая ногой подтаявшую лужицу по паласу, сказала я. – Да и постель у тебя, прямо скажем, не очень. Хотя у каждого свои понятия об удобствах.
Наташка осторожно наступила мне на сапог, валявшийся у ног. Ошиблась немножко, я вовремя отдернула от голенища ногу. Катерина смутилась, прощание получилось скомканным. В том плане, что мы не успели пожелать ей счастливого пути в ответ на ее торопливое «спокойной ночи» и «до свидания». Я встала, охнув и свесив голову набок. Шея болела, как при остеохондрозе. Еще по этому поводу гуляет в народе термин: «продуло». Закрыв дверь и для надежности потолкавшись в нее всем телом, я предложила Наташке пройти в каминный зал, где по-прежнему работал телевизор, она меня опередила, а зря. Никто к ее встрече не подготовился. На столе обнаружились остатки сырокопченой колбасы, живописно разбросанные по большой тарелке, и Бармалей, давившийся карбонадом под развеселые песни Надежды Бабкиной. Елка, которую следователь Храпов ночью вернул в нормальное положение, снова завалилась в угол, хотя остальные последствия ночного погрома были ликвидированы.
Сидеть в обществе котяры не хотелось, а поэтому, выключив телевизор, мы двинулись на кухню и, наплевав на калории и хозяев дома, доели торт, убеждая друг друга, что делаем это исключительно в порядке моральной компенсации за испорченный праздник. Настроение улучшилось. Чтобы закрепить сей эффект, подчистили кое-что из салатниц и, окончательно довольные собой, отправились в свою комнату наверху, намереваясь в спокойной обстановке обсудить ответы на взаимные вопросы по поводу происходящих событий. Я не удержалась и отметила общую железную выдержку:
– Во как закаляется сталь нашего любопытства!
Медленно поднявшись на площадку второго этажа, на ней и застряли, решив передохнуть и заодно обдумать – а не проведать ли все-таки нам Машуню? Первый этап восхождения показался трудноватым. И только я решила покаяться в том, что мы с Наташкой мало чем отличаемся от обжоры Бармалея, как внизу возникло какое-то движение. Тихий шорох невольно заставил присесть на ступеньку и затаиться, вглядываясь в доступную глазам часть холла. Мелькнул хорошо знакомый цветастый байковый халат Василисы Михайловны, потом показалась она сама. Женщина, крадучись, подошла к стулу, оглянулась, заставив нас затаить дыхание, и, подхватив его, направилась к двери. Как мы ни старались понять, что она там делала, так и не смогли. До слуха дважды долетел только ворчливый скрип стула. Назад она вернулась так же с соблюдением осторожности. Долго вглядывалась в темнеющее окно, потом, погрозив пальцем кому-то невидимому, вернулась к себе. Это было настолько непонятно и страшно, что я на какой-то момент ощутила явную передозировку ужаса. Помните сказку о храбром зайчишке? Та же реакция – надоело бояться. И я тут же решила спуститься вниз. Наташка не пускала, шипя не хуже Бармалея. Но мне не терпелось посмотреть результат тайной прогулки Василисы Михайловны в обществе стула.
