Анатомия призраков - Эндрю Тэйлор
– Да, ваша честь. Он стоял в кабинете.
– Его там нет.
Огастес тупо смотрел на него.
– Он должен быть где-то здесь, – резко сказал Ричардсон. – Твой хозяин особенно на этом настаивал. Он хотел, чтобы я взял его на хранение.
– Ну, я не знаю, сэр.
Тьютор прикусил губу:
– Это весьма досадно. И необъяснимо. Но возможно, он убрал его в другое место. Под окно, например, где хранят уголь. Посмотри там.
Огастес не нашел ничего, кроме пустого ведерка для угля. Затем все трое обыскали комнаты, но тщетно. Когда они собрались уходить, Ричардсон завладел ключами и раздраженно обратился к Огастесу:
– Отнеси чемодан своему хозяину. К мистеру Персеру на Уолл-лейн.
– А что сказать о саквояже, сэр?
– А? Ничего. Оставь это мне… скажи, что я навещу его.
Ричардсон быстро направился прочь. Малгрейв последовал за ними по лестнице. Он глядел тьютору в спину, и рубец на его лице кривился от улыбки.
– Что ж, парень… – произнес Малгрейв.
– Да, сэр?
– Тебе, наверное, нужно новое место?
Огастес кивнул:
– Да, сэр. Еще как, сэр.
– Сообразительный парнишка мне пригодится. Если не будешь гнушаться тяжелым трудом, можешь сам однажды стать джипом. – Он достал из кармана полгинеи и протянул на ладони. – Ну что? Скрепим сделку рукопожатием?
Огастес уставился на маленькую золотую монетку:
– Но сэр… деньги?
Малгрейв снова улыбнулся, и рубец изменил форму.
– Ты помог мне, а я помогу тебе. Иди сюда… дай мне руку.
На обратном пути из кофейни Терпина Холдсворт укрылся от ливня в часовне Королевского колледжа. Высоко над его головой под веерными сводами клубились тени. Казалось дурным предзнаменованием, что в середине лета так темно в полдень.
Он был не один, поскольку другие люди приходили, уходили и переговаривались. Нищий осторожно занимался своим ремеслом, но скрылся, когда Холдсворт сердито глянул на него.
Дождь, дождь, чертов дождь.
Дождь лил несколько дней перед тем, как Джорджи утонул на Козьей пристани. Однажды вечером мальчик сказал, что дождь – Божьи слезы и что Богу, наверное, очень грустно, если Он так горько плачет. Джон ответил сыну, что нечего выдумывать глупости и что дождь – всего лишь сгустившиеся пары водяных облаков. Джорджи рассмеялся. Он не поверил отцу. Мария сказала, что Джорджи не следует играть на улице, поскольку от дождя мощенная булыжником набережная Бэнксайд стала скользкой и опасной.
– Пф! – фыркнул Холдсворт. – Нечего с ним цацкаться.
Часовня полнилась звуками – шагами, бессмысленными словами и неприкаянным эхом. Джон расхаживал взад и вперед, не обращая внимания на других людей и толкая тех, кто не желал убраться с его пути.
Неужели он до этого докатился? Даже Джорджи, даже Мария стали способом отвлечься от ужасных сведений, которые сообщил Соресби. Холдсворт засунул сжатые кулаки в карманы сюртука, сминая подкладку. Правая рука коснулась уголка сложенного листка – непрочитанного письма леди Анны.
Письмо более не имело значения. Все померкло перед сведениями Соресби. Они терзали Джона каждый миг, как болезнь или яд. Но в его власти было скрыть их, поскольку Соресби не понимал их истинного значения. Кроме того, сайзар был уязвим, а значит, покладист, если Холдсворт решит отмахнуться от его слов как от злонравной попытки снискать благосклонность клеветнической выдумкой.
Но хватит ли этого? Ведь он, несомненно, никогда не сможет изгнать их из памяти. Подобное поведение в конечном итоге сделает лишь хуже… для него, несомненно, а может, и для Элинор. Во всем этом темном деле ясно одно: как бы он ни поступил со сведениями Соресби, несчастья не миновать.
Голова пульсировала. Казалось, свет вытек из часовни, оставив за собой серую мглу. Джон был совершенно один. Он не видел дороги. Он был полон ужасного предчувствия непреходящей беспомощности.
Так вот к чему все рано или поздно приходит, подумал Холдсворт: будущее преследует человека точно так же, как прошлое.
Глава 47
– Благодарю вас, сэр, – сказала Элинор, надеясь, что лицо не выдает ее чувств. – Моему мужу не лучше, но, по крайней мере, и не хуже. Большую часть времени он спит или дремлет. Во время бодрствования, однако, ум его беспокоен.
– Это неудивительно, – заметил Холдсворт.
– Да… но почему он хочет увидеться с мистером Соресби, да еще так безотлагательно? Или это опиум виноват? Кажется, он может порождать странные фантазии?
– Несомненно, это связано с опиумом.
Элинор пристально взглянула на него, уловив в его тоне нечто странное:
– Я рада, что вы пришли… я хочу вам кое-что рассказать.
Однако в дверь постучали, и вошла Сьюзен с чайными принадлежностями.
– Вы уверены, что я не мешаю, мадам? – спросил Холдсворт.
– Ничуть, сэр.
Элинор улыбнулась и на мгновение испытала чувство вины, не столько за улыбку, сколько за совершенно непростительную радость, которая ее вызвала. Джон не улыбнулся в ответ, и ее радость растаяла так же быстро, как возникла. Но вина осталась.
– Доктор Карбери спит, – более холодным тоном продолжила она. – Я уже велела принести себе чай. Достаточно поставить вторую чашку на поднос.
Оба молчали, пока служанка не оставила их наедине. Элинор занялась чаем. Холдсворт встал и подошел к окну гостиной. С неба неустанно лил дождь, похожий на смазанные чернила. Сады были промокшими и безлюдными. Огромный платан заслонял половину неба. Элинор собиралась нарушить неловкую тишину, рассказать ему о призраке, когда он повернулся к ней лицом:
– Я пришел попрощаться.
– А! Вам написала ее светлость. Мне тоже. – Ее рука задрожала, пытаясь вставить ключ в скважину чайницы. – Она вызывает вас в Лондон… этого следовало ожидать. Все мы в ее власти. Когда вы с мистером Фрэнком уезжаете?
– Завтра, как можно раньше.
– Она писала, что вам лучше выехать сегодня.
– Мы не смогли найти экипаж за такой короткий срок, и к тому же мистер Олдершоу уже пригласил нескольких ближайших друзей на скромный ужин сегодня вечером. Ему очень не хотелось им отказывать.
Элинор налила чай:
– Весьма гостеприимный молодой человек.
– Нет ли у вас поручений, которые мы могли бы исполнить для вас в городе? Возможно, вы хотите передать письмо ее светлости?
– Благодарю… я немедленно напишу ей и пошлю Бена к вам с письмом. – После того, что случилось прошлым вечером, она не могла понять перемены в его поведении, ныне столь чопорном и официальном. – А вы, сэр… что вы намерены делать?
– Это отчасти зависит от ее светлости. Она может послать меня обратно, чтобы продолжить работу над библиотекой. Я едва приступил к ее изучению. Или же останусь в Лондоне, и, возможно, она приставит меня
