Анатомия призраков - Эндрю Тэйлор
– Выходит, мы оба обречены терзаться неизвестностью. Это неприятно, не правда ли?
Она протянула ему чай. С чашкой в руке Холдсворт вернулся к окну. В комнате воцарилась тишина. Элинор надеялась, что ее последняя реплика повлечет некие слова утешения, малейший намек, что после смерти мужа ее может ждать нечто иное, чем в лучшем случае впадение в зависимость от ненадежной щедрости леди Анны. Однако, далеко не в первый раз, Холдсворт застал ее совершенно врасплох, когда заговорил:
– Я видел мистера Соресби сегодня утром.
– Что? Он здесь?
– Нет, – ответил Холдсворт. – Он слишком напуган, чтобы вернуться, когда ему грозит подобное обвинение.
– Но где он? Я должна рассказать мужу. Это облегчит его…
– Нет, мадам. Вряд ли это будет мудро.
– Я не понимаю.
– Комната мистера Соресби в колледже находится на самом верху Ярмут-холла.
– Ради бога, какое это имеет значение?
– Такое, что одной февральской ночью он заболел и решил подышать свежим воздухом. Несмотря на холод, распахнул окно.
Элинор промолчала.
– Его комната – единственная в здании, которая выходит на юг, – продолжил он суровой монотонной скороговоркой. – Это мансарда над служебным двором в глубине Директорского дома. Из окна даже виден кусочек сада.
– Но ведь не ночью? – резко спросила она. – Разве только в ясную погоду, когда светит луна, разумеется.
Джон поклонился, признавая ее правоту.
– Соресби не видел ничего интересного, мадам, но слышал достаточно. Он слышал шаги и голоса внизу, в саду.
– Вы сказали, он был нездоров. Возможно, у него была лихорадка. Возможно, он все вообразил.
– Я так не думаю. Как и доктор Карбери, полагаю. В конце концов, по вашему собственному признанию, доктор Карбери уже выговаривал вам за ночные прогулки по саду.
Элинор выпрямила спину и сверкнула глазами:
– Если вы намерены меня в чем-то обвинить, сэр, пожалуйста, не надо ходить вокруг да около.
– Мистер Соресби говорил о ночи смерти миссис Уичкот, – сказал Холдсворт. – Постепенно он осознал возможную значимость того, что слышал. Около двух недель назад он изложил свою историю доктору Карбери, который сказал ему, что он, должно быть, ошибся. И тут же предложил мистеру Соресби розингтонское членство.
Нечеловеческим усилием воли Элинор поставила чашку на стол, не пролив ни капли.
– Мне вряд ли нужно говорить, что, если мистер Соресби утверждает, будто я была на улице в ту ночь, это либо ужасная ошибка, либо чудовищная выдумка.
– Зачем ему лгать?
Она принужденно засмеялась:
– Чтобы добиться преимущества для себя. И ему это прекрасно удалось. Он беден и искал способа улучшить свое положение. Не могу винить его за это. Но могу – за клевету в мой адрес, пусть даже только подразумеваемую. И виню мужа за то, что он поверил ему.
– Мадам, я не верю, что это клевета. Он сказал, что сначала услышал вопль, от которого кровь стыла в жилах, а затем крик страдающей женщины. Казалось, он доносился от садовой двери в Директорский дом.
– И звон цепей, несомненно, и призрачные стоны… Это становится все более нелепым с каждым вашим словом.
Холдсворт отошел от окна и поставил чашку на письменный стол. Та опрокинулась, и чай вылился на кожаную столешницу. Он не обратил на это внимания. Элинор затаила дыхание. Ей пришло в голову, что он напился.
Джон сел так резко, что стул накренился под его весом, и наклонился к ней:
– Я скажу вам, что, по моему мнению, случилось: Сильвия Уичкот пришла сюда той ночью, спасаясь от жестокости мужа. Она открыла своим ключом калитку на Иерусалим-лейн и прошла по мощеной дорожке от заднего двора к садовой двери. Разумеется, та была заперта и закрыта на засов. Но ваша спальня, мадам, расположена прямо над ней. Я думаю, она отчаянно пыталась привлечь ваше внимание… быть может, бросала комки земли и камешки в ваше окно? И возможно, крик, который слышал Соресби, был криком страха и разочарования, когда миссис Уичкот сочла, что не сумела вас разбудить. Но она ошибалась.
– Похоже, не только мистер Соресби наделен живым воображением.
– Что еще ей оставалось делать? Она так часто у вас ночевала, что знала, где расположены спальни. Кроме того, у кого еще она могла надеяться найти прибежище, как не у вас? Вы были ее подругой.
«Моя подруга».
Эти два слова разъедали разум Элинор, как кислота – металлическую пластину. Она встала, двигаясь так неуклюже, что налетела на стол с чайными принадлежностями.
– Я думала, вы более проницательны, мистер Холдсворт.
Он тоже встал. Но ничего не говорил.
– Я любила ее – и презирала, – выпалила Элинор. – Сильвия была так импульсивна, чувствительна и тщеславна! Красивое лицо или пылкий комплимент могли вскружить ей голову в одно мгновение и разжечь ее аппетит. Вот почему она вышла замуж за мистера Уичкота. И вот почему она набросилась на Фрэнка.
Женщина заплакала; жаркие слезы бесшумно катились по ее щекам.
– Она была такой легкомысленной, вечно в поисках новой забавы. Мне кажется, ей было на всех наплевать, несмотря на все ее обаяние. Но она всегда возвращалась ко мне. С тех самых пор, как мы были детьми. Потому что она знала, что я ее не брошу. Она знала меня, а я знала ее.
Элинор отвернулась и промокнула глаза платочком. Холдсворт ничего не говорил. «Его молчание – тупое орудие, – подумала она, – и этот отвратительный человек забьет им меня до смерти».
– Это все? – Она снова повернулась к нему. – Или юный глупец утверждает, будто слышал что-то еще?
– Мистер Соресби сказал, что услышал движение внизу… сейчас ему кажется, что это были звуки борьбы. А позже раздались другие шаги на гравийной дорожке, ведущей к пруду. Наутро в воде нашли тело миссис Уичкот. Но золотарь подобрал ее тапочки на плитах у вашего дома. Недалеко от садовой двери, собственно говоря.
– Ее тапочки? Какие еще тапочки?
– Вы, наверное, помните, что обуви на теле или рядом с ним не нашли. В среду мистер Аркдейл и мистер Фрэнк забрали тапочки миссис Уичкот у жены золотаря.
– Это какая-то нелепая мешанина. Как вы не понимаете?
Элинор снова села, поскольку боялась, что у нее подкосятся ноги, и скомкала влажный платок в тугой, жесткий шарик.
– Для начала почему никто из них не упомянул об этих любопытных… домыслах и открытиях в свое время?
– Соресби – робкий и одинокий молодой человек. Он предположил, будто это некое личное дело доктора Карбери…
– Личное дело? Чушь!
– Он беден и напуган, мадам. Он не смел заговорить и навлечь на себя гнев директора. И в любом случае точно не
