Протест прокурора - Аркадий Иосифович Ваксберг
Когда сталкиваешься с подобными «накладками», всегда пытаешься понять, что за ними стоит, какова природа той или иной ошибки? Собственный опыт следственной работы и прокурорской практики убедили меня в том, что следователя порой обезоруживает очевидность факта. Особенно это касается молодых, начинающих, еще не набивших себе шишек, еще не получавших «стопроцентных», как им казалось, дел, на доследование, еще не научившихся сомневаться и предвидеть возможные сомнения. Говорят, молодость — это недостаток, который с годами проходит. Да, с годами следователь наберется опыта, и практики, и знания жизни. Но для того, чтобы все это приобрести, надо с чего-то начинать. Начинает следователь с легких дел, расследования преступлений, совершенных в обстановке очевидности, хотя, конечно, и не терпится ему чего-нибудь эдакого, позаковыристее, и романтические порывы настоятельно требуют выхода. Впрочем, как ни подбирают начинающему следователю дело поочевиднее, не всегда можно заранее предусмотреть, чем оно обернется в дальнейшем. Бывает порой, что одно «очевидное» дело стоит двух, а то и трех неочевидных. И опытному следователю приходится потом изрядно попотеть.
Я не знаю следователя, который вел дело Бахтадзе, но по одному этому эпизоду почти уверенно могу сказать, что был начинающий следователь. Как он мог рассуждать? «Бахтадзе признал свою вину, написал «явку с повинной». На месте показал и объяснил, как все случилось, сам на моих глазах нашел орудие преступления. И так ли уж это важно, в каком конкретно месте нашел. Главное, что нашел. Могу ли я не верить своим глазам? Это же так очевидно!»
Древние говорили, что «очевидное не нуждается в доказательствах». На основе этой исходной посылки формировались и геометрические аксиомы, в том числе о двух параллельных, которые никогда не пересекутся, сколько бы мы их ни продолжали. Но вот Лобачевский засомневался в очевидности этой аксиомы и предложил вариант, когда параллельные пересекаются. С годами человечество набирается мудрости, и чем больше знание, тем менее очевидными становятся факты, первоначально казавшиеся таковыми, тем более что люди стараются проникнуть в суть явления. Только невежду не мучают вопросы — он все уже знает.
В юриспруденции «очевидность» еще более сложна и обманчива. Для кого очевидны результаты выезда на место с Бахтадзе? Для следователя? Но ведь не ему окончательно решать судьбу дела. Ее решать суду, и следователь собирает доказательства не для себя, а для суда. Поэтому он должен сделать все для того, чтобы очевидное для него стало очевидным для суда — в этом и заключается искусство следователя.
Есть доказательства, которые в случае сомнения можно перепроверить — ну, например, заключение экспертизы: ее можно провести и повторно. А есть — которые нельзя. К ним относятся и результаты выезда на место происшествия. Выехать можно только один раз, второго раза — не дано. Потому что смысл этого следственного действия и состоит в том, чтобы проверить: был ли в действительности подозреваемый на месте совершения преступления. А это можно проверить лишь единожды. И если этот шанс в полной мере не использован, то поправить уже ничего нельзя.
Осколок бутылки — бесформенная стекляшка с рваными краями. Как вещественное доказательство он был приобщен к материалам дела и направлен в суд. После приговора вещдоки, не представляющие ценности, уничтожаются. Уничтожен был и этот осколок. Следователь его видел, суд видел, я лишен такой возможности. А хотелось бы увидеть, нужно бы увидеть или хотя бы представить себе зрительно. Но и представить не могу. Перед глазами абстрактный кусок стекла. Схемы нет, фотографии нет. Есть лишь краткое описание в протоколе осмотра вещественного доказательства: «Осколок бутылки, длина 11,5 см, ширина 5,7 см. На осколке имеются пятна, похожие на кровь». Вообще-то, если есть вещдок в натуре, закон не обязывает приобщать еще и его фотографию. Это дело следователя…
В общем-то оно конечно… Но уж больно ценное доказательство, этот осколок. Можно было бы и сфотографировать, не помешало бы.
И опять перед глазами абстрактный кусок стекла. Много их по дворам валяется, и все какие-то похожие. Отличишь ли один от другого? Впрочем, почему же… Есть бутылки четвертушки, есть поллитровки, 0,75, литровые, есть молочные, есть темного и светлого стекла. И осколки могут быть разные: горлышко, донышко, стенка.
А здесь какой был осколок? Возвращаюсь к «явке с повинной». Как он там написал об осколке? Никак. Осколок — и все. А что же он искал, просто осколок? Если, к примеру, искать пистолет системы «наган» со ржавым дулом или охотничий нож, то не так уж будет и важно, где их найдешь — здесь или на двадцать метров правее. Ведь наганы просто так на земле не валяются. А бутылочные осколки, бывает, валяются и просто так. И чтобы их искать, надо предварительно уточнить хотя бы в общих чертах какие-то признаки, позволяющие выделить данный осколок как орудие убийства из ему подобных, лежащих «просто так».
Надо было бы перед выездом на место допросить Бахтадзе по поводу осколка. Не допросили. Жаль. Конечно, он мог бы и ничего не сказать — осколок и есть осколок, какие там еще признаки. Да и обстановка была не та, что способствует проявлению наблюдательности. Все это так, конечно. И все же жаль, что не допросили по признакам… Свойства человеческой памяти удивительны. И вполне возможно, что Бахтадзе смог бы описать осколок в деталях, не оставляющих сомнения.
Однажды мне довелось поддерживать в суде обвинение по делу о крупном хищении. Дело было тонкое по доказательствам, и каждое из них подсудимый имел возможность так или иначе оспорить. Я не буду вдаваться в подробности обвинения и перипетии процесса — они в данном случае не имеют особого значения. Скажу лишь вот о чем. Одним из веских доказательств фигурировал на следствии тот факт, что обвиняемый — начальник цеха, готовясь к преступлению, изучал специальную литературу. А брал он ее у знакомого инженера на соседнем заводе. Свидетель этот пояснил, что «в середине октября Лисов дважды в течение недели приходил ко мне по утрам знакомиться с книгой». Лисов, продумав неделю, отпарировал: «В книге меня интересовали сведения, которые могли понадобиться для командировки в Москву». А командировка эта случилась именно в середине октября, с 13-го по 15-е.
Дали книгу специалистам, и те, изучив ее содержание, характер работы Лисова и обсуждавшиеся в командировке вопросы, пришли к выводу, что для служебных надобностей книга эта не могла быть использована Лисовым ни при каких обстоятельствах. Но в суде под напором Лисова они вдруг заколебались
