Голова на серебряном блюде - Содзи Симада
Митараи внимательно слушал, однако заметок почти не делал.
– Если есть какие-то вопросы, задавай.
– Значит, в мечети четыре коридора? Два из них проходят на первом этаже, другие два – на втором, и они ведут в четыре пристройки, так?
– Верно.
– Той ночью вы закрывали засовы на четырех главных дверях?
– В ту ночь нет.
– А еще за ужином Эрвин показывал нам фотографии. Впрочем, ничего особенного в них не было, – добавила Леона. Вместе с Перри Боно они рисовали схему мечети.
– Да, точно! – хлопнул Тофлер себя по колену. – Могу потом показать, нашел их в своей прикроватной тумбочке. На них изображены этапы строительства мечети. Мне показалось любопытным, что закладки фундамента они не делали. И я подумал, что среди людей, запечатленных на фоне стройки, мог быть наш тайный хозяин, поэтому решил показать их всем за едой.
– Тайный хозяин, говоришь?
– Кстати, его письмо до сих пор приклеено у входа в мечеть. В нем сказано, чтобы мы располагались как дома. Однако сам он ни разу нас не навещал.
– Когда появилось это письмо?
– Оно уже было здесь, когда я, Оливер, Джойс, Ллойд, Джон и Рикардо прибыли сюда двадцатого июля.
– Но когда мы с Эрвином приезжали сюда в июне, его еще не было, – вставила Леона.
– Леона, когда ты приехала?
– Двадцать второго июля.
– Одна?
– Вместе с Кэрол.
– Хорошо. Чуть позже взгляну на письмо. Еще раз: в ночь на двадцать пятое число ни одну из четырех дверей вы не запирали?
Все покачали головами.
– Понятно… Затем наступает утро двадцать пятого. Что происходило тогда?
– В тот день должны были снимать с раннего утра, так что мы с помощниками Эрвина встали пораньше и еще до актеров отправились на съемочную площадку, чтобы все подготовить, – принялся объяснить Оливер, и Митараи повернулся к нему. – Мы не завтракали, но я попросил Рикардо сделать нам сэндвичи. В тот день все прибыли на площадку с едой в коробочках. И поскольку общего сбора не было, то никто не заметил отсутствия Джерома Мирандо.
– И мы не заметили, что двери в зал внизу закрылись. А когда увидели столы и стулья, то просто решили, что кто-то отнес их наверх, – сказал Тофлер.
– Как раз здесь Джим с Бертом делали нам утром прически и грим, но наличие столов и стульев не показалось нам странным. Мы тоже подумали, что кто-то перенес их наверх, – добавила Леона.
– Дальше мы начали снимать сцены, где голова поднимается наверх и Леона забавляется с ней. Наверное, не стоит говорить такое в присутствии Леоны, но за двадцать лет моей режиссерской карьеры я не видел настолько великолепной игры.
– Спасибо, Эрвин… – Руки Леоны замерли над схемой. Ее глаза заблестели. – Сейчас для меня нет лучшего утешения, чем такие слова.
– Это я должен тебя благодарить, – моментально ответил Тофлер и поспешил вернуться к прежней теме, чтобы не разыгралось слезливой сцены: – Однако коллеги поняли, что голова настоящая, и подняли шум.
– Леона, когда ты поняла, что голова была настоящей? – сурово спросил Митараи.
– Многим уже давно хотелось задать тебе этот вопрос. Особенно стоящему позади тебя Уокиншоу, – сказал Оливер.
– Мне и без него все понятно, – отозвался оператор-постановщик.
– Да, это важный вопрос…
– Верно, Леона, он весьма важен, – согласился Тофлер.
– Но мне очень сложно ответить на него.
– Понимаю. Но даже если ты с самого начала все знала, лучше так и скажи. Мы на твоей стороне. По крайней мере, Оливер и я.
– Спасибо, Эрвин, – тихо сказала Леона. Уокиншоу, стоявший на отдалении, внимательно слушал их разговор. – Что ж, тогда вот мой честный ответ: я не знаю. Надеюсь, вы мне верите.
– В смысле? – спросил Берт, округлив глаза.
– Я как будто ничего не помню.
– Леона, послушай! – заговорил Оливер. – Этот вопрос тебе задали ради твоего же блага.
Митараи и Тофлер синхронно приподняли руку, пытаясь его утихомирить.
– Мистер Баррет, оставьте. Это похоже на амнезию от наркотиков. И в том, что ее вот-вот арестуют, тоже виноваты они. Из-за своей зависимости она и попала в такую ситуацию, – сказал Митараи. Тофлер был солидарен с ним.
– Ну а про то, как голова Мирандо появилась перед всеми, я тебе уже подробно рассказывал.
– Значит, в промежутке с ночи двадцать четвертого до утра двадцать пятого числа бутафорскую голову тайно заменили на настоящую. И бутафорию до сих пор не нашли, так? – спросил Митараи. Все кивнули.
– Затем мы вернулись на берег, где Ларри сообщил, что двери в подземный зал закрыты, а столы и стулья загадочно переместились наверх. Как уже было сказано, это произошло ночью, мы просто ничего не заметили. Но никто из нас этого не делал.
– Ясно. Что было дальше, Эрвин?
– Я взял пару человек, и мы пошли в комнату Мирандо. Подозревали, что его тело лежит там, и со страхом шли посмотреть. Однако, на наше счастье или же нет, трупа там не было. Сейчас-то нам уже известно, что он лежал в башне над комнатой Леоны…
– Я ничего об этом не знала! – воскликнула Леона. Однако ее слова никому не показались убедительными.
– Затем я вернулся сюда и перед обедом зафиксировал, кто где разместился. Держи список; думаю, он может тебе пригодиться. – Тофлер протянул Митараи листок, на котором было записано распределение комнат с именами членов съемочной группы.
Митараи внимательно разглядывал его несколько секунд, а затем сложил и отправил в карман пиджака.
– Дальше я без особого успеха попытался выяснить, что делал Мирандо прошлой ночью. Он со всеми поужинал, затем они с Винсом сходили в туалет, вернулись в Красный флигель и разошлись в прихожей перед дверями.
– Когда они расстались?
– Было уже темно, так что времени на часах я не разглядел, – ответил Винсент Монтгомери.
– Но, полагаю, в десять или около того, поскольку к ужину мы приступили в девять сорок, – сказал Тофлер.
– Леона, ты принимала наркотики после десяти той ночью? – спросил Митараи.
Карандаш в руке Леоны замер. Помолчав, она перевела взгляд на Митараи и дрожащим голосом ответила:
– Я не помню.
– Что ж, если хочешь вдохнуть синильной кислоты в Сан-Квентине, то можешь не отвечать. Обвинения против тебя настолько серьезные, что даже убежденные противники смертной казни дадут задний ход. Возможно, момент, когда ты вдохнешь газ и твое лицо обезобразится в предсмертных муках, снимут на камеру и будут использовать в дискуссии о легитимности смертной казни.
– Надеюсь, сейчас никто не записывает весь этот разговор на диктофон… Ладно, принимала.
Митараи презрительно фыркнул:
– И, естественно, что было потом, ты не помнишь?.. Да уж, если принять вещества в этой пещере, то у любого проснется желание выйти на ночную прогулку. К тому же входная дверь в ту ночь не была заперта. О’кей, Эрвин, забыли про эту наркоманку и двигаемся дальше.
– После гибели Мирандо мы решили надежно запирать двери. Но утром двадцать шестого числа обнаружили труп Ларри в крайне необычном положении. За завтраком мы заметили, что его нет среди нас. Стоило мне спросить, где он, как к нам подошел мой помощник Джон Трэвис – он вон там, копает яму – и сообщил, что они обнаружили нечто странное. Все вместе мы отправились на берег и действительно увидели на верхушке дворца какой-то необычный объект. Тогда мы отправились на катере к декорации и увидели тело Ларри на высоте в шестьдесят футов.
Признаться, у меня промелькнула в голове мысль, что такое мог сделать только Бог. И, думаю, не только у меня. Мы потратили целый день, чтобы спустить труп Ларри, и с удивлением обнаружили на нем одну-единственную рану. И потом, декорация представляет собой крутую гору из пластика, так что подняться по ней совершенно невозможно. Лесов снаружи тоже не было.
Я восхищаюсь твоим талантом, Киёси, но, боюсь, даже с твоими способностями раскрыть эту загадку не выйдет. Это же не обыкновенное убийство, устроенное психом. Оно настолько поразительно, что тут и впрямь как будто действовали высшие силы.
– Что ж, сцена преступления действительно подходит под такое описание. Это же земля Господа. Возможно, Он явит простым смертным, приехавшим
