Протест прокурора - Аркадий Иосифович Ваксберг
Фрадкину вспомнился и другой случай, когда начальник строительного управления в ходе проверки и подготовки искового материала, не дожидаясь передачи прокурором материалов в суд, добровольно возместил в установленной законом сумме ущерб, причиненный приписками. «Значит, — мысленно рассуждал Фрадкин, — надо больше заниматься с хозяйственными руководителями, разъяснять им требования закона, прокурорско-следственную и судебную практику, вести индивидуальную работу с конкретными материалами в руках. А вообще-то неплохо было бы собрать руководителей предприятий всего района и рассказать им обо всем, что делается прокуратурой и другими правоохранительными органами по борьбе с нарушениями хозяйственного законодательства. Можно использовать материалы и прокурорских проверок и гражданских дел, в которых по искам прокурора с руководителей взыскивался судом ущерб, причиненный приписками, сверхнормативным расходованием энергоресурсов, срывами поставок продукции, выпуском недоброкачественных товаров и другими нарушениями в хозяйственной сфере».
С таким предложением Фрадкин на следующий день и зашел в кабинет районного прокурора.
— Идея неплохая, — сказал Киракозов, выслушав Фрадкина, — но такое мероприятие надо тщательно подготовить. Разговор с хозяйственными руководителями будет полезен только в том случае, если требования закона мы хорошо аргументируем фактами, практическим материалом, если сумеем на конкретных примерах показать реальное влияние на результаты хозяйственной деятельности строгого соблюдения хозяйственного законодательства и тот огромный материальный и моральный вред, который наносится нарушениями законов.
Пригласив старшего помощника прокурора Мищенко, прокурор сказал:
— Зоя Ульяновна, вот Борис Леонтьевич вносит предложение о проведении совещания с хозяйственными руководителями по вопросам соблюдения хозяйственного законодательства. Дело это нужное. Я прошу вас принять в нем активное участие и вместе с Борисом Леонтьевичем в течение двух недель подготовить необходимые материалы. А решение организационных вопросов я беру на себя.
Геннадий Полозов
ПРОТЕСТ ПРОКУРОРА
В приемную прокуратуры не вбежала — ворвалась, растолкав очередь ожидающих, средних лет грузинка, осунувшаяся, с проседью в волосах.
— Моя фамилия Бахтадзе, — торопливо сообщила она, оглядываясь на дверь. — Спасите моего сына. Он невиновен! Он не убивал! Поверьте мне, поверьте! — И, сорвавшись на крик: — Я погубила его собственными руками! Я погубила его!
Я усадил женщину, дал воды. Зубы ее стучали по стакану. Она обмякла, заплакала. Но и немного успокоившись, она так и не смогла вразумительно объяснить суть дела.
— Поговорите с адвокатом. У вас есть его жалобы. И мои тоже. Он же юрист, старый юрист, и он говорит, что сын невиновен. Почему ему не верят? Почему везде говорят, что осужден правильно? Но неправильно ведь! Я мать, и я знаю, что Тамази не мог убить человека. Не мог, не мог! Ему всего 19 лет, спасите его!
Бахтадзе опять стала переходить на крик.
Трудно, невозможно привыкнуть к человеческому горю, если даже встречаешься с ним лицом к лицу каждый день. И особенно трудно видеть материнское горе. Мать нельзя убедить, что сын виновен, если она хоть немного в этом сомневается. Бесполезны все доводы рассудка в споре с болью души. Но даже тогда, когда виновность очевидна, мать все равно будет спорить. Она не будет приводить доказательств, она вложит в ничего не значащие для юриста доводы всю страсть своей убежденности, всю силу своего желания отвести от сына беду, она переведет разговор в колею человеческих чувств и попытается сделать юриста безоружным.
Трудно отказать такой матери сразу, решительно, не оставив надежды. В этих случаях я обычно начинаю говорить что-то вроде того, что «успокойтесь, мы еще раз разберемся, истребуем дело, тщательно проверим», хотя часто заведомо знаю, что дело разобрано правильно и другое решение невозможно. Видимо, во многом потому, что у нас не хватает мужества лишить человека надежды, рождаются повторные жалобы, которые ложатся на нас двойным грузом, а людей заставляют тщетно обивать пороги приемных.
В этот раз мое положение облегчалось тем, что я не был знаком с делом, и те слова, которые я, бывает, говорю невнятно, сегодня можно было сказать веско и уверенно. И я их сказал.
Вернувшись из приемной в кабинет, попросил надзорное производство по этому делу. Оно оказалось пухлым и изрядно потрепанным — видимо, прошло не через одни руки. Бегло перелистываю. Жалоба адвоката, жалоба матери, заключение прокуратуры района об обоснованности осуждения Т. Г. Бахтадзе, ответ — отказ, копия приговора, опять жалоба матери, еще жалоба матери, ответ — отказ, жалоба матери…
Прочитал приговор — весьма убедительно на десяти страницах через один интервал. Вину на следствии признал, в суде отказался давать показания. Виновность в убийстве доказана. На основании изложенного и руководствуясь… 8 лет лишения свободы в колонии усиленного режима.
Заключение прокуратуры района:
«Доводы жалобы несостоятельны, на основании изложенного… в принесении протеста отказать».
Это в конце. А на первых пятнадцати страницах фабула дела, доводы жалобы, их опровержение, доказательства.
Нейтральным стилем, без единого эмоционально окрашенного слова, бесстрастно, аскетически скупо строились строчки в обстоятельства дела.
«10 января 1979 года рабочие ремонтно-строительного управления Гущин и Бахтадзе днем, в рабочее время, распивали спиртные напитки. Примерно в 17 часов после употребления пива и крепких алкогольных напитков Гущину стало плохо, и он потерял сознание. Бахтадзе, имея намерение доставить Гущина домой, но не зная его адреса, остановил грузовую машину, положил Гущина в кузов и привез к дому № 25 по улице Советской. Во дворе он посадил Гущина на скамейку, а сам направился к жильцам дома в надежде узнать у них адрес Гущина. Увидев Гущина, гражданин Линников заявил, что знает место его жительства, и вызвался помочь доставить Гущина домой. Бахтадзе остановил такси, с помощью граждан посадил Гущина на заднее сиденье, и вместе с Линниковым они направились на проезд Гоголя. Здесь, у дома № 5, они высадили Гущина, завели его во двор и положили на бетонный стол. Линников высказал предположение, что где-то в близлежащих домах должна быть квартира Гущина, и отправился на розыски, а Бахтадзе остался с Гущиным».
Читая эту прелюдию, невольно поймал себя на мысли, что по-человечески Бахтадзе можно, пожалуй, посочувствовать. Хоть и сам
