Мишка Миронова - Максим Константинович Сонин
– Есть! – воскликнула Эля. – Вот.
Она снова показала Мишке телефон.
«Хорошо, – написал Валентин. – Я вам адрес скину, вы подъезжайте завтра, отвечу, что смогу».
– Я сказала, что хочу написать о детстве Соловья, – сказала Эля. – Так что завтра поеду все узнавать.
– Отлично, – сказала Мишка. – Хорошо, очень. Я поеду с тобой, можно?
Элеонора кивнула. Ей хотелось, чтобы детективка пронаблюдала за ее работой со свидетелем. Элеонора очень гордилась своими интервью и иногда жалела, что их редко читают за пределами Петрозаводска. Только один ее материал, о церковном искусстве, можно было назвать виральным – Элеонору даже позвали на одну московскую интернет-площадку рассказать о северной иконописи, но никакого большого признания материал не принес.
Тут Элеонора на себя разозлилась, потому что, во-первых, сама не уезжала из ПТЗ, хотя каждый год кто-нибудь из друзей звал в Москву, Питер, Ригу, Хельсинки, а во-вторых, потому что именно из-за интервью про церковное искусство она познакомилась с детективкой, и считать, что этот материал ничего не принес, было глупо.
– Нам, я думаю, пора спать, – сказала детективка. – По крайней мере, мне. Я обещала еще перед сном позвонить соседке.
– Она в Москве? – спросила Элеонора. Сама она совершенно не собиралась ложиться – нужно было проверить связь между «В. Лесовой» и «Иосифом (Лесовым)». У себя в голове Элеонора представляла, что они с детективкой будут всю ночь сидеть здесь, благо кафе работало круглосуточно, – но, конечно, у детективки, в отличие от Элеоноры, была какая-то своя жизнь.
– В Питере, – сказала детективка. Она помрачнела, и Элеонора уже пожалела, что вообще решила спросить. Видимо, что-то там в отношениях было не так. У самой Элеоноры никаких отношений, кроме рабочих, не было – и ее это полностью устраивало. Люди вокруг были слишком интересными, чтобы выбрать кого-то одну и посвятить ей все свое внимание.
– Ты пройдешься со мной до хостела? – спросила детективка. – Я найду дорогу сама, если у тебя дела.
Ночной Петрозаводск Мишке понравился. Широкие пустынные улицы, редкие фонари – будто в центре большого города кто-то приглушил свет и убрал все машины. Журналистка помалкивала и сосредоточенно поглядывала по сторонам, словно опасаясь, что за ними следят. Мишка даже спросила ее о том, насколько опасно ночью в городе.
– Не очень, – сказала Эля. – По крайней мере, здесь, но тебе одной, наверное, лучше не ходить. Ты же…
– Похожа на ребенка, – сказала Мишка. – Понимаю.
– Я, если что, тебя так не воспринимаю, – сказала Эля. – Но, наверное, бывает трудно?
– Бывает, – уклончиво ответила Мишка. Она давно привыкла к тому, что не все сразу воспринимают ее серьезно.
Хостел оказался совсем небольшим помещением – ресепшен, а за ним коридор, в который выходили пять одинаковых белых дверей. У сонной женщины за стойкой Мишка получила ключ и прошла в комнату, которая оказалась неожиданно просторной, с большим квадратным окном и широкой кроватью, занимавшей почти все свободное пространство. Шкафа или тумбочки не было – только невысокий столик, втиснутый под окно. На стене, ровно над кроватью, кто-то приклеил вырезанное из картона слово «ЛЮБОВЬ». Мишка достала ноутбук, положила на столик, потом сунула рюкзак под кровать, а сама забралась на толстый матрас и набрала Веру. Весь день ждала этого момента, хотя вроде бы видела соседку еще ночью, на вокзале. Время в Петрозаводске тянулось как-то странно – как будто не день прошел, а уже неделя или месяц.
– Алло? – Вера ответила сразу. – Все в порядке?
Где-то на фоне раздался смех.
– Это Мишка, – сказала Вера смеявшимся, и те тут же замолчали. Женский голос что-то спросил, мужской тихо ответил.
– Все хорошо, – сказала Мишка. – Правда, все в порядке.
– У нее все хорошо, – Вера снова обратилась к невидимым собеседникам. Дальше раздались шорохи. Видимо, она встала из-за стола и вышла в коридор.
– Кто там у тебя? – спросила Мишка.
– Сережа, – сказала Вера. – И Алексей Борисович. И Людмила Андреевна…
– Кто? – Мишка услышала в голосе соседки нотку неуверенности.
– Я не знаю, как тебе сказать. – Вера заговорила тише, и снова раздался шорох, потом скрип двери.
– У тебя все хорошо? – спросила Мишка. – Рука не болит?
– Рука в порядке, – сказала Вера. – И я в целом тоже. Все хорошо. Помнишь, Сережа усы отрастил?
– Помню, – сказала Мишка. – Людмила Андреевна парикмахерка или психотерапевтка?
– Невеста, – сказала Вера. Она помолчала, послушала Мишкино дыхание, потом добавила: – Она хорошая, работает в банковской сфере.
Мишка молчала. Она как-то привыкла, что у дяди Сережи нет никакой личной жизни. Она была уверена, что, понаблюдав за своей сестрой, он давно понял: брак – это дело гиблое.
– Расскажи, как расследование, – сказала Вера. – Как Эля? Вам удалось встретиться?
– Удалось, – сказала Мишка, переворачиваясь на живот. – Она такая… Приятная. Немного странная. Не очень понимаю, почему она живет здесь.
– А что там? – спросила Вера. – Мрачно?
– Да нет. – Мишка подняла взгляд на надпись над кроватью. – Обычный город, небольшой. Бедный. Мы сегодня весь день разбирали разные архивы.
– И как?
Мишка задумалась. Она почти не спала ночью, весь день работала и теперь чувствовала, что в какой-то момент сторонний наблюдатель у нее в голове отключился. Руки и глаза просто выполняли поставленные задачи, а остальной мозг спал. Любимый Мишкин сыщик говорил об этом состоянии: «Если выпить или долго работать, то окошко, через которое ты смотришь на мир, запотевает. Что-то делаешь, куда-то идешь. А куда?»
– Сейчас главное – найти Обитель и понять, знают там о случившемся в Питере или нет, – сказала Мишка. – То есть, конечно, знают, но вопрос в том, понимают они, что их кто-то еще ищет, или нет. Опять же, они наверняка всегда думают, что их кто-то ищет…
Она замолчала, потом добавила:
– А мы можем не о работе поговорить?
– Конечно, – сказала Вера, и Мишка сразу представила, как она улыбается. Захотелось, чтобы Вера была не в Питере, а вот прямо здесь, рядом, в номере. Мишка чуть не смалодушничала, даже открыла рот, но в последний момент сдержалась. Вера очень хотела сразу с ней поехать. Детективка сама настояла на том, чтобы та осталась, – Мишка уже достаточно рискнула соседкиным здоровьем.
– Давай я тебе расскажу, чем тут мои друзья занимаются, – сказала Вера. – В фем-кафе, помнишь?
«Нет». – Епископ Иосиф, моложавый, без единого седого волоска в бороде, смотрел прямо в камеру, говорил плавно, спокойно. Голос у него был хрипловатый, но не такой, как сейчас, а скорее просто тяжелый, без вязкости. Элеонора смотрела второй выпуск передачи «К Рождеству», в которой митрополит Иосиф в самом начале своей епископской карьеры ежегодно обращался к прихожанам.
«Я расскажу вам такую одну историю». – Иосиф повернулся в сторону, потом снова к камере. У него было много разных несмешных анекдотов о людях, которые приходили к нему лично или о которых он слышал от других священников. Элеонора уже настроилась на его тон и видела перед собой умного, очень спокойного человека, пытающегося постепенно на фоне еще не сгоревшего Белого дома создать миф о всеобщем православии русско-карельского народа. Он рассказывал не о возрождении православия в стране и даже не о его появлении из подполья, а о бренности земной власти, о том, как мала ее роль в истории по сравнению с ролью Священного Писания.
В рассказах Иосифа не было России, не было Советского Союза или Республики Карелия – была земля, по ней ходили люди. Эти люди женились, рожали детей, работали и умирали. Если в их жизни случался кризис, нищета, ссора, горе, они шли к священнику. Священник выслушивал их, успокаивал, наставлял. И было совершенно неважно, что происходит вокруг. Рушились и возводились империи, чиновники брали взятки, открывались и закрывались магазины, полицейские
