Анатомия призраков - Эндрю Тэйлор
– То есть, если что-то сжечь в темноте, никто не обратит на это особого внимания?
– Скорее всего, никто даже не заметит. В настоящее время слуги почти не выходят из дому. Когда они отправляются спать, жаровня не попадается им на глаза… Сьюзен спит на чердаке с видом на передний двор, а Бен обитает в коттедже за пределами колледжа. – Она нахмурилась. – Кроме того, даже если и возникнут какие-то сложности, они поступят, как я прикажу.
– А жаровня… ее видно из садов колледжа или каких-либо окон?
– Ее ниоткуда не видно. Она совершенно скрыта от глаз.
Холдсворт уже решил, что лучше всего будет приступить к делу, когда Уичкот отправится ужинать. Если все пройдет хорошо, саквояж следует унести из Нового здания, поскольку Уичкот вполне может заподозрить, что Холдсворт приложил руку к его исчезновению.
– Что скажете, сэр? Как по-вашему, это разумно?
– Во многих отношениях, мадам. Но есть одна сложность. Я не могу постучать в вашу дверь вечером и потребовать впустить меня без привлечения внимания. А чтобы попасть сюда, я должен пройти мимо профессорской или зала, и мистер Уичкот тоже может…
– Я подумала об этом. Я оставлю открытой калитку на мосту, а ключ положу на землю рядом со столбиком, тем, что ближе к восточному платану. Вам надо будет только перейти через мост, открыть калитку и проскользнуть в сад. Если вы запрете за собой калитку, вам никто не сможет помешать.
Он улыбнулся ей, радуясь предлогу:
– Полагаю, вы нашли идеальное решение.
Элинор улыбнулась в ответ и повернулась к нему, показав лебединый изгиб шеи. На мгновение она показалась ему совсем непохожей на женщину, муж которой умирал в нескольких ярдах от них. Тот факт, что они стали заговорщиками, повлек за собой опасную сладость.
Против воли он шагнул к ней и поднял руку, касаясь ее руки. Ее лицо мгновенно изменилось. Она резко встала со стула и вызвала Бена.
Оба молчали. Холдсворт смотрел на эстамп на стене. Элинор вернулась на стул и взяла книгу.
Когда Бен пришел, она осведомилась, готов ли директор принять мистера Холдсворта. Вскоре после этого слуга провел Джона по коридору в комнату больного.
Когда Бен постучал, дверь открыла Сьюзен. В руках у нее была стопка грязных простыней. Доктор Карбери лежал в постели, опершись о подушки, но вяло помахал, подзывая Холдсворта к себе. Его ночная рубашка была безупречно белой, как и ночной колпак, что подчеркивало серый цвет кожи, которая складками свисала со скул, как будто череп внутри ее съежился. Его челюсть была покрыта сальной щетиной, поскольку он не брился с тех пор, как был прикован к постели. Сиделка убирала пузырьки и коробочки для пилюль, захламлявшие тумбочку.
Джон приблизился к кровати. Занавеси были отдернуты, и он выглянул в окно на залитый солнцем двор внизу, где мистер Мискин и мистер Краули увлеченно беседовали. Люди живут и умирают, но Иерусалим остается неизменным – равнодушно-любезным. Холдсворт начал положенные расспросы о здоровье, но Карбери прервал его. Он потянул сиделку за рукав:
– Выйди, женщина.
– Но сэр…
– Делай, что говорят. – Его рука дернулась на кровати, впившись желтыми ногтями в покрывало. – Ты тоже, девчонка. Закрой за собой дверь.
Сьюзен следом за сиделкой вышла из комнаты.
– Говорят, молодой Олдершоу вернулся, – с трудом произнес Карбери. – В здравом уме и твердой памяти?
– Да, сэр. Он кажется прежним.
Карбери поморщился:
– Отчего он заболел?
– Полагаю, на него дурным образом повлияли мистер Уичкот и клуб Святого Духа. Они подорвали его здоровье и подтолкнули к разнообразным глупостям и излишествам. А смерть миссис Уичкот в ту самую ночь, когда мистер Олдершоу присоединился к клубу, совершенно уничтожила его… это была последняя соломинка. Он считал, что в некотором роде ответствен за это.
– Чепуха. – Ногти Карбери царапали свежевыглаженную простыню. – Но я искренне рад слышать, что он снова здоров. А что леди Анна?
– Я написал ей, разумеется, равно как и Фрэнк и, конечно же, миссис Карбери. Она должна была получить наши письма сегодня.
– Мне не хотелось бы, чтобы ее светлость дурно о нас думала, особенно теперь. – Карбери уронил голову на грудь. Его веки закрылись.
Холдсворт не знал, уснул больной или впал в забытье.
– Сэр, я должен рассказать вам кое-что еще. Это касается миссис Уичкот.
Голова Карбери взлетела, как будто ее дернули за ниточку.
– Что? Что вы имеете в виду?
– На свет выплыло любопытное обстоятельство, – сказал Холдсворт. – Не представляю, как его толковать. В ночь своей смерти, находясь в Ламборн-хаусе, леди носила некие тапочки. Их цвет и узор ни с чем не спутаешь. Возможно, вы помните, что когда ее нашли в Длинном пруду на следующее утро, на ней были только платье и изорванные чулки… ее ступни были босыми.
– Ну? И что с того? Несомненно, она потеряла их по дороге, или их смыло в дренажную трубу пруда. К чему этот лепет, мистер Холдсворт? Я не вижу в нем смысла. Я нездоров, сэр, нездоров… вы не могли бы позвонить в колокольчик?
– Минутку, сэр, если позволите.
В дальнем уголке сознания Холдсворта, подобно призраку, забрезжила мысль: он что-то забыл? Задать вопрос? Но в тот же миг мысль испарилась. Времени гоняться за ней не было.
– Пожалуйста, выслушайте меня.
– Нет, сэр, я же сказал: колокольчик.
– Прошу прощения, сэр. Я быстро. Золотарь нашел тапочки через день или два. Они лежали у садовой двери Директорского дома. Он знал, что они, по-видимому, принадлежали миссис Уичкот. Он часто находит различные пустяки во время работы и извлекает из них пользу по мере возможности. Золотарь рассудил, что миссис Уичкот, владелице тапочек, они более не нужны, и потому почистил их, отдал в починку, поскольку они были сильно изорваны, и подарил своей жене.
Доктор Карбери упал на подушки и издал долгий шумный вздох.
– Да, возможно, это любопытно, но неудивительно. Лунатиков нельзя судить по общепринятым стандартам. Спящее сознание следует своим собственным алогичным путям. Но довольно, сэр, я устал.
– Однако у меня есть все причины полагать, что упомянутая леди не ходила во сне.
– А? – Голова Карбери снова поникла. – Я не хочу, чтобы вы продолжали. Вы меня утомляете.
– Она была страшно расстроена. Мистер Уичкот жестоко избил ее в ту ночь. Вот что заставило ее бежать в Иерусалим. Я не верю, что она выбросила свои тапочки. С чего бы ей в голову пришла подобная мысль? Маловероятно также, что
