Михаил Рогожин - Супермодель в лучах смерти
Кабанюк, в свою очередь, настойчиво приглашал приезжать в Брянскую область, где до сих пор существуют экологически чистые заповедные места. Услышав вопрос о радиоактивном загрязнении почвы после Чернобыля, он искренне удивился и возмущенно ответил:
— Какое отношение имеет к нам Чернобыльская АЭС? Она же в другом государстве находится. Это проблемы Украины.
После этого он как-то потерял интерес к телекамерам и бочком протиснулся подальше от грузового отсека. И обрадовался, увидев возвращавшуюся Любу.
— Здоровеньки булы! Где ж ты пропадала?
— В музее, — выпалила Люба.
— А… нет шоб по магазинам. Хотя, какие у тебя деньги! Разве шо на музеи. Ничего, не журись, завтра пойдем вдвоем. Я тебе кое-что оплачу.
— Спасибо. А вы не видели графа Нессельроде?
— Эка, девка! Неужто граф от тебя погуливать начал? — подмигнул ей Кабанюк и расхохотался.
Люба шутливо постучала по его могучему животу кулачком с зажатым в нем кусочком бумажки, на которой Антигони записала свой домашний телефон.
— Тебе-то, слон, какое дело? Сам только и выжидаешь, чтобы затащить кого-нибудь в койку.
— Ага. Но все попадаются такие худющие, как ты. А меня волнуют женщины с формами, — продолжал веселиться Кабанюк.
— Петро, а вы не откажетесь сегодня вечером подержать мой рюкзачок, пока я буду занята на подиуме?
— А шо мне за то будет?…..
— После ресторана пойдем на всю ночь гулять вдвоем! Годится?
— Шуткуешь?
Люба приподнялась на цыпочки и поцеловала Кабанюка в толстые мокрые губы.
— Это аванс. Перед отъездом в театр ждите меня возле автобуса, — крикнула она и направилась к трапу.
Пограничник едва взглянул на протянутый ему паспорт, зато прошелся горячим взглядом по всему девичьему телу. Она в ответ показала ему язык. Военные, стоявшие рядом с ним, рассмеялись.
Поднявшись на корабль, Люба первым делом направилась в каюту к Павлу. У нее был второй ключ, и она решила воспользоваться отсутствием графа. Откладывать изъятие денег на завтра не имело смысла. Тем более неизвестно, пустит ли он Любу вообще к себе. А может, и денег в последний момент пожалеет.
Она вошла в каюту. Перевела дух, подняла с пола валявшийся рюкзачок, в котором приносила свои вещи, и полезла в шкаф, где висели костюмы Павла. Среди них на плечиках скромно виднелась серая замшевая куртка. Спрятав листок с телефоном Антигони в карман рюкзачка, она сняла с плечиков куртку, оказавшуюся чересчур тяжелой. Через внутренний карман Люба проникла за подкладку и нащупала там пачки долларов. Павел сам при ней несколько раз доставал оттуда деньги, когда шел играть. Теперь пришло ее время.
Сотенные купюры были аккуратно перетянуты резинками. В каждой пачке по сто бумажек. Достав десять пачек, Люба замерла. Не отзвуков шагов за дверью, а от страха перед суммой, оказавшейся в ее руках. Она засунула доллары в рюкзачок и потрясла куртку. Там еще оставалось несколько пачек. Все забирать было неудобно, и, достав еще одну пачку на мелкие расходы, Люба повесила куртку обратно в шкаф.
Постояв немного посреди каюты, она даже ощутила потребность всплакнуть и пожалеть о графе, но стало страшно и, не теряя времени, пришлось быстро сматываться.
Размахивая рюкзачком, Люба направилась в свою каюту, чтобы начать подготовку к вечернему выступлению.
Люба могла не торопиться, потому что граф Нессельроде находился далеко от причала. Он в обществе Маркелова обедал в одном из небольших дорогих ресторанов в районе Каланаки.
Маркелов, предельно вежливый, с дружеской улыбкой, не покидавшей губ, смотрел на него глубоко посаженными глазами. Он придумал новый бескровный способ избавиться от графа. И тем самым заставить Татьяну если не вернуться, то хотя бы немного образумиться.
— Граф, я предлагаю очень перспективное дело. Мы открываем нечто вроде туристического агентства с представительством в Баден-Бадене. Вы возглавляете его, и ваши сотрудники принимают солидных клиентов, приезжающих поиграть. Кроме того, у вас будет возможность создать свою школу и обучать «новых русских» европейским играм, а также давать консультации желающим поиграть в казино. Поверьте, граф, вы обогатитесь, совершенно не напрягаясь. Начальным капиталом рискну я. Потом раскрутим этот бизнес, и потоки азартных людей потянутся в Баден-Баден. Приобретем в центре города гостиницу, или построим новую. Назовем ее «Дом Достоевского» — и солидно, и патриотично. Соглашайтесь! Зачем вам проводить столько времени за зеленым сукном. Вы профессионал, вам нужен размах…
Павел понимал, что Маркелов его покупает, чтобы убрать из Москвы. Все-таки странная логика у этих «новых русских». Ради собственной прихоти они готовы организовывать любые предприятия, бросать деньги там, где можно просто плюнуть и пройти мимо. Ведь Маркелов в глубине души понимает, что дело не в графе и не в его любви к Татьяне. Просто не способен Илья Сергеевич совладать с этой стервой. Ну и плюнул бы. Ан нет. Пыжится из последних сил.
Поскольку Павел готовился к длительной борьбе с ним, то отказываться от предложения было не резон. Но и сразу соглашаться — тоже не с руки. Он видел, что Маркелов не сомневается в успехе переговоров, и, чтобы доставить себе удовольствие, мягко ему возражал и уходил от конкретных ответов.
Так они провели несколько часов и поняли, что успевают лишь переодеться; нужно было торопиться в античный театр на финал конкурса.
Благодаря рекламе и весне, особо остро ставящей вопрос о женской красоте перед мужским населением Афин, подступы к входу в театр Геродота Аттика были забиты народом. Античные развалины, вмещавшие около двух тысяч человек, подсвечивались со всех сторон; еще незаполненный амфитеатр, с каменных скамеек которого древние греки наблюдали за героями трагедий Эсхила и Еврипида, волновали сердца и души участниц конкурса, в последний раз репетирующих проходы.
Леонтович, стоявший возле подиума, говорил спокойным голосом, но акустика подхватывала его и разносила по всей получаше театра. Хуже всех дела обстояли у Любы. Казалось, она мысленно вообще отсутствует и с трудом воспринимает реальность. Вспыхнули фонари и прожектора. Задняя стена сцены, представлявшая собой три этажа каменных арок, осветилась и стала совсем невесомой. На ее фоне девушки из неестественно напряженных красавиц превратились в легкокрылых богинь.
— Ладно! Черт с вами. Мне нравится. Одна — со сцены. А Люба — ко мне.
Она подошла и независимо грубо спросила:
— Чего еще?
— Твоя жизнь в конкурсах только начинается, — принялся распекать ее шоумен.
— Ой, не надо мне ваших конкурсов, — протяжно заявила Люба. — С меня графа Нессельроде вполне хватает. И вообще, больше на меня не рассчитывайте. С завтрашнего дня плевала я на вас и видеть вас не желаю.
От подобного хамства уголки повисших усов Леонтовича зашевелились. Но выяснять отношения не позволяло время.
— Идите в гримерку, — сдерживая злость, тихо произнес он и отправился за сцену.
Шоумен решил после финала поговорить с Павлом. Девчонка набралась наглости и пользуется его именем без всяких на то оснований. Люба же не из вредности принялась со всеми ругаться. Она создавала ситуацию, при которой все должны были от нее отвернуться. Делалось это для Антигони. Ей же будет проще. Ни с кем не придется общаться. И никто не узнает об их подмене. Единственно, что смущало девушку, так это то, что гречанка почти не скрывала желания воспользоваться каютой графа как своим убежищем. Но с другой стороны, она же любовница Апостолоса. Значит, граф как мужчина ее интересовать не будет. Так успокаивала себя Люба и с нетерпением ждала, когда, наконец, начнется и закончится этот идиотский конкурс.
Представление началось вовремя и с поразительным успехом. Леонтович восхитил всех знанием нескольких греческих слов, которые он удачно комбинировал, пересыпая их английскими выражениями, и быстро превратился для экспансивных зрителей в своего парня.
Девушки вели себя превосходно. Переругавшись за кулисами, на подиуме они смотрели друг на дружку невинными взглядами. Поставленные проходы выполнялись грациозно и без вульгарности. Поистине красота завоевала амфитеатр. Маркелов не удержался и прошептал графу, прикрывая рот красочным буклетом:
— На такой сцене и обезьяны покажутся венерами милосскими.
— Обезьяны вряд ли, — не согласился Павел. — Просто за несколько тысячелетий здесь произошло столько выдающихся поэтических и драматических событий, что сама атмосфера способна высветить в человеке нечто возвышенное.
— Да? — вскинул тяжелые брови Маркелов и замолк.
Девушки меняли наряды, а зрители, особенно мужская половина, затаив дыхание, ждали того заветного момента, когда нимфы появятся в купальниках.
