Приглашение на смерть - Юлия Фёдоровна Ивлиева
Елена закрыла руками лицо и покачала головой.
– Не знаю, почему я ничего не сказала в полиции. Наверное, тогда еще не могла поверить. Меня вызывали поговорить, потому что сплетни в поселке ходили, что мой муж с Танькой путался. Выясняли, не рассказала ли я ее мужу от ревности. Они сразу на ее мужа думали, больше ни на кого. Я как улики увидела, веревку эту, которая пояс, так чуть в обморок не упала. Мне это платье на заказ шили, женщина с моей прежней работы. Она пояс специально так вырезала, только из черной части ткани, чтобы рисунок не полнил талию. Там цветочек попал, на самый краешек. Вот я этот цветочек и увидела, кровью залитый. Обомлела. Из полиции вернулась, а мой ненаглядный сиську мамкину сосет. У нее грудь вся в крови. Довольные оба. Глаза осоловевшие, рты открытые. Как будто под наркотой. Стол на кухне кровью залит и пол. Не знаю, что и куда он наливал. Но крови много было. Если бы не Аринка, я бы на себя руки наложила. Только кому она кроме меня нужна будет? Этим больным? Она им вообще никто. Мы же официально-то не расписаны были. Ее кровный отец и вовсе неизвестно где. Он про нее и не помнит уж. Так что свекровь помылась, а я ее кровавые тряпки постирала. Кухню и полы перекисью водорода помыла. И стали мы жить, как прежде. – Елена горько и презрительно улыбнулась.
Кира явственно видела ненависть, брезгливость, отвращение, адресованные себе. Сожаление и полную апатию. Она представляла, что женщина испытывала. Если два сумасшедших катались на эмоциональных волнах от своих кровавых преступлений, получали удовольствие, кайфовали, горевали, готовились к следующему инциденту, то Елена стала невольной соучастницей, даже подельницей. В трезвом уме и здравой памяти она прикрывала убийц.
– На этом убийства не кончились? – спросила Кира.
– Нет. Но я уже думала, как избавиться от всего этого. Как сбежать, – продолжила свою исповедь Елена, снова уставившись в окно. – Еще я боялась, что, если я заберу Арину и уйду, он найдет меня и убьет. Я же свидетельница. Или что-то Аринке сделает. В полицию я идти боялась. Я же тогда, когда он Таню убил, промолчала, знала, а ничего не сказала. Я кровь отмыла. Я соучастница. И я не уходила. Но все время в голове вертелось: что придумать? Потом у Вадима случился приступ. Ночью я проснулась от стонов, хрипов. Он катался по полу, рыдал, скулил, порезал себе вены, натыкал иголок в ноги. Говорил мне, что не может так больше, что хочет нормальную жизнь. Что не может находиться с матерью, что она заставляет его убивать, требует жертву. Он не может сопротивляться. Если он не принесет ей крови, она погибнет. Тогда и он умрет. Она унесет его жизнь с собой. Еще что-то про этих матерей-вершительниц – это из японских книжек. Я потом прочитала. У Дарьи книжку нашла. А он говорил, что она с тьмой борется, а он должен ей помогать. И вообще много разного наговорил. Только он вменяемый был, нормальные глаза, и все понимал. Мы с ним решили уехать в Краснодар, а Дарью в Агое оставить. Когда он не видел мать, он был нормальным человеком, он мог с собой справиться. Мы договорились, что я его защищу от нее. Все разговоры возьму на себя и проявлю твердость, не допущу, чтобы она с ним встретилась. Если она станет манипулировать тем, что у нее инфаркт или иная болезнь, ну значит, так тому и быть. Главное, я не дам ей увидеть Вадима. Тогда он не потеряет голову, может противостоять ей.
Елена замолчала. Надолго. Она смотрела в окно, за ним плясала занавеска-привидение, в глазах женщины, казалось, плыли призраки прошлого. Кире нужно было продолжение исповеди, хотя картину психоза и связки мать-сын она уже оставила.
– Он убил снова? – подсказала она.
– Да. На следующий день я собрала вещи, уволилась из школы, забрала документы Арины. Уезжать готовилась. Вернулась домой, а вся кухня залита кровью, посередине в луже лежит Аринка в обмороке, прямо в крови. Вадим сосет сиську матери, безумный и довольный. Я стояла и думала: я в аду. В кровавом аду. Он же снова кого-то убил, и я вижу кровь. Я практически сама в убийстве участвую. Я поняла, что хорошо это не кончится. Это вообще не кончится. Я так и буду за ними кровищу подтирать. Я же тоже преступница. Дальше только хуже будет. О чем я думаю? Я же не убийца! У меня же дочь. А если следующий раз на ее горле какой-нибудь поясок от моего платья затянут? Что я буду делать? Вытру ее кровь и в петлю полезу? Меня, как обухом по голове огрели. Что же я творю? Аринку я отмыла, привела в чувство, сказала, что ей кошмар приснился. Она поверила. Я ее к соседке отправила. Убирать на кухне я ничего не стала, дождалась, когда они очухаются, и сказала, что вызываю полицию. Что покрывать их не буду. Пусть как хотят, так и решают. Меня посадят, так и ладно. Моя свекровь не на шутку перепугалась, особенно когда лужи крови увидела. – Елена зло улыбнулась.
Кира внимательно наблюдала за женщиной, ту и саму изрядно мотало из одного настроения в другое. Она жила с сумасшедшими убийцами, отмывала кровь, боялась за ребенка, страшилась быть уличенной в пособничестве, ненавидела себя за этот страх, умирала от ужаса и несколько лет глушила в себе чувство вины перед всеми – жертвами, дочерью, несостоявшимся мужем. Такое не проходит бесследно.
– Когда Дарья сама увидела кровь, лужи крови, она очень испугалась. Как будто до этого она не понимала, какую кровь ей на грудь льет Вадим. Сама же требовала жертву, но не представляла, как это выглядит вживую. Она истерила, орала, ругалась, требовала, чтобы я все немедленно отмыла, Вадиму приказывала меня убить. А Вадим уговаривал ее, рыдал, на коленках ползал. В общем, тот еще концерт. Свекровь сама кинулась убирать кровь, ее вырвало. Она потеряла сознание, я подождала, когда очнется, и стала набирать номер телефона полиции. Ей пришлось согласиться на мои условия. Она на меня доверенность подписала, на краснодарскую квартиру, мы к нотариусу сходили, а потом я ее в общину увезла. Куда я ее увезла, Вадиму не сказала. В общине лишних вопросов не задавали, главное, чтобы пребывание было оплачено. Фактически, Дарья даже добровольно туда приехала. А уж когда ее лекарствами обкололи, она и вовсе не сопротивлялась. Два года, даже больше,
