Смерть Отморозка - Кирилл Шелестов
Пристыженный, сомневающийся в себе, он все-таки сумел себя принудить, но удовольствия от этого не получил. И тем не менее, он продолжил, – все из того же молодечества, из которого начал выпивать. Незаметно для себя он привыкал, втягивался и все больше входил во вкус хмельного разгула.
Коля не одобрял похождений Норова на стороне.
–Пашка, не ложись ты с кем попало, – бывало, грустно просил он Норова.– Не обижай Лизу!
Сам он на вечеринках напивался, но в сексуальных забавах не участвовал. Пьяный, он принимался перевоспитывать девушек.
–Ты же хорошая девчонка, – внушал он то одной, то другой.– Зачем тебе это надо?
–Нравится! – со смехом отвечали ему девушки.– Ты сам попробуй, тебе тоже понравится. Хочешь, научим?
Коля испуганно отшатывался.
–Батюшка, ты брось нам контингент портить! – грозил ему пальцем Ленька.– Если они все в монашки пойдут, кого мы жарить будем?
Глава четвертая
-Поздно вчера разошлись ваши гости? – спросила Анна Клотильду, когда они спускались по ступенькам из холла на солнечную оживленную улицу.
Они и Норов задержались, прощаясь с художниками и мадам Ру; Даниэль и Мелисса уже ждали их у входа.
–Не особенно,– ответила Клотильда рассеянно.– Честно говоря, я не знаю, мне понадобилось ненадолго отлучиться. Даниэлю пришлось справляться с ними одному. Я вернулась туда, когда уже все разошлись. Мы провели вечер у моих родителей, они уговорили нас остаться ночевать.
В том же порядке они и тронулись по узкому тротуару: Даниэль и Мелисса впереди, остальные за ними.
–Только ты приехала уже совсем ночью! – обернувшись к ней, с упреком напомнила Мелисса.
–Ну, не совсем ночью,– мягко возразила Клотильда. – Мне нужно было закончить кое-какие дела в ресторане.
Она шагнула вперед, обняла дочь и притянула к себе.
–Я ведь уже попросила у тебя за это прощения!
–Дела мог бы закончить Даниэль,– рассудительно заметила Мелисса.– Правда, Даниэль?
–По-видимому, не мог,– отозвался Даниэль и вопросительно оглянулся на жену.
–Даниэль ведь все равно тоже уезжал! – продолжала Мелисса.– Пусть он бы все и сделал!
–Тоже важные дела? – небрежно поинтересовался у Даниэля Норов.
–Можно сказать и так,– усмехнулся Даниэль.– Просто, когда мы приехали к родителям Кло, обнаружилось, что мы не взяли с собой плюшевого медведя, без которого кое-кто не засыпает. Пришлось за ним ехать.
–Потому что он ко мне привык и без меня тоскует! – с достоинством сказала Мелисса.
–Дедушка с бабушкой подарили ей его лет шесть назад, – продолжал Даниэль.– С тех пор она без него не укладывается. Его раз десять стирали, пришивали оторванные конечности, короче, у него уже очень потрепанный вид…
–Зато он меня любит! – возразила Мелисса.
–С завтрашнего дня ожидается серьезное ужесточение карантинных мер,– перевела разговор на серьезную тему Клотильда.– Сегодня вечером это объявит премьер-министр.
–Почему не президент? – спросила Анна.
–Президент не любит сообщать французам неприятные новости, – усмехнулась Клотильда.– Он поручает это премьер-министру. Кстати, как вы смотрите на то, чтобы выпить где-нибудь кофе? Можно зайти вон в тот салон.
Она указала на кафе с вывеской салатного цвета, в витрине которого были выставлены кондитерские изделия.
–Это же английский салон!– неодобрительно заметил Даниэль.
–Вот как? – отозвалась Клотильда.– А я думала, французский… Я помню владелицу…
–Англичане его купили в прошлом году.
–Ты что-то имеешь против? – улыбнулся Норов.– Я был там. Неплохая выпечка и чай отличный.
–Может быть, лучше сядем на площади? – предложила Клотильда.
Норов взглянул на Анну; та кивнула в знак того, что помнит их разговор о взаимной французско-английской неприязни.
–На площади так на площади, – согласился Норов.
–Мама, а почему ты не хочешь идти в английский салон? – спросила Мелисса.
–Потому что он – английский,– ответил Норов, как бы про себя.– Был бы он арабский или африканский – другое дело…
–Поль, дело совсем не в этом! – запротестовала Клотильда. – Просто мне кажется, что на площади сидеть интереснее.
–Несомненно!– отозвался Норов.– Гораздо интереснее. Все интересные люди сидят на площади.
* * *
В начале восьмидесятых годов прошлого века евреи уже стали покидать Советский Союз. Поначалу это были тонкие струйки счастливцев, которым удалось получить разрешение на выезд, но они неуклонно расширялись и увеличивались, пока не сделались огромным многотысячным потоком, унесшим из страны почти три миллиона человек, – три четверти всего еврейского населения.
Первыми уезжали самые предприимчивые, активные, готовые к переменам, – им не нравилось в СССР. Зачастую, по советским меркам, их жизнь складывалась весьма благополучно, но им тесны были эти советские мерки. Подавляющая часть отъезжавших принадлежала к интеллигенции; взрослые имели высшее образование, молодежь училась в вузах или собиралась туда поступать.
Этот массовый исход, вполне сравнимый по своим масштабам с русской эмиграцией после большевистского переворота, нанес непоправимой ущерб экономике страны, ее культуре и науке, лишив государство специалистов во всех областях; иные отрасли и вовсе остались обескровленными. Однако масштаб потерь сделался понятным не сразу.
Простой народ – основное население страны – относился к еврейской эмиграции безучастно, как он по большей части относится ко всему, что выходит за рамки его повседневных нужд. Партийная номенклатура способствовала выезду,– в евреях она видела опасный элемент, они стояли у истоков всех диссидентских движений. Патриотическое крыло творческой и научной интеллигенции не скрывало своей радости; кто-то действительно верил, что без евреев культура очистится, но большинство надеялось избавиться от опасной конкуренции.
Сережу и Батюшку отъезд евреев не огорчал, скорее, будил в них легкое злорадство,– оба почему-то были уверены, что там им будет хуже, и что они еще не раз пожалеют о своем решении. Но Норов относился к этому иначе. Среди евреев было много его друзей, их желание уехать он переживал, как предательство. Свое возмущение он высказывал Леньке, когда они собирались всей компанией.
–Как же так? – с трудом сдерживая негодование, спрашивал он.– Мы с вами клялись друг другу, что братья навек! Вы этот концлагерь придумали, говорили, всем так будет лучше, и вам, и нам! Мы его под вашим руководством строили, мы друг друга убивали, сажали, мучили, опять-таки, под вашим руководством. Годами терпели, ждали. А теперь, когда стало ясно, что из этого социального эксперимента ничего не получилось, дошло до талонов на продукты, до очередей в магазины, вы собрались и – до свидания! «Разбирайтесь, ребята, как хотите, а мы поехали!».
–Что ты меня пафосом давишь, Пашка? Я за всех евреев – не ответчик. Но уж если разговор пошел в таких категориях, как «вы»
