Смерть Отморозка - Кирилл Шелестов
* * *
–Лень, ну почему евреи такие высокомерные?
Вдвоем с Ленькой они после занятий заехали в любимую ленькину пельменную. Леньку знали и здесь, так что им не пришлось ждать в длинной очереди к кассе. Под недовольный ропот других посетителей они взяли без очереди три порции: одну Норову и две – Леньке, и встали к высокому столу у окна.
–Избранный народ, Паша, что ты хочешь? – пожал плечами Ленька, накладывая ложкой в тарелку сметаны из стакана и густо посыпая сверху перцем. Сметану он брал к пельменям дополнительно.– Терпи, брат, ты же верующий. Христос терпел, и вам велел.
–А вам не велел?
–А нам – нет. Нам ваш Христос вообще не указ. Хотя лично я тебя терплю и почти не жалуюсь. Да ты ешь пока горячие.
Норов молча последовал его совету. Ленькина привычка отделываться шутками от серьезных вопросов порой его раздражала. Словно прочитав его мысли, Ленька поднял от тарелки на Норова черные насмешливые глаза.
–В сотый раз повторяю: брось рассуждать такими понятиями «вы», «мы», «евреи», «русские». Говори о себе, мне, Лизе. Разве я высокомерен с тобой? Или, может, Лиза высокомерна? Тебе с ней плохо?
–Да нет! Конечно, нет! Просто мы часто бываем в еврейских компаниях, и то местечковое, что есть в еврействе, действует мне на нервы… извини за прямоту.
–Не извиняйся, оно и мне действует. Поэтому я в Еврейство и не еду.
–А ей как будто нравится!
–Паша, она же еврейка, это нормально. Не обращай внимания! Это же милая слабость, как родинка на щеке! Улыбнись и забудь. Таких, как Лиза, в мире лет уже сто не производят, а то и больше. Тебе повезло, как не знаю, кому, а ты недоволен! Моя мама мне всю плешь проела, что я такую девушку упустил. Ты радуйся, дурачок, и выбрось все остальное из головы.
–Я стараюсь, но иногда, мне кажется, что это нас разделяет.
–Что разделяет?
–Ну, зов крови, что ли…
–С ума сошел! – Ленька опять поднял от тарелки свое толстое лицо с измазанными жирными губами и покачал головой. – То, что ты втихую от нее трахаешь других телок, вас не разделяет, а то, что ей нравится «Хава нагила» – разделяет! Так?
Ленька, по обыкновению, говорил громко, кто-то за соседним столом на них обернулся. Норов почувствовал себя пристыженным.
–Черт, действительно получается некрасиво! – пробормотал он, заливаясь краской.– Надо с этим бл–м завязывать!
–Не надо с ним завязывать, зачем? – добродушно возразил Ленька.– Просто будь терпимее к другим. В первую очередь, к тем, кто тебя любит. Их очень мало.
–Ну, да, ты прав, конечно… Глупо с моей стороны… Я лишь хотел сказать, что, если женщина любит мужчину по-настоящему, то она смотрит на мир его глазами…
–Ничего подобного! Еврейская женщина за тебя кого угодно в клочья раздерет, но смотреть на мир твоими глазами она не будет. Это ты, если хочешь сохранить ее преданность, должен смотреть на мир ее глазами, во всяком случае, хоть иногда делать вид, что смотришь. К Лизе это, правда, не относится, тебе и тут повезло… А вообще, то, что ты придираешься к ней из-за ее национальности, говорит о твоем утробном, пещерном антисемитизме. Это гадко, Паш! Я тебе в глаза это говорю. Недостойно тебя. Ну, не нравится тебе, что Лиза – еврейка, найди себе русскую, будете на пару щи хлебать, на мир твоими глазами смотреть.
Упрек в антисемитизме совсем смутил Норова.
–Перестань, ты не так меня понял! – принялся он оправдываться.– Мне никто кроме нее не нужен.
–Тогда не изводи ни себя, ни ее. Как любит тебя Лиза, тебя никто любить не будет! Ты этого, кстати, и не стоишь! Но и от еврейства своего она тоже не отречется, и правильно сделает!
–Да я и не требую, чтоб она отрекалась…
–Требуешь, еще как требуешь! Ты хочешь, чтобы кроме тебя в ее жизни вообще никого и ничего не было! И это – нехорошо, Пашка. У нее есть свой мир, свои вкусы, ты обязан их уважать. Евреи вообще чувствуют кровь сильнее, чем другие народы, иначе мы бы не сохранили себя в двухтысячелетней диаспоре. А ты хочешь ее сломать!
–Да нет же! Честное слово! Клянусь!
Но на самом деле, он хотел. Хотел, пусть даже самому себе не признавался в этом. Он именно желал ее сломать, чтобы она принадлежала только ему, ему одному. Это была не ревность к еврейству, а нечто гораздо большее: жажда безраздельного обладания, – темная страсть, поднимавшаяся откуда-то из глубины, которую он не мог контролировать.
* * *
Однажды, после этого разговора с Ленькой, они с Лизой возвращались от Эллы. Норов, выпив лишнего, всю обратную дорогу ругал компанию, в которой они провели вечер, и уже возле дома Лизы вдруг заявил, что хочет, чтобы Лиза крестилась. В первую секунду она от неожиданности растерялась. Заглянув ему в лицо и убедившись, что он не шутит, она совсем испугалась.
–Я не могу! – растерянно залепетала она.– Это… неправильно!… Так нельзя… Я же не верю в православие!.. Зачем ты меня заставляешь?…
Даже в темноте было заметно, как ее лицо побледнело.
–Сделай это ради меня! – потребовал он.
–Не надо, пожалуйста! – она схватила его за руки.– Я прошу тебя! Я не хочу притворяться! Я люблю тебя!
–Вот и докажи это!
–Разве ты в этом сомневаешься? Ну зачем ты меня так мучишь?!
В ее лице и голосе звучало такое отчаяние, что он не смог продолжать и отступил. Но ее отказ он воспринял как обиду, и эту обиду не забыл.
* * *
–Не представляю, как я буду жить без него! – Клотильда судорожно вздохнула, глотая рыдание.– А мы еще так нехорошо расстались вчера! Если бы я знала!…
–Вы поссорились?
–Ужасно! Разругались! Я столько плохого ему наговорила!
–Это случилось прямо на дне рождении?
–Да нет… В другом месте…– она на мгновенье замялась.– Понимаешь, мы с ним уехали оттуда… из ресторана… Сначала он, потом я… В общем, мы обычно встречались в одном шале… Откровенно говоря, оно не принадлежит Жерому, но так получилось, нам повезло! Владельцы, англичане, живут в Англии, раньше приезжали сюда на лето, но теперь выставили его на продажу. У Жерома были ключи. Это не очень далеко
