Блеск и ярость северных алмазов - Александр Анатольевич Трапезников
– А я теперь думаю, что если бы в то переломное время на сломе эпох, в начале 90-х, таких людей, как ты, в руководстве КГБ было бы больше, если бы высшая политическая власть в стране прислушивалась к голосу органов госбезопасности, то и крушения СССР бы не произошло. Если бы она вообще слышала «голос разума». И видела угрозу со стороны внешних сил и внутренних разрушителей. Или, по крайней мере, ушла бы со своих постов добровольно.
– Рад от тебя это слышать, Аня.
Она продолжила:
– Не было бы безвольных метаний Горбачева ради Нобелевской премией мира в обмен на целостность страны, не было бы прихода в Кремль необузданного «царька Бориски». И вся история России могла бы пойти по совершенно иному пути. Но маятник истории, к счастью, всегда возвращается. И эпоха девяностых годов подходит к концу.
Они помолчали. Хорошо, когда мужчина и женщина не только любят, но еще и понимают друг друга, близки общими мыслями, настроением. Но ведь и с Лизой у него также, вдруг подумал он. Они тоже неразделимы. Чтобы выбраться из наваждения, он спросил:
– И как же будет называться твой роман?
– «Колоратура, как искусство контрразведки», – важно ответила Аня. – Но мне нужны твои консультации.
– Колоратура, насколько я помню из школьных уроков, это вид пения?
– Да. И не просто пения, а высокохудожественного. Только искусный певец с голосом сопрано может исполнять колоратуру. Например, «Соловья» Алябьева.
– Но ведь это поют оперные дивы, – заметил он. – И причем тут мужчина в главной роли? То есть некий Ясенев.
– А кто тебе сказал, что будешь в главной? Один из. А главной буду я сама. Ну, мой образ. А ты – при ней, рядом.
– Мне это не нравится. Бред какой-то. Свист соловья Алябьева.
– А тебя никто и не спрашивает. Мне важно знать все тонкости этой колоратуры. Как бы повела себя Мата Хари в том или ином случае? И в чем можно провалиться. Словом, все.
«Ну вот. Появилась еще одна “Сирень”, – подумал он, а вслух произнес:
– Ясно. Совсем ты, Анечка, запуталась. Не стоит читать на ночь секретные документы о планах руководства «Де Бирс» в отношении Архангельских алмазных месторождений. Зря я тебе их дал.
– Нисколько не запуталась.
– Я тебе сейчас процитирую по памяти одну записку, найденную в архиве Сталина после его смерти. Это все, что тебе пока нужно знать и разведке и контрразведке. Сталин принимал самое активное участие в реорганизации спецслужб в 1952 году. Тогда он высказал ряд интересных замечаний о стратегии и тактике «тайной войны».
– И ты можешь процитировать их наизусть? – удивилась она.
– А это как чекистская заповедь, – ответил он. – Слушай. Говорю так, как было написано, без купюр, с сохранением сталинского стиля и устной речи. В разведке никогда нельзя строить работу таким образом, чтобы направлять атаку в лоб. Разведка должна действовать обходом… Не надо вербовать иностранца против его отечества. Если агент будет завербован с ущемлением патриотических чувств – это будет ненадежный агент… Все время менять тактику, методы. Все время приспосабливаться к мировой обстановке… Главный наш враг – Америка. Но основной упор надо делать не собственно на Америку… В разведке надо иметь агентов с большим культурным кругозором – профессоров. Разведка – святое, идеальное для нас дело. Коммунистов, косо смотрящих на разведку, боящихся запачкаться, надо бросать головой в колодец. Агентов надо иметь не замухрышек, а друзей – это высший класс разведки.
Он посмотрел на нее. Дошло или нет?
– Я тебя услышала, – сказала Анна. Но через минуту продолжила гнуть свое:
– Мой роман должен иметь потрясающий успех. Представляешь, впервые со страниц к читателю шагнет русская контрразведчица. А может, потом и фильм снимут, – мечтательно добавила она. И уже просто замурлыкала: – С Кевином Кёстнером и Клаудио Кардинале. Мы похожи. Да еще с перестрелками, погонями, любовью. И с музыкой Эннио Морриконе. А в финале нас обоих убьют, – и Анечка тяжело вздохнула. – Женщины будут рыдать, а мужчины нервно курить одну сигарету за другой.
– Только сама сейчас не заплачь, я этого не перенесу, – предостерег он. – Все это чушь собачья.
– А давай вместе напишем, в соавторстве? – не унималась она.
– Еще чего! Кстати, откуда ты все-таки узнала о Почетном знаке заслуженного чекиста СССР? Моя посмертная биография еще нигде не опубликована.
– А у меня свои источники. Только не гадай. Не Демидов и не Ряжский.
– А я и гадать не буду. Трегубов. Мы с ним вместе отмечали этот Знак в «Элефанте».
Анечка недовольно поморщилась, поскольку Ясенев попал в точку. Только вновь спросила:
– Я от тебя не отстану. За что дали орден?
– А вот это уже секрет, – ответил он, вставая и усаживаясь в кресло. – Скажу лишь, что одним английским шпионом в Воронеже стало меньше. Нет, не делай такие круглые глаза. Он жив, потом его обменяли на нашего нелегала. А дело с его разоблачением, в котором я принимал участие, сдано в архив КГБ. Гриф: «Рассекретить через 50 лет». А поскольку это происходило в 78-м году, то ждать тебе осталось еще… – он прикинул в уме, – …30 лет. К этому времени, думаю, ты уже успеешь написать первую главу. Ничего, наберись терпения, а пока разрабатывай фабулу и художественные образы. Подбирай метафоры. Пиши в стол. Когда вступишь в бальзаковский возраст, я смогу рассказать тебе всю правду о том, как ловил шпионов в Воронеже.
– Негодяй! – она метнула в него подушку. – Ну как жить и работать с таким человеком? А еще и любить.
Он поймал подушку и вернул на место.
– Пойду я, пожалуй, в свой номер, поработаю еще с материалами по «Севералмазу», «АЛРОСЕ» и «Де Бирс». А то ты в меня еще и графином запустишь. Так ведь и попасть можно.
А Лиза все не выходила у него из головы. Её милый образ не хотел его отпускать.
Ария заморского гостя с ароматом роз
В Архангельск на пару дней к празднику Восьмого марта, который по традиции продолжали отмечать в России, прилетел Трегубов. А Ясенев, напротив, хотел улететь в Москву, чтобы поздравить Лизу, но рейс из-за непогодных условий отложили на сутки.
Снег на Ломоносовском бульваре, где полтора года назад Джон Бут-Черемисин пытался застрелить Линкольна-Ясенева, еще даже не начинал таять, хотя мартовское солнышко уже сияло особенно светло, радостно, проливая на все внизу
