Блеск и ярость северных алмазов - Александр Анатольевич Трапезников
Они втроем прогуливались по «архангельскому Бродвею» и вели неторопливую беседу. Ясенев, Трегубов и посередине Анна, с двумя букетами гвоздик и тюльпанов. Их подарили ее начальники: главред и вице-губернатор. Телохранителям Анны Ясенев дал выходной. Все должны в праздник отдыхать. Демидов после гибели Барахсаан еще полностью не отошел, не вернулся в нормальное рабочее состояние, избегал шумных, тем более праздничных сборищ, и предпочитал уединение.
Ломоносовский бульвар выходит на берег Северной Двины. Народу здесь было много, жители Архангельска собирались и на других разных площадках города, где по распоряжению нового мэра, Кусенкова, устраивались праздничные выступления артистов и певцов. Девушкам и женщинам дарились цветы, детей угощали конфетами и мороженым, мужчин пивом. Последнее по сниженным ценам, все остальное бесплатно.
Это была хорошо продуманная акция Кусенкова. Он держал в уме губернаторское кресло, и ему важно было заранее вызвать к себе народную любовь. Мэр был из местных чиновников, ставленником Свиридова. На пару они хотели прибрать к рукам акции большинства остальных фирм, связанных с алмазными месторождениями. И вытеснить «Де Бирс» с российского Севера. Но тогда в ущербе оказались бы и интересы «АЛРОСЫ». Запутанные игры велись между всеми компаниями. Тайные союзы то заключались, то расторгались. Постоянных партнеров не было, были только постоянные интересы.
Это поначалу и являлось предметом разговора между Трегубовым и Ясеневым, но тут вмешалась Чернобурова и приказным тоном произнесла:
– Мужчины! Вам еще не надоело обсуждать одно и то же? Хватит уже. Давайте о чем-нибудь другом. Сегодня же праздник. Посмотрите, какой чудесный день! Как радуется народ. А вы по-прежнему скучные. Развеселите меня.
– Прикажешь сплясать? – проворчал Трегубов. – Не умею. Александру Петровичу лезгинку заказывай.
– Я могу только вальс-бостон, – отозвался Ясенев.
А музыка звучала из каждого окна, да и на берегу Северной Двины играл маленький оркестр на сооруженной по этому случаю эстраде. Молодые и пожилые пары танцевали. Ясенев протянул Анне руку, приглашая к вальсу. Она передала свои букеты цветов главреду. Одна рука легла на талию Ани, вытянутые ладони сошлись, и кружево медленного танца началось.
На них было приятно смотреть. Красивая пара средних лет, нежно прильнувшая друг к другу, танцевальные па как в аргентинском танго, движения точные, порывистые. Чувствуется любовь. Танцуя на краю площадки, они постепенно выдвигались в центр. И вскоре внимание зрителей было приковано только к ним. Остальные пары стали уступать им место. А когда оркестр закончил играть на своих инструментах, они дождались аплодисментов от зрителей.
Трегубов сидел на лавочке, смотрел на них и усмехался. Когда они подошли к нему, он сказал:
– Романтика – это не моё. А знаешь, Александр, какой пришла ко мне в газету Анна десять лет назад? В глазах – вулканы огня, в голове – либеральный шум, на устах – тиран Сталин и кровавая гэбня. Да, славно ее мозг обработали в МГУ. Я даже подумал сначала: еще одна активистка движения «За свободу всем, кто не с нами» явилась. Хотел сразу погнать, но что-то меня остановило. Решил сделать из нее сначала нормальную журналистку. А потом – поглядим. И знаешь, удалось.
– Она талантливая девушка, – согласился Ясенев. – Кто бы спорил.
– А вот в столице о ней другого мнения. Я тут просмотрел её статьи в некоторых газетах и схватился за остатки волос. Нет, написано все правильно, верно. Остро. И отражает чаяния большинства населения России. Не придерешься. Но уж слишком резко и правдиво. А так нельзя.
– Нельзя говорить правду? – спросил Ясенев.
– Говорить можно, нельзя ею в нос тыкать. Коты этого не любят. А волкам да овчаркам вообще не советовал бы. Так что, Аня, жди теперь больших неприятностей. Председатель Союза журналистов, по указке из администрации президента, уже сколотил группу главных редакторов, чтобы сформировать в СМИ общественное мнение против тебя. Меня тоже позвали.
– И вы пошли? – поинтересовалась Чернобурова.
– А куда денусь? Но – с совещательным голосом. Надеюсь тебя как-то отмазать. Потому и прилетел, чтобы предупредить. Ничего, не волнуйся. Пиши дальше. Скоро все должно измениться, а ты еще станешь знаменем журналистики. И все эти либеральные главреды в очередь выстроятся, чтобы только заполучить твои статьи. Мы с Александром Петровичем тебя защитим.
– Спасибо, Виталий Егорович. Я в вас никогда не сомневалась. Как и в нем, – и она прильнула к Ясеневу.
Они поднялись с лавочки, и пошли вдоль берега. И тут нос к носу столкнулись с Раймондом Кларком. Он тоже прогуливался, старательно изучая русский быт и нравы. В руке держал свой блокнотик, куда постоянно что-то записывал.
– О! – воскликнул он, увидев троицу. – Рад встрече.
– Мы тоже, – ответил за всех Трегубов. – Как поживаете, Раймонд?
– Ни шатко… ни валко. А потому, что наш друг, Алекс, постоянно вставляет мне… палки в колеса. Правильно сказал?
– Правильно, – кивнул Ясенев. – Запиши еще: на всякого мудреца довольно простоты.
– Но… ведь … простота хуже воровства?
– Это другое, – вставила Анна. – Здесь речь идет о двух противоположных идиоматических выражениях. Я вам потом разъясню, в свободное время. А вот лучше скажите, почему женский день восьмого марта отмечается только в России? И нигде в Европе?
Кларк усмехнулся.
– Вы, Анна, напали на ловца. Я как раз очень старательно изучал этот вопрос. Неделю провел в архивах Музея Революции. Сейчас он, кажется, закрыт. Но это было лет десять назад, во время моего первого приезда в Москву.
– Сегодня какой-то вечер памяти, – усмехнулся Ясенев. – Все вспоминают то, что было десять лет назад. Слушаем теперь вашу арию, Раймонд.
– Так вот. В архивы этого музея в обязательном порядке сдавали свои мемуары старые большевики. Очевидцы революции. Покопавшись, я нашел воспоминания одного участника то ли первого, то ли второго конгресса Коминтерна. Он проходил где-то в начале двадцатого века в Женеве. Собралось человек двадцать – тридцать. Все важные бюргеры и буржуа. Но революционеры и анархисты. Кажется, были и представители вашей РСДРП. А насчет Ленина врать не стану. Не знаю. Старый большевик об этом не упоминал.
– Всегда поражаюсь вашему знанию русского языка, – похвалила его Анна. – Почти без акцента и такая правильная речь.
– Да он русский, просто как всегда притворяется, – с серьезной миной на лице произнес Ясенев. – Родом из Твери, деревня Конаково, мать доярка, отец тракторист. Был завербован в перестройку, прошел обучение в Ленгли, штаб-квартире ЦРУ, заброшен в Россию на парашюте. У меня на него два тома досье.
Анна с негодованием толкнула его ладошкой в грудь.
