Демон скучающий - Вадим Юрьевич Панов
– Вы помыли ванну после того, как Клён вас изнасиловал? – Никита задал вопрос с той же резкостью, что и Вербин.
– Клён вас насиловал?
– Вы были любовниками?
– Зачем вы мыли ванну?
– За что вы убили Клёна?
– Я никого не убивала!
– Криминалисты обнаружили в ванной комнате следы крови и частички плоти. Мы уверены, что это биологические материалы Клёна.
– Как вы это докажете? – вернулся в разговор адвокат.
– Во-первых, в квартире Клёна мы взяли достаточное количество образцов. Во-вторых, мы сравним биоматериалы из ванны с теми, что обнаружили под ногтями Лидии Сергеевны.
– Кто убил Клёна: вы или ваш сообщник?
– Как зовут сообщника?
– Он расчленил тело, а вы помыли ванну?
– Вы мыли ванну?
– За что вы убили Клёна?
– Вы отмывали кровь Клёна?
– Остановитесь!
– Как зовут вашего сообщника?
– Я больше не стану отвечать на ваши вопросы!
– А кто станет? – рявкнул Феликс.
– Я отвечу, – уверенно произнёс вошедший в палату мужчина. – Оставьте Лидию в покое.
– Добрый вечер, Борис Константинович, – не оборачиваясь, поприветствовал его Вербин. Абсолютно спокойным, даже мягким тоном. – Я ждал вас.
* * *
Старый стол с зелёным сукном, любимое кресло, любимый вид из окна, любимая тишина в любимой квартире…
Не радовало ничего.
Утешало? Да. Придавало сил? Немножко.
Но не радовало. Не создавало внутри того тепла, того ощущения мира и покоя, которое должны создавать родные стены. А может, и радовало, и создавало, но понимание совершённой ошибки давило так сильно, что заглушало всё хорошее и тёплое, оставляя только грусть.
Одну лишь грусть.
– Вербин, Вербин, Вербин… почему ты не приехал летом? Пусть даже не в белые ночи, но летом, когда тепло и светает рано-рано. И можно выйти из дома часа в четыре утра… а можно не ложиться… и пойти гулять по городу, ты понимаешь? Вербин, ты правда понимаешь? Пойти вдвоём, держась за руки… захочешь – по мостовой, потому что машин почти нет, а полицейские не станут цепляться. Они ведь люди. Они видят и понимают. Они видят, что мы смеёмся, и улыбаются нам. Может, немного завидуют, а может, завтра они тоже пойдут вот так – в четыре утра… по городу гулять вдвоём… залезая в фонтаны или целуясь возле них… спускаясь к воде и жмурясь на солнце… рассказывая друг другу что-то, я не знаю что, и это не важно, мы ведь просто гуляем, болтаем, не важно о чём… Или молча стоим у воды, касаясь друг друга плечами… Или валяемся на газоне возле Всадника… Или смотрим, как раскрытые на ночь мосты вновь обнимают реку, и ты прижимаешь меня в это мгновение… А потом идём по мосту, останавливаемся и смотрим на город… Почему ты не приехал летом?
Сегодня был по-настоящему тёплый день и тёплая ночь, и рассвело рано, и можно было погулять, пусть и не в лёгком платье, но гулять так, как Вероника хотела больше всего на свете. Но получилось, как получилось, и они не встретились. И непонятно, встретятся ли ещё?
– Знаешь, Вербин, нет ничего лучше летнего Питера. Ночного белого или ночного тёмного. И, особенно, утреннего – восхитительного. Я гуляла по нему миллион миллионов раз, а может, даже больше, но то были не прогулки, а тусовки, в больших или не очень, компаниях, тусовки весёлые, но не такие важные, как прогулки вдвоём, на которые не берут кого попало. Таких прогулок в моей жизни не было, потому что однажды я предложила, но он сказал, что в четыре утра нужно спать, а не таскаться по городу. А потом, через пару месяцев, он спросил, не хочу ли я прогуляться, но я сказала нет, потому что он не опомнился, а прилетал среди ночи, вот и предложил встретить его, а потом «прошвырнуться по набережным, раз всё так удачно складывается». Но я уже знала, что он – не он, ответила, что очень устала и не поеду в Пулково, и тема заглохла. Заглохла так сильно, что я много лет не хотела ни с кем гулять по ночному Питеру. Чтобы вдвоём. А сейчас – очень хочу.
Она была одна и говорила себе. А может, не говорила, а объясняла, потому что очень хотела, чтобы в её жизни случилась хоть одна прогулка по ночному Питеру вдвоём, а чтобы это произошло, она наконец-то решилась написать в мессенджер:
«Нам нужно поговорить».
И стала ждать.
* * *
– Вам удалось меня удивить.
– Хотите об этом поговорить? – быстро спросил Голубев.
В ответ Селиверстов мягко провёл пальцами правой руки по столешнице, наблюдая за этим действом с таким вниманием, словно из-под его руки должен был выйти чертёж вечного двигателя, и поинтересовался:
– Как у вас получилось найти меня?
Следователь не увидел причин не ответить.
– Некоторое время назад сотрудники полиции установили на лестничной площадке скрытые видеокамеры. И на имеющейся в нашем распоряжении записи отчётливо видно, как в мастерскую Лидии Добродеевой сначала заходит Арсений Клён, вот он… – Голубев продемонстрировал Селиверстову фотографию. – А затем, примерно через полтора часа… Узнаёте себя? – Ответа не последовало. – Через четыре часа вы покинули мастерскую с двумя большими мусорными пакетами в руках, оставив дверь полуоткрытой. Мы предположили, что в пакетах находятся останки Клёна, которого вы хладнокровно убили.
– В состоянии аффекта.
– Об этом будете рассказывать на суде. – Следователь вывел на экран планшета следующую фотографию. – Вы оставили машину довольно далеко от дома Лидии, вне зоны действия видеокамер и сумели добраться до неё незамеченным. Но ранним утром автомобилей мало, и мы сумели вас отыскать и проследить, Фёдор Анатольевич. Вам нужно было срочно избавиться от груза, поэтому вы по очереди заехали в две «чистые» зоны и бросили пакеты в мусорные баки, логично предположив, что через час или два баки почистят и останки Клёна окажутся на полигоне. Но даже если их найдут, никто не докажет, что это вы бросили пакеты. И никто не сможет сказать, где произошло убийство, потому что вы управляли видеокамерами в доме Добродеевой и отключили их, когда входили в парадное и выходили из него. Но о наших устройствах вы не знали. И пакеты мы нашли.
На этот раз Селиверстов молчал чуть дольше, почти две минуты, а следователь ему не мешал.
– Чья была идея установить видеокамеры? Вербина?
– Не важно.
– Ну, да, сейчас это действительно не важно. – Он погладил левой рукой подбородок. – Когда я узнал, что к расследованию подключился Вербин, сразу понял, что скучно не будет.
Говорить о Феликсе Голубев не хотел, поэтому задал следующий вопрос:
– Кем вам приходится Лидия Сергеевна Добродеева?
– Любовницей.
– Что?
– Ждали другого? – усмехнулся Селиверстов. – Мои слова легко проверить, у вас есть образцы ДНК Арсения, есть мои, и не составит труда выяснить, что мы родственники. Арсений – мой младший брат. Сводный. По отцу.
– Ваше настоящее имя?
– Борис Константинович Зиновьев, но я прошу называть меня Фёдором Селиверстовым. Это имя было со мной всю жизнь и… пусть остаётся навсегда. К тому же вы не докажете, что я – Зиновьев.
– Хорошо… Фёдор Анатольевич.
Селиверстов кивнул, коротко поблагодарив следователя за это небольшое, но для него очень важное одолжение.
– Я родился в одна тысяча девятьсот семьдесят четвёртом году в Красноярске. Моим отцом был Константин Григорьевич Зиновьев, художник.
– Почему вы сменили имя?
– По личным причинам.
– Скажете по каким?
– Это не имеет отношения к делу.
– Откуда вы взяли документы?
– Один документ, – уточнил Селиверстов. – Свидетельство о рождении принадлежало моему школьному другу. Их семью погромщики убили в тот же день, что и мою, но дом загорелся позже, и я успел найти то, что мне было нужно. Воспользовавшись его свидетельством, я добрался до Санкт-Петербурга и… скажем так: легализовался. Окончил школу, проведя один год в детском доме, поступил в университет. Что было дальше, вы знаете.
– Не уверен. О ваших похождениях в девяностые мы можем только догадываться.
– Они не имеют отношения к делу, – хладнокровно ответил Фёдор.
Рассказывать, как шестнадцатилетнему сироте, оказавшемуся в огромном чужом городе, удалось стать одним из видных его граждан, Селиверстов не собирался, да и Голубева, во всяком случае сейчас, интересовало другое.
– Кто скрывался под псевдонимом Абедалониум?
– Я, – уверенно произнёс Фёдор. – Отец привил мне любовь к живописи, все говорили, что у меня талант, и, наверное, так оно и было. Однако убийство семьи и необходимость выживать не позволили мне стать художником. Я приложил свои таланты в другой области
