Приглашение на смерть - Юлия Фёдоровна Ивлиева
Сестренка Самбурова присела на ближайшую скамейку, предварительно осторожно проверив, можно ли вообще прикасаться к раскаленной поверхности, не прижарится ли зад к лакированным рейкам. Себе она прилепила пластырь на пятку. Кире достала крем от загара и протянула со словами:
– На, нос намажь, а то обгоришь, будешь, как негритянка с плантации.
– Какая ты заботливая. За тебя можно замуж выходить, – хихикнула Вергасова.
– Это пробный период. На всю жизнь он не распространяется, – засмеялась Юна. – Просто сейчас ты занята, и кто-то должен о тебе позаботиться. – Девчонка стащила с головы косынку, несколько раз обмахнулась ею и повязала снова.
Они пошли по дорожке дальше, разговаривая.
…Замерли они обе. Мгновенно. Со всех сторон на них смотрели нежные женские лики, порожденные самим дьяволом. Тихим, незаметным, серым и ничем не примечательным, но способным безжалостно убивать.
Занятые разговорами, Кира и Юна не заметили, как вошли в хоровод японских матерей вершительниц, лицемерно выглядывавших из-за лиц и образов славянских красавиц. Чужеродные девицы, нарисованные на заборе, окружавшем площадь с часовней, словно плясали на древнем капище.
В славянских одеждах, с волосами, покрытыми платками, занятые благочестивой работой – у колодца с ведрами, у люльки с детьми, у печи с поварешкой. Но никаких сомнений: художник рисовал с японских матерей. Позы и положение: женщины стояли на цыпочках, на полусогнутых в коленях ногах, с подбородками, высокомерно вскинутыми вверх. Они отдавали распоряжения, они повелевали, они требовали подчинения. Кому указывает женщина, баюкающая дитя? Никому. Она полна нежности и заботы. Если не срисована с прототипа, который требовал подчинения.
– А никого не смущает, что нормальные ноги так не выгибаются? – Юнка оказалась менее впечатлительной и быстрее пришла в себя. Она ткнула пальцем в ногу женщины у колодца, которая в щиколотке изгибалась во внешнюю сторону.
Удивление, недоумение и насмешка юной спутницы стряхнули с Киры наваждение.
– Он принес эти образы в роспись монастыря. Вряд ли он верующий, – беззаботно продолжила Юна. – Это все-таки чужая религия, японская секта. Не сказать, что я жутко религиозна, но даже меня коробит. А батюшки, сдается мне, вообще не оценят.
– Нет, не оценят, – согласилась Кира. – Поэтому наверняка не знают, что тут нарисовано. Пожалуй, соглашусь: с богом у него индивидуальные отношения, как у всех психбольных.
– Если ты говоришь с богом – это молитва, если бог с тобой – это уже шизофрения, – хмыкнула Юнка.
В часовне они нашли еще подтверждение присутствия здесь их убийцы. Рисунки тех же матерей. Кроме того, в помещении под сводчатым потолком все еще витал легкий, уже выветривающийся и сильно смешанный с ладаном запах краски. Часовню разрисовали недавно.
– Наш клиент? – деловито спросила Юна.
– Наверняка, – кивнула специалист по психопатологии.
– Ну, пошли батюшку искать, – приняла решение сестренка следователя. – Опрашивать будем.
Кира тихо усмехнулась, Юнка быстро вжилась в роль.
Непосредственно на жилую территорию монастыря проход не разрешался. К кельям, к кухне и столовой, к хозяйственным постройкам только в сопровождении обитателей монастыря. Об этом Кире и Юне поведали сразу, едва они попытались пройти по аллее мимо храма. Настоятеля в данный момент на месте не оказалось, но молодой послушник с озорными глазами и веснушками привел им серьезного батюшку, иерархическое положение которого в монастыре осталось для девушек неизвестным.
Юна вежливо поздоровалась и попросила благословения, чем привела Киру в замешательство. У девчонки явно был план.
Она осторожно заговорила про роспись. Батюшка охотно поведал про работника, который у них долго работал, сделал для монастыря много хороших дел: и расписал, и вырезал, и починил, и отполировал. Хороший человек, рукастый и трудолюбивый.
Юна поинтересовалась, работает ли он сейчас и знают ли в монастыре, где его можно найти. Леонид смешался. Оказалось, что ничего-то он про их бывшего мастера толком не знает. Вадимом звали. Меньше года прожил у них, где теперь – неизвестно.
Леонид не соврал ни словами, ни мыслями. Отточив выдержку и стойкость на часто психически нестабильных прихожанах, отец Леонид проявлял неимоверное спокойствие и терпение.
– Отец Леонид, если мужчина, испугавшись ответственности и тяжести жизни, бросает женщину с тремя малолетними детьми – это воля божья? – давила Юна.
– Это слабость человеческая. Это страхи и недоверие божьему промыслу, – мягко и снисходительно пояснял служитель церкви. – Не дело все поступки свои причислять на имя господа.
– Несчастной матери надо непременно помочь? Как вы думаете? – провоцировала Юнка.
Кира прикидывала сказку, которую сочинит девушка. Улыбалась.
– Конечно. Попавшим в беду, в трудное положение следует помогать по мере возможностей и сил, – продолжил Леонид со светлым взором и открытым доброжелательным лицом.
Кира подумала, что он еще совсем молодой человек с лучистыми глазами и чистой совестью, а они, пользуясь его терпимостью и деликатностью, с которой ему надлежит общаться с прихожанами, зажали его между забором и скамейкой, пытаются вызнать информацию о серийном убийце.
– Тогда помогите вот этой молодой женщине с тремя детьми, которую Вадим покинул, ничего не объяснив, найти своего супруга.
От предложения обалдел не только священник. Брошенная мать с тремя детьми тоже открыла рот от удивления и под внимательным и нежным взором Юны закрыла, не осознав полностью, что она мать.
– Я его сестра, кстати, – представилась Юна и, не давая батюшке времени опомниться, поведала о своих грядущих планах: – Мы не собираемся призывать его к ответу, ругаться, наставлять на путь истинный и даже алименты нам не нужны. Нам нужна его подпись на одном документе. Он, когда уходил… Из семьи… он дарственную на часть материнской квартиры оставил неправильную. По закону неправильно оформленную. Нам сейчас надо квартиру на деток переоформить, а в регистрационной палате требуют документ, оформленный надлежащим образом.
Кира неслышно проскулила. Она неистово молилась о том, чтобы до принятия сана батюшка не работал риэлтором или юристом.
Отец Леонид хлопал глазами, переводя взгляд с Юны на Киру, не понимая толком, что им от него надо.
– Он покинул монастырь, – наконец произнес он. – Я не знаю, куда он отправился. Мы думали, домой. Он рассказывал, что у него была епитимья сделать что-то богоугодное, полезное для храма. Вот он у нас и работал. А потом ушел.
Девушки переглянулись.
«Угу. Ведьмами японскими разрисовать монастырь. Очень богоугодно», – но Кира промолчала.
– Мы ж не полиция. Мы документов не спрашиваем. – Батюшка не врал. Кира в этом не сомневалась. – Он пришел сам, попросился пожить, сказал, что рисует, с лаком умеет работать, с деревом и вообще работы не боится. Ну мы ему кров и пищу дали. Он трудился. Без нареканий.
– А в комнате, в которой он
