Приглашение на смерть - Юлия Фёдоровна Ивлиева
– Ты незаконно проникла в психиатрическую клинику?
– Она сдала туда меня, – жалобно проскулил Школьников.
– Вот! – Кира ткнула в парня пальцем. – Законно. Почти. Я пыталась пристроить туда э… брата. Не помню, кем назвала.
– Она забрала тебя обратно, – посочувствовал Школьникову Григорий. – Поверь, это высший пик заботы с ее стороны.
– Она меня не предупредила! – повизгивал капитан. – Меня санитары как окружили! Там такие амбалы! Я думал, все!
Кира отмахнулась.
– Ерунда! Зато сыграл натурально – страх и удивление! А сдать в психушку у нас против воли больного нельзя.
– Я не больной! Я капитан полиции!
– Ты очень правдоподобно убеждал в этом врачей, – хихикала Вергасова и пошла в Управление.
Мужчины поплелись за ней.
– У меня есть счет, с которого списывались деньги за пребывание Алейникова в частной клинике. Успела сфотографировать. Как ты понимаешь, когда они поняли, зачем я пришла, мне не очень обрадовались, – продолжила говорить Кира, потрясая телефоном. – А больше про него нет ничего. На нейролептиках, все. Диагноз – депрессия. И с этим диагнозом он в психушке лежит?
– Пошли, Школьников, – позвал капитана Самбуров, когда в Управлении парень от них отстал, задержавшись на КПП. – В качестве компенсации за моральный ущерб напоим тебя кофе, накормим пиццей.
Тот с подозрением покосился на коридор, в котором исчезла девушка в голубом сарафане.
– Я налью тебе кофе в ее чашку, почувствуешь, как доминируешь над Кирой Даниловной. Стресс сразу пройдет, – засмеялся Самбуров.
– Нет уж. Я со своей лучше приду, – решил Школьников.
Счет принадлежал самому Вадиму Алейникову и образовался в следствие продажи дома в поселке Агой, который перешел ему по наследству от деда.
– То есть мужик продал дом и самоустранился в приличную психиатрическую клинику? – уточнил Самбуров. – А потом сам ушел из клиники?
– Если нет заключения психиатрической комиссии и постановления суда, в психушку человека не упечешь. Только добровольно, – рассуждала Аня. – Здесь из странного только то, что он не приостановил выплаты в клинику этого Биданокова, и те не уследили, как он ушел. Поэтому и с полицией отказались разговаривать.
– Шарашкина контора, – заявила Вергасова. – У Алейникова диагноз – депрессия. Отписка, а не диагноз. Под этим что угодно можно подразумевать.
– Ни проданный дом в Агое, ни пребывание в клинике не говорят о том, что он наш убийца, – напомнил Самбуров. – Мы вскрыли только некоторую недобропорядочность больницы. Более того, я бы сказал, что Алейников от чего-то прятался в клинике. А потом эта необходимость отпала, и он ушел.
– Или все-таки не смог спрятаться и его нашли, – предположила Аня, очень серьезно. – И выкрали из клиники.
– И убили. Поэтому он выплаты не остановил, – закончил за нее подполковник. Но смеха не последовало. Девушки и Школьников смотрели на него уважительно и восхищенно, будто он только что раскрыл преступление.
Самбуров с трудом сдержал жалобный вздох и распорядился:
– Хорошо. Алейникова не списываем со счетов, ищем. Сколько там осталось?
– С этими – двенадцать, – осторожно ответила Аня. – Остальных отработали.
Самбуров кивнул.
Кира Вергасова пребывала в задумчивости. Бесцельно ходила по кабинету, трижды наливала чай, и трижды он остывал, позабытый. Она не уезжала выпить кофе, не шла на танцы или растяжку, она мерила шагами кабинет, подолгу смотрела в окно. Подполковник по опыту знал: ничего хорошего это не предвещало. В ее голове зарождается идея, которая, скорее всего, ему не понравится.
Самбуров угадал. Идея ему не нравилась.
– Наш убийца работал или долго пребывал в монастыре или церкви, – изрекла под вечер Вергасова. – Я хочу попробовать найти место, где он работал. В двух эпизодах, так или иначе проскальзывает локация Красная Поляна. Когда он встречался с Олесей, он там жил. С Маргаритой они собирались туда поехать. Дочь Олеси сказала, что мать стала ходить в косынке и от мужчины, который с ней был, пахло ладаном, – убеждала Кира.
Самое противное в этом убеждении было то, что она уже все решила. Он не сможет Вергасову остановить, запретить, помешать. Не силком же ее держать?
– Чтобы пахнуть ладаном, надо провести в церкви немало времени, – продолжала Кира. – И кисточка.
– Что кисточка?
– На волоске из кисти, которой он рисовал по жертве, нашли яичный желток и частицы скипидара, – напомнила специалист по психопатологии. – Оба ингредиента входят в состав яичной темперы. Раньше такой краской рисовали иконы.
– Он мог рисовать что угодно, а эту темперу можно изготовить в домашних условиях, – отмахнулся Самбуров. – Так себе улики. Все косвенные, очень размытые.
– А все вместе – нормальные улики, – настаивала Кира. – Я не отвлекаю тебя. Я могу съездить одна. Мне даже командировку выписывать не обязательно. Он провел в этой условной церкви много времени, значит, у него была какая-то цель. Скорее всего, это место, где идет реставрация. И во внешнем виде, не знаю, в резьбе или в росписи, обнаружатся какие-то его следы. Возможно, что-то из символики японских матерей-вершительниц. Возможно, он специально устроил что-то наподобие осквернения, святотатства. Уверена, если увижу – пойму.
Они оба помолчали, потом Кира продолжила. Она не уговаривала, она рассуждала:
– Очевидно, что он берет за основу японскую секту, наносит рисунок на живот и убивает, видимо, приносит в жертву. У него наверняка своя интерпретация. Тут, конечно, не угадаешь досконально, что он имеет в виду. Но украшения он считает семенами, дарит женщинам, как бы засеивает. Жертва может олицетворять идола и жертву, он же и корни рисует, и убивает. Приносит ей в жертву саму себя. То, что он знакомится с ними, дарит подарки, украшения, картины, ведет задушевные беседы, тоже, очевидно, подвергает их испытаниям. Водит их по лабиринту их пороков и страхов. В результате даже что-то происходит: Олеся с матерью разговаривала, Маргарита, видимо, с сестрой. Она же спрашивала у гадалки, как Артем относится к ее истории с Лерой, – Кира выразительно посмотрела на Самбурова. – То, что он их раскрашивает, тоже может быть и символом порока, который надо искоренить, потому что все его жертвы переживали и огорчались тому, что некрасивы; а может быть, приведение их в состояние красавиц, – и уже такими, «достойными», он приносит их в жертву. Возможно, женщины только жертвы, а идол, сама вершительница, где-то есть. Необязательно она живая женщина. Может быть, она статуя или рисунок. Если он много времени провел в церкви, он художник, он что-то там наверняка нарисовал. Может, основного идола, которому приносит жертву. Смотреть надо.
Самбуров помотал головой.
– Гулять по всем церквям и монастырям Краснодарского края в поисках неизвестно чего?
Самбуров подумал, что надо сажать Вергасову на полный график работы. Хочет участвовать в расследовании? Пусть подчиняется режиму и регламентам. Стоит об этом поговорить с Вольцевым.
