Валерий Поволяев - Охота на охотников
- Алло! Алло!
- Да, - отозвалась Катя.
- А в моргах искали? - повторил Каукалов. - В моргах пробовали искать?
- Не знаю. - Катя снова задохнулась в плаче, и через несколько секунд телефон отключился.
Каукалов долго с тупым удивлением разглядывал старую облезшую телефонную трубку, соединенную гибким кольцатым шлангом с аппаратом, слушая немощные пикающие гудки, доносящиеся из эбонитовой дырчатой розетки, похожей на маковку крупного лотоса, потом повесил трубку на рычаг.
Во дворе было все так же пусто. "Самое удобное время стрелять, невольно отметил Каукалов, - ни единой души. Уложат - и никто не увидит". Тут ему показалось, что под локоть ткнулся ствол, причинил боль - он явственно почувствовал холодную тяжелую сталь пистолета. Каукалов охнул, шарахнулся от пистолета вперед и, больно задев лбом за железный край телефонной будки, вылетел из нее.
И никого не увидел. Принесшийся из-за угла дома ветер поднял со снега половинку рекламной газеты, бесплатно засовываемой почтальонами в ящики, проволок её по воздуху несколько метров и с маху прилепил к железному боку будки.
От этого противного шуршащего звука Каукалов вздрогнул: наверное, именно такой звук рождается, когда стреляют из пистолета с глушителем. Оглянулся, вновь поразился безлюдности двора... "Ну будто в атомную войну, всех выбило", - подумал он, и опять втиснулся в телефонную будку.
"Надо ещё раз набрать номер этой дуры. Ревет, как белуга... Ну, Катька, ну, Катька!" Но рука его с зажатым в пальцах жетоном застыла около прорези, куда надо опускать эти неказистые пиратские метки. Каукалов сморщился.
Говорить сейчас с Катькой бесполезно, она подавлена, все у неё окрашено в один цвет - цвет боли, она утонула в слезах. Когда выплывет, выкарабкается чуть - тогда можно будет пообщаться.
Но все равно было не понятно и даже интересно: что же случилось с Майкой? Увлеклась каким-нибудь красавцем-профессором и перекочевала из каукаловской постели в его постель? Вряд ли. Тогда что же? Сидит где-нибудь в теплой компании и хлещет водку? Или примкнула к гаишникам и, вконец обкуренная, валяется сейчас на каком-нибудь матрасе в вонючем жековском подвале?..
А вдруг она убита? Случайным, очень неопытным автолюбителем? Зарезана в лифте маньяком, покусившимся на её шубку? Попала под руку голодным наркоманам, и те изгвоздали её топором, разделали, словно тушу, на части и рассовали по мусорным бакам, как это принято у нынешней столичной молодежи?
Муторно сделалось Каукалову - Майку не хотелось терять. В затылке засела тупая боль. В груди - пустота. Пойти к Илюшке Аронову, отвлечься малость? Губы у него задергались протестующе, скулы побелели. Он отрицательно мотнул головой: нет!
Через сорок минут Каукалов снова позвонил Катьке. Телефон у него уже работал - похоже, повреждения, что были на линии, исправили, а может, их и не было, может, просто меньше людей звонит и линия стала посвободнее, - в общем, после нескольких гудков Катька подняла трубку.
Она уже не плакала, хотя голос был тусклый, сырой, набух слезами.
- Ну что, обнаружилась Майка? - спросил Каукалов.
- Нет. - Катька шмыгнула носом, тихонько заскулила и тут же умолкла.
Каукалов произнес несколько необязательных пустых слов, типа "Ты держись..." и повесил трубку. Через час позвонил снова:
- Ну как?
- Никак!
- В моргах нет?
- Пока проверили только два морга... В них - нет.
- Кто этим занимается?
- Майкины предки. Папашка с мамашкой.
- Ладно, я объявлюсь позже, - сказал Каукалов, отключаясь.
Он позвонил через два часа.
- Какие-нибудь новости есть?
- Никаких.
- Да запила Майка! - Каукалов деланно засмеялся, смех его был похож на сухой птичий стрекот. - Сидит и квасит где-нибудь в компании однокурсников. Объявится она, вот увидишь - скоро объявится!
- Всех её однокурсников уже обзвонили. Нету Майки. Она в тот день вообще нигде не объявилась.
- Слушай, а если честно, она собиралась на лекции?
- Конечно. Она страсть как боялась пропускать занятия. Особенно лекции.
- А как же она плюнула на все и поехала с нами в Хургаду?
- То был особый случай. А вообще у Майки бзик - эта стерва хочет стать настоящим специалистом. Просто идея фикс* у неё - стать спецом.
*Правильно: "идефикс". (Примеч. авт.)
- Это не бзик и не идея фикс, это называется по-другому. Это цель, достойная настоящей девушки, спортсменки и комсомолки. Так раньше писали в газетах и вещали с киноэкрана.
- М-да, так поступали настоящие пионеры, - чувствовалось, что Катя улыбнулась сквозь слезы.
Каукалов понял это и произнес невыразительным успокаивающим голосом:
- Ну... ну, Катюш! Держи хвост пистолетом, и все будет тип-топ.
- Слушай, тут вдруг всплыло. Я Майке записала телефон деканата на краешке стодолларовой бумажки, которую ты ей дал... Зачем-то он ей понадобился, этот номер.
- Ну вот, видишь, она ведь недаром спрашивала у тебя этот телефон. Загуляла, запила, закуролесила наша Майка!
- Но в деканат она не звонила.
- А это, Катюшкин, совершенно ничего не значит.
Тут Каукалов не к месту вспомнил, что в газете "Московский комсомолец" он иногда натыкается на объявления типа "20 декабря из дома ушла Тыквина Секла Арбузовна, 1979 года рождения, проживающая по адресу Демократический тупик, дом № 642, кв. 1046. Напралялась к своей подруге в Выхино и по дороге исчезла. Была одета в шубу из норки, шапку из меха соболя и высокие кожаные сапоги с золотыми пряжками. Если кто-нибудь видел её или что-нибудь знает о местонахождении, просим сообщить в отделение милиции по телефону такому-то...".
И объявлений этих становится все больше и больше, люди уже начали пропадать среди белого дня - пропадают и, как правило, потом не возвращаются.
- Надо ждать, - произнес Каукалов назидательно.
Через два часа он позвонил опять - все то же, никаких новостей. Холодная липкая тоска, ощущение опасности, отступившие было, приблизились вновь. Он выпил водки - налил полный, до краев, граненый стакан и выпил. Водка не подействовала.
- Во, блин! - выругался Каукалов, выглянув в окно. - Поехать в Клязьму, что ли, привезти сюда маманю? А? Не то уж очень паскудно на душе. Будто кто-то туда наплевал.
Он поймал себя на мысли, что разговаривает вслух, словно сумасшедший. От этого маленького открытия ему сделалось ещё более тошно и страшно. По-настоящему страшно. Как не было страшно ни в армии, ни после нее.
Шахбазов изучал бумаги, взятые у бугая с полуперерезанной шеей по фамилии Сандыбаев.
Среди документов были и деньги - семьдесят тысяч "деревянных" и довольно новая, сложенная пополам стодолларовая купюра. Шахбазов внимательно осматривал каждую бумажку, каждый документ, прикладывал к глазам очки в модной золотой оправе, отодвигал их в сторону, снова прикладывал, - очков он стеснялся и надевал их редко...
Изучил, естественно, и деньги.
Деньги раньше среди воров в законе и профессиональных разведчиков были таким же весомым документом, удостоверяющим личность, как у добропорядочного гражданина паспорт. Разорванная пополам купюра служила надежным паролем и запросто открывала двери туда, куда не мог войти человек, имеющий даже постоянный пропуск в Кремль...
Среди "деревянных" - одной синеватой пятидесятитысячной и двух десятитысячных купюр он ничего интересного не нашел и отложил их в сторону, а вот популярной стобаксовой купюрой заинтересовался - увидел цифры, написанные на краешке банкноты, и обрадованно пробормотал:
- Так-так-так!
Повертел её так и эдак, посмотрел на свет и перенес цифры на отдельный листок бумаги.
- Так-так-так!
Шахбазов справедливо полагал, что спортсмен, взявший под колпак бригадира, работающего на Минском шоссе, не мог действовать в одиночку, с ним был кто-то еще, вот Шахбазов и пытался, изучая документы, деньги, все бумажки, выяснить это. Он не пропускал ни одной детали, ни одной цифирки, ни одного пятнышка на удостоверении. В этом был весь Шахбазов - всегда так работал.
- Так-так-так, - пробормотал он в третий раз, пересчитал цифры, - их было семь, подумал, что это - номер телефона, точно номер, - и, приподнявшись в кресле, будто буденновец в седле, позвал: - Ро-ог!
Когда Рог появился в комнате, Шахбазов протянул ему бумажку.
- Ну-ка, старик, пощупай-ка этот номерок... И чем быстрее - тем лучше.
- Ладно. - Рог взял бумажку, повертел в пальцах, затем сказал: - Я мигом! - и исчез.
Лицо у Армена перекосилось, мясистый нос съехал в сторону, он задумчиво побарабанил пальцами по столу.
- Так-так-так, - пробормотал он в очередной раз.
Рог вернулся через пять минут. Вид у него был обескураженный, словно он только что перевел через улицу старушку.
- Ну, чего?
- Страхи божьи, - пожаловался Рог. - Никогда не думал, что мне придется разговаривать с деканом факультета. Да какого? Из академии, будь она неладна! Вот напасть, а!
- Что за академия?
