Валерий Поволяев - Охота на охотников
А вон особняком держится ещё один паренек, лет пятнадцати, с чистым, но порочным лицом, на котором редкими черными завитушками проступила, словно дурная поросль, борода. Вполне возможно, паренек этот - заодно с щипачами, командует ими... Они, что ли, могут прижать Каукалова?
Он усмехнулся, рукой провел по куртке, проверяя, на месте ли пистолет?
Пистолет был на месте. Каукалов нервно покрутил головой, оттянул воротник тонкого шерстяного свитера - ему не хватало воздуха, - засипел простуженно и опять оглянулся.
От кого же исходит ощущение опасности? Много бы отдал он сейчас за самую маленькую наводку, за неприметную зацепочку, - но нет, ни наводок нет, ни зацепок. Нич-чего. Только глухая иссасывающая тоска, которая раздирает душу.
Дома ему сделалось страшно. Страшно от того, что он в квартире один, совершенно один. Каукалов пожалел, что отправил мать на Клязьминское водохранилище - буквально вытурил её из квартиры... Грубо, бестолково. В нем родилось что-то щемящее - на несколько секунд он почувствовал себя мальчишкой.
Прямо в куртке и в ботинках Каукалов бросился на тахту, подтянул к себе телефон. Еды и выпивки у него было под завязку, званый ужин на пятьдесят человек можно давать... Он набрал номер Майи.
Соединения долго не было, в трубке что-то трещало, сипело, по-совиному гукало, потом раздался далекий тихий гудок - раздался и вскоре угас, словно бы он подпитывался некой батарейкой, а у батарейки этой кончился запас энергии. Каукалов снова набрал номер Майи. И опять послышался далекий тихий писк - два длинных угасающих гудка, - и телефонный эфир угас. Каукалов почувствовал, что у него задергалось лицо - одна его половина, правая.
Он слышал как-то, что важные жизненные нити в человеке располагаются по диагонали: правая половина головного мозга, например, управляет левой частью тела и наоборот, если начинает давать сбои сердца и вместе с ним болеть левая часть груди, то отзвук-сигнал сразу обозначится справа отнимется рука, будет приволакиваться нога либо задрожит, затрясется, будто у паралитика, правая часть лица. Каукалов испуганно схватился рукой за щеку, попытался остановить тряску - не получилось, кожа, мышцы нервно дергались под ладонью, и Каукалов болезненно морщился.
Совладав с собой, он ещё раз набрал номер Майи - и опять та же история: два далеких беспомощных гудка и потрескивающая тишина в эфире, с щелканьем и странными басовитыми всхлипами.
Тогда он решил позвонить Кате Новиченко. Но и тут ничего не получилось - все попытки связаться с девушками уходили в песок.
Выругавшись, Каукалов швырнул аппарат на пол. Лежа на тахте, бесцельно обвел взглядом комнату, вспомнил, что в столе на кухне мать держала в полиэтиленовом пакете коричневые некрасивые бляшки - телефонные жетоны.
Надо взять пару жетонов и позвонить с улицы, из телефона-автомата. Каукалов поднялся с тахты, поддел ногой телефонный аппарат, - тот с жалобным звяканьем отлетел в сторону, - и прошел на кухню.
У запасливой педантичной Новеллы Петровны все было определено по своим закоулочкам, все находилось на своих местах. Пластмассовые темные бляшки, словно пиратские метки, которые "джентльмены удачи" любили посылать своим противникам, лежали в отсеке вместе со спичками. Каукалов выдернул из пакета несколько бляшек, - движения его были судорожными, нервными, - и, громко хлопнув дверью квартиры, бегом, будто это могло чем-то помочь, понесся по лестнице вниз.
Автомат рядом с подъездом не работал - местная пацанва постаралась малолетние умельцы оторвали у телефона трубку. Скособоченная облезлая будка, приткнувшаяся к боковине соседнего дома, вообще была пустая: с линялой стенки срезали не только телефонный аппарат, даже шурупы.
Следующий телефон-автомат был исправен. Каукалов, едва сдерживая в себе рвущееся дыхание, сунул пластмассовую коричневую бляшку в прорезь, набрал номер Майи.
В ответ - тишина. Ни гудков, ни стука, ни глухого костерного треска. Каукалов выматерился. Выбил жетон обратно, вновь набрал номер. И опять тишина.
Вдавив трубку в ухо, Каукалов присел, оглянулся - по шее, по спине, ловко лавируя между лопатками, поползли холодные, ошпаривающие тело льдом мурашики - ему показалось, что кто-то целится в окно телефонной будки из пистолета. Но нет, в пустынном, обрамленном унылыми беспородными деревцами дворе - никого, кроме слепой очкастой бабульки, закутанной в пуховую шаль. Вид у бабульки замерзший, жалкий - ей явно пора домой, но без посторонней помощи она не могла подняться со скамейки. А дома об этом одуванчике, похоже, забыли. Вряд ли бедная бабушка вообще знает, что такое пистолет.
Кроме старушонки в округе - никого. Тогда почему же его охватывает такой секущий, изматывающий страх?
Он приподнялся, вновь набрал номер Майиного телефона. И опять тишина. Каукалов не выдержал, зарычал от бессилия и холода, передернувшего все тело. И снова тупо, почти вырубившись из сознания, набрал номер Майи.
Промороженный железный диск телефона прилипал к пальцам, но боли Каукалов не чувствовал. Опять ничего. Раздался стон, родившийся где-то около сердца и там же угасший, он не понял, что стонал сам, и встревоженно прислушался к пространству, стараясь определить, откуда звук. Прижался спиной к стенке будки, с удовлетворением отметил, что будка сварена из хорошего толстого железа, которое возьмет не всякая пуля, выглянул в окошко.
Во дворе по-прежнему было пусто, лишь позевывала, стараясь не уснуть на холоде, подслеповатая бабуля. Каукалов немного успокоился. До него только сейчас дошло, что он может набрать номер Катиного телефона, а то накручивает только Майю да Майю.
Облегченно вздохнув, он позвонил Кате, впрочем, ни на что не надеясь. Судя по всему, что-то произошло с кабелем, иначе с чего бы телефону так капризно вести себя... У него удивленно и одновременно обрадованно приподнялись брови, когда в трубке раздался один гудок, за ним второй, потом третий, - хоть и тихие, далекие были гудки, но они не оборвались, они пронизывали пространство, насаживаясь на одну общую нить, эти похожие друг на друга звуки. Каукалов ощутил, как внутри у него все напряглось в тревожном ожидании - неужели и сейчас все сорвется?
Не сорвалось. После десятка томительно-долгих гудков трубка на том конце провода была поднята.
- Алло!
Он узнал и одновременно не узнал голос Кати.
- Катюша! Наконец-то! - вскричал он, цепляясь за её далекий голос, будто за соломину, брошенную с берега утопающему. - Здорово, Катюшкин!
В ответ раздалось задавленное всхлипыванье.
- Катюш, что случилось? - внутри у него все обрывалось. - Что произошло?
В трубке вновь прозвучал задушенный далекий взрыд, Каукалову виски стиснула боль, и он закричал, оглушая самого себя:
- Что случилось?!
Наконец Катя справилась с собой и смогла выдавить два довольно внятных слова:
- Майка пропала!
- Как пропала? - Каукалов теснее прижался к холодной железной стенке будки, ему опять показалось, что в него сейчас будут стрелять, но никто в Каукалова не стрелял.
Лишь из подъезда выбежала растрепанная полная женщина в халате морковного цвета в галошах, натянутых на высокие, домашней вязки носки, подсунулась под околевшую старушонку и проворно поволокла её в дом.
- Как пропала? - гаркнул Каукалов в телефонную трубку.
- А так, - булькающим незнакомым голосом прохлюпала Катя, - вышла она тогда от тебя, в Плешку поехала, на лекции, но так до Плешки и не добралась, на лекциях не появилась. И дома не появилась...
- Не появилась? - ощущая какую-то странную внутреннюю беспомощность, разлад, ужас, зашевелившийся в груди, будто живая медуза, умертвляющая ткань своими страшными липкими щупальцами, - вопрос этот можно было не задавать, он пустой, но Каукалов тем не менее задал его, хотя и не верил в то, что слышал.
Катя опять зашлась в плаче.
Так вот, оказывается, где родилось, откуда распространялось ощущение опасности!.. И не обязательно, совсем не обязательно, что в этом виноват Каукалов. На Майю мог свалиться кирпич с крыши, могла с железного карниза оторваться тяжелая остроконечная сосулька и всадиться в голову - таких случаев в Москве сколько угодно, - она могла попасть под трамвай, свалиться с платформы метро под поезд, лихо вкатывающийся в роскошный мраморный зал подземной станции, угодить под заряд электричества на троллейбусной остановке... Да мало ли что с ней произошло! Каукалов вновь втянул в себя воздух, процеженный сквозь зубы, облегченно вздохнул.
- А в моргах искали?! - прокричал он в трубку, надеясь собственным криком немного привести себя в чувство.
Катя от страшного вопроса этого подавилась взрыдом, затихла на несколько секунд, и Каукалов, чувствуя, что молчание это затягивается, обеспокоенно затараторил:
- Алло! Алло!
- Да, - отозвалась Катя.
- А в моргах искали? - повторил Каукалов. - В моргах пробовали искать?
