Бессонница - Сара Пинборо
Я замираю.
– Мамину песню?
Фиби издает вздох. Сон изо всех сил тянет ее обратно.
– Ммм, да. Она весь вечер пела ее, перед тем, как… Ты сидела в чулане, там, наверное, было не слышно.
– Что это за песня? – Я чувствую, что сердце готово выскочить у меня из груди. – Можешь вспомнить?
На мгновение устанавливается тишина, и я уже думаю, что Фиби вновь провалилась в лекарственный сон, но затем она очень тихо начинает напевать мелодию, шепотом проговаривая так хорошо знакомые мне слова:
– Look, look, a candle, a book and a bell, I put them behind me. Look, look, a candle, a book and a bell, there to remind me…[25]
Фиби, наполовину вынырнув из дурмана, издает смешок:
– Когда я услышала ее, я решила, что сейчас – это тогда и это мама рядом со мной. Только хорошая.
Сказав это, она снова отключается, оставляя меня наедине с собой. Голова у меня идет кругом.
55
Я лихорадочно дышу и выхожу из палаты в коридор, пытаясь осмыслить только что услышанное от Фиби. Как может моя песня быть песней нашей матери? Такого не может быть. Проходящей мимо медсестре я сообщаю, что Фиби пришла в себя, и та отправляется за доктором, а я тем временем устраиваюсь в семейной комнате, чтобы еще раз погуглить эту песню. На мобильном обнаруживается сообщение от Роберта, отправленное несколько часов назад.
Бога ради, верни Кэролайн ее запасные ключи от дома. И с какой стати ты ей угрожаешь? Прошу, обратись за помощью. Еще что-нибудь в этом роде, и я звоню в полицию.
Я замираю, уставившись в экран. О чем это он? У меня нет никаких ключей. И я никогда не угрожала Кэролайн. О чем это она? Уже готовая отправить ему гневную отповедь, я внезапно одергиваю себя. Сначала нужно проверить лежащую в машине сумку, убедиться, что я каким-либо образом их не прихватила. За последние двое суток у меня не было ни минуты сна, а в прошедшие две недели спала я крайне мало. Я не могу быть уверена в чем бы то ни было. Хотя я ведь не толкала Фиби, и этот факт придает мне сил. Я не убивала свою мать и не пыталась убить сестру. Что бы там ни было, единственный человек, которому я до сих пор успела навредить – я сама. Роберт может подождать, и ключи Кэролайн – тоже. Мне не дает покоя песня. Она не может быть той же самой! Просто не может. Я кликаю по ссылке.
Это не кавер-версия. Свит Билли Пилгрим, «Свеча, книга и колокольчик», выпущена в 2015 году. Автор – Тим Элзенбург. Ерунда какая-то. Как возможно, чтобы песню, написанную в 2015, моя мать пела в середине восьмидесятых? Мама не могла знать ее. Как объяснить, что песня, звучащая в голове у меня, звучала в голове и у моей мамы? Это какая-то бессмыслица.
Из-за двери выглядывает медсестра:
– Та женщина из полиции уже едет сюда, на тот случай, если ваша сестра снова очнется. Возможно, она захочет задать какие-то вопросы и вам.
– Разумеется, – соглашаюсь я. – Мне только нужно забрать кое-что из машины. Я вернусь через минуту.
Ключи волнуют меня не меньше, чем песня. Зачем Кэролайн лгать? Она записывала тебя. Эта мысль свербит где-то на заднем плане. Она записала твои слова, а потом отправилась в дом твоего мужа и дала ему послушать запись. Это разве нормально? Нужно выяснить, у меня ли эти ключи. Если их нет, что это должно означать?
Зачем Кэролайн меня подставлять? Она ведь просто случайная женщина, которая подобрала мой украденный бумажник и вернула мне. Мне хочется биться головой об стену. Это паранойя, о которой мне все твердят. Кэролайн – посторонний человек. Зачем ей нужно вредить мне? В этом нет никакого смысла. А как песня моей матери может оказаться моей? Свежий воздух – вот что мне нужно. А еще – найти эти ключи. Никто не охотится за мной. У меня психическое расстройство. Позвони в клинику. Ляг на лечение.
Не имея ни малейшего желания сталкиваться с полицией, я направляюсь в гериатрическое отделение, потому что знаю, как оттуда попасть на парковку. Час стоит поздний, но, несмотря на яркое освещение в коридорах, в ночном безмолвии больница кажется застывшей во времени. Пациенты спят либо, лежа без сна в полумраке, тихонько прислушиваются к хриплому дыханию соседей. Запах «Деттола» силится перебить дух болезни. Время от времени раздается кашель или стон. Все ждут рассвета, который принес бы им облегчение. Я знаю, каково им.
В коридоре, который ведет к частным палатам, свет приглушен. Я замедляю шаг. Кажется, целая вечность прошла с тех пор, как я приходила сюда навестить свою мать. Я почувствовала что-то станное в ночь перед тем, как узнала, что мать попала в больницу. Какая-то мысль уже начинала оформляться в моем сознании, но все физические проявления начались лишь после того визита. Записка. Царапины на моей машине. Кража моего кошелька. Ощущение, что за мной кто-то следит. Тогда-то и затренькали все тревожные колокольчики, которые не умолкают до сих пор.
Толкнув дверь, я вхожу в отделение и украдкой пробираюсь вперед, не в силах унять бешеный стук сердца. Немного поодаль приоткрыта дверь одной из палат, и мне слышно, как сестры успокаивают пациента. Поспешив к стойке, я быстро пробегаю глазами журнал посетителей. Мне не приходится далеко пролистывать. Она побывала здесь несколько часов назад.
Кэролайн Уильямс.
Я листаю журнал. Она приходит сюда каждый день. Кэролайн. Случайная прохожая. Она была здесь и в тот день, когда сюда впервые пришла я. Я оглядываюсь, ища глазами дверь одной из палат у самого входа в отделение. Я помню, как выкрикнула свое имя, когда медсестра хотела записать меня в журнал. Помню, что в той палате сидела какая-то женщина и читала что-то другой, лежавшей в кровати. Она прервалась. Я тогда решила, что побеспокоила ее, но не могло ли мое имя оказаться причиной ее беспокойства?
Меня охватывает дрожь. Но почему? Она бывшая жена одного из моих клиентов? Пока я тратила время на Миранду, совершенно другая чокнутая бывшая все время была у меня на виду?
Я поспешно покидаю отделение, пока не вернулись сестры, и бегу к своей машине. Ночной воздух напоен влагой, и издалека доносятся раскаты грома. Когда первые тяжелые капли дождя начинают падать на землю, я открываю багажник и вытряхиваю свою сумку. Я проверяю
