Мишка Миронова - Максим Константинович Сонин
– И? – Мишка хотела повертеть крестик на запястье, но тот остался в палате у Веры.
– Катя говорила, что Обитель похожа на «Небесные врата», – сказала Оса. – Но это не так. Отец никогда не говорил про конец света.
– Ты хочешь об этом поговорить? – спросила Мишка. Оса нахмурилась, покрутила в руках банку. Мишка уже догадывалась, что это и есть ее бомба, и напряженно пыталась разгадать, каких сигналов от Вселенной ожидает Оса.
– Пока я жила в Москве с братом, – сказала Оса, – мне казалось, что я выйду в мир, и там все будет хорошо. Нужно только бросить Двоицу, учиться, встретить хорошего парня.
– Но? – спросила Мишка. Она понимала, что если она собирается разобраться с Обителью, то нужно обязательно расспросить Осу как можно подробнее, но даже голос девушки вызывал у Мишки отвращение. Он слишком сильно был связан со звонком после взрыва, который чуть не убил Мишку.
– Я поняла, что отец не пугал нас концом света, – сказала Оса. – Но он очень хорошо научил нас смотреть за грань вашего мира. Я смотрю на тебя, на этот город – и не вижу в нем ничего настоящего.
– Ты перестала принимать Двоицу? – спросила Мишка.
– Я перестала принимать Двоицу. – Оса скривилась. – И никому не рекомендую. С Двоицей было гораздо лучше.
– Не злись на меня, – сказала Мишка. – Я понимаю, что тебе тяжело. Но твой путь только начался. Тебе рано искать в мире что-то настоящее. Сначала нужно избавиться от всего, что тебе мешало раньше. Покончить с Обителью раз и навсегда. И потом, возможно, тебе удастся прийти к Богу и к людям.
Оса вдруг резко повернулась к Мишке, наставила на нее указательный палец.
– Где ты была раньше? – спросила Оса. – Где ты была в Москве, когда я обратилась к тебе за помощью? А еще раньше? Когда я жила в Обители? Где была ты и где был твой Бог?
– Что такое? – спросила Мишка. – Что случилось?
Соня не знала, что случилось. Сев в машину, она вдруг снова ощутила тот самый страх, однажды заставивший ее впервые рассказать кому-то из мирских об Обители. Страх был не липкий, как в колодце, а маленький, как будто что-то неприятно скребло самое дно души. Тихий голосок повторял раз за разом: «А вдруг все сон? А вдруг все сон? А вдруг все сон?»
Бомбу она достала из кармана специально, чтобы почувствовать – это не сон, это настоящее. Она видела, как вздрогнула, заметив банку, детективка. Эта банка могла убить. Если кинуть ее в водителя, который угрюмо вглядывался в ночную улицу, можно было, наверное, заставить машину врезаться в разделительный барьер.
Соня много лет жила в мире, где настоящей была только Обитель, а все остальное – сначала очень далекое, а потом как бы близкое, но при этом совершенно недоступное – было просто наваждением. Там жили ненастоящие люди – их можно было использовать, и происходили ненастоящие вещи – они ни на что не влияли и ничего не значили. Соня хорошо помнила: когда она только познакомилась с Катей, та пыталась объяснить ей значимость оппозиционных митингов. Соня слушала эти рассказы с усмешкой. Она профессионально умела разбираться во всех вещах, интересующих мирских людей, но никогда не думала, что эти вещи имеют какой-то реальный смысл. А потом оказалось, что имеют. Катя была настоящая. Парень, которого друзья звали Рим из-за внешнего сходства с римским сенатором, был настоящий. И в Соне проснулся страх. Сначала она боялась, что эта «настоящность» тоже сон. Потом – что, если это сон, братья из Обители постараются его развеять. Так и вышло. Соня всех их обыграла, но Катя и Рим погибли, а значит, нужно было искать кого-то или что-то еще. И все время, с тех пор как она переехала в Питер, она пыталась это что-то найти. Она ходила в клубы, предварительно выяснив, что там не промышляют братья. Она ходила в церкви. Дважды была в синагоге, один раз в маленьком буддистском храме. Провела два вечера в феминистском кафе «ИКС». Она бросила наркотики, вообще все, даже перестала курить, хотя ей до сих пор иногда хотелось подойти к какому-нибудь курильщику на улице и отобрать у него сигарету, сделать хотя бы пару затяжек. Страх не проходил и даже ширился, потому что и Обитель стала казаться сном. Соня не знала, как жить в новом мире, но и на старый мир смотрела с недоверием и страхом. Как она могла слушаться отца? Просто потому, что мать говорила, что так надо?
Единственной настоящей вещью оставалась сестра. Ева ждала Соню где-то далеко, и ее обязательно нужно было забрать.
Оса молчала, и Мишка решила спросить ее о другом.
– Расскажи про Обитель, – сказала Мишка. – Как она устроена?
– Как она устроена? – переспросила Оса. – Да обыкновенно. Два больших дома в лесу плюс молельня, это такая высокая изба с одной комнатой. Под ней холм, в котором что-то вроде подвалов. Там есть жилые комнаты и погреб. И еще есть мастерская, в ней делают Двоицу.
– А кто ее делает? – спросила Мишка.
Оса все еще думала о другом, но ответила:
– Два старших брата. И Баба. Она когда-то была учительницей химии, мне кажется, или, по крайней мере, в химии разбирается. Мама говорила, что Баба работала в школе.
– Твоя мама умерла? – спросила Мишка. Она была уверена в правильности предположения, потому что в письме, которое Оса писала сестре в Обитель, мать не упоминалась.
– Давно, – сказала Оса. – А твоя?
– Спилась, – сказала Мишка. Делиться подробностями о своей семье не хотелось, но она понимала, что с Осой придется обмениваться информацией. – Она занималась арт-перформансами, но пару лет назад совсем перестала соображать и теперь живет на даче.
– Смешно. – Оса вздохнула. – То есть нам обеим не повезло с матерями.
Некоторое время они молчали. Мишка посмотрела на карту в телефоне, потом за окно. Такси ехало через мрачную и совершенно пустую промзону.
– А кто такой отец? – спросила Мишка.
– Не знаю, как тебе объяснить. – Оса пожала плечами, сделала рукой неопределенный жест и покачала головой. – Мужчина такой. Я не знаю точно, но он наверняка мой биологический отец. Большинство детей в Обители – его дети.
– У тебя есть братья или сестры? – спросила Мишка.
Оса посмотрела на нее удивленно.
– Я думала, ты знаешь? – Она нахмурилась. – Ты же…
– У тебя есть младшая сестра, – сказала Мишка.
Оса кивнула.
– Ева. И еще у нас есть старший брат, Юлик, – сказала она. – Я как-то всегда думала, что он сбежит раньше, чем я. Но он бы написал мне. Он один из обительских водителей. Возит из Петрозаводска химикаты для мастерской, продукты, спички, а обратно, в Петрозаводск, – Двоицу.
Такси вдруг затормозило у ничем не примечательного темного здания. Оно было как две капли воды похоже на два соседних.
– Приехали, – сказал водитель. – Что вы в этой … делать-то будете?
– Молиться, – сказал голос из колодца. – Падать в ноги своему Боженьке. Целовать его грязные волосатые лапищи. Так будешь?
Злата не ответила. Повязка к ночи высохла, но лицо все равно все горело. Болела и пучилась кожа – Злата один раз поднесла к лицу руку, провела по волдырям пальцами. Болели глаза, а точнее, болели глазницы, как будто в них вбили два раскаленных гвоздя. Голос из колодца, совсем тихий, она слышала как будто не из-под земли, а со дна озера. Разбирала только некоторые слова и то о них не думала. Но голос не утихал.
– Поговори со мной, – попросил колодец. – Расскажи, что у тебя случилось, почему воешь?
Злата снова поднесла к лицу руку. Когда вчера утром отец отвел ее к мастерской, он так исходил ее по плечам и локтям, что в первую ночь руки совсем не слушались. Теперь же она могла их
