Неле Нойхаус - Живые и мертвые
– Бухгалтер вашего друга рассказывала нам о Хелен совсем другое, – сказал Боденштайн.
– Франка? Да, это возможно. Хелен некоторое время работала у Эрика, когда их отец был очень загружен делами. Франка очень ревновала. Она предпочла бы работать двенадцать часов в день, нежели терпеть кого-то рядом. В фирме она все взяла в свои руки, и Эрик долго предоставлял ей свободу действий, потому что считал это удобным. Но потом она стала им командовать, грубить клиентам по телефону, потому что просто выдохлась и не справлялась с работой, и тогда он ее, наконец, уволил.
– Вот как! Нам она сказала, что она сама подала заявление об уходе, – заметил Боденштайн.
– Да, на этот раз она сделала это сама, – подтвердила Лиз Веннинг. – Когда Эрик уволил ее два года тому назад, она поклялась исправиться, и он отменил увольнение, но взял сотрудницу отвечать на телефонные звонки.
– Вернемся к Хелен. – Боденштайн вытянул ноги. – Какие у них были отношения с Марком Томсеном?
– Она его очень любила, – сказала Лиз Веннинг. – Я бы даже сказала, она перед ним преклонялась. Долгое время он был единственным, кому она доверяла. С определенного возраста девочки уже не все рассказывают своим отцам.
Она чуть улыбнулась и снова стала серьезной.
– Но потом появился Йенс-Уве, и все отошли на задний план. Она его, правда, уже давно знала, но он сначала не обращал на нее внимания, потому что был женат.
– Я этого не знал. – Боденштайн удивленно что-то записал.
– Никто из нас не был знаком с его женой. Вскоре она ушла от него. Он очень тяжело это переживал, и Хелен растрогалась. Потом он в нее влюбился. Это была большая любовь, но продолжалась она недолго.
– Как так? Мне казалось, они хотели пожениться? – спросил удивленно Боденштайн.
– Он хотел на ней жениться, а она нет. Она, правда, делала вид, что счастлива, но на самом деле это было не так. Я думаю, она его боялась.
– Почему она его боялась? Ее отец говорил, что Йенс-Уве благоприятно влиял на нее и она стала значительно более уравновешенной.
– Он давал ей медикаменты. Он ведь врач и мог выписывать рецепты. Я не особенно в этом разбираюсь, но однажды я видела один из этих рецептов и нашла этот препарат в «Гугле». Лоразепам. Относится к группе бензодиазепинов. Применяется при тревожных неврозах, эпилепсии и нарушениях сна и очень быстро вызывает зависимость. Я рассказала об этом Эрику, и он разговаривал с Хелен, но она все отрицала. Но я убеждена, что она принимала препарат, потому что она совершенно изменилась. Она часто казалась отсутствующей, утомленной и несколько заторможенной.
– Зачем Хартигу потребовалось давать ей это лекарство? – спросил Боденштайн.
– Потому что так он лучше ее контролировал, – ответила Лиз Веннинг. – Йенс-Уве – фанатик контроля. Он постоянно звонил ей, посылал СМС и требовал немедленного ответа. И Хелен его слушалась. Пока об этом не узнал Марк. Он заставил ее отказаться от препарата. У нее возник тяжелый синдром отмены, она очень мучилась. Кроме того, она заметила, что Йенс-Уве плохо на нее влияет. Вместо того чтобы уговорить пройти курс психотерапии, он успокаивает. Хелен пыталась вырваться из отношений, но он не отпускал. Единственное, что она могла сделать, – это не переезжать к нему. Она была очень несчастлива.
– Соседка сказала, что он купил дом, куда собирался переехать вместе с Хелен после свадьбы, – сказал Боденштайн.
– Этот дом он приобрел еще пару лет назад. Он жил там вместе со бывшей женой. Уже поэтому Хелен не хотела туда переезжать.
– Вы считаете, что Йенс-Уве Хартиг способен убить человека? – спросил Боденштайн после небольшой паузы.
Лиз Веннинг задумалась.
– Он довольно странный человек, – проговорила она. – В нем есть что-то фанатичное, асоциальное. Но чтобы убить человека?.. Не знаю.
– А Марк Томсен?
– Он ведь делал это по долгу службы, – ответила она задумчиво. – Он служил полицейским в Федеральной пограничной охране. В любом случае Марк очень любил Хелен. Как дочь, я бы сказала. Ее самоубийство было для него тяжелым ударом. Да, возможно, он мог это сделать. Ему было нечего терять.
– По предварительной информации, он с Хелен строил план мести, – сказал Боденштайн. – Вам что-то известно об этом?
– Нет. – Лиз Веннинг с сожалением покачала головой. – Хелен никогда не говорила со мной на эту печальную тему, касающуюся истории с ее матерью. Все, что мне известно, я знаю от Эрика и Дирка.
– Что вы можете сказать об алиби вашего друга? Почему он не говорит нам, где был в означенное время? – поинтересовался Боденштйан.
– Возможно, потому, что действительно не может сказать, – ответила Лиз. – Когда он бегает, он полностью отключается. Он не просто бегает по кольцевой дистанции в парке, как другие люди. Если у него есть желание, он пробегает тридцать, сорок километров.
– Как вы считаете, он способен застрелить человека?
– Никогда в жизни! – возразила Лиз Веннинг убедительно. – Может быть, Эрик помешан на своих экстремальных хобби, но он любит свободу больше всего на свете. Хотя бы уже поэтому он никогда бы не сделал ничего, из-за мог бы попасть в тюрьму! К тому же он… эгоист. И несмотря на то что он очень тяжело переживал самоубийство Хелен, он никогда бы не стал из-за нее создавать себе проблемы.
* * *
Пия въезжала во двор региональной уголовной полиции, когда ей позвонил Хеннинг.
– Извини, что не позвонил раньше, – сказал он, – но у меня еще нет каких-либо существенных результатов. Люди, информацию о которых я обещал накопать, или уехали на рождественские каникулы, или затаились. Но я здесь покопал, и мне удалось поговорить с одним человеком, который вместе с Рудольфом работал во Франкфуртской клинике неотложной помощи.
Пия припарковалась в задней части парковочной площадки, перед гаражами для служебных машин, и выключила двигатель.
– Рудольф действительно пренебрег определенными установленными предписаниями, чтобы помочь сыну своего друга. Мальчик страдал заболеванием сердца, и спасти его можно было, только пересадив донорское сердце.
– Дай отгадаю, – прервала его Пия. – Речь идет о Максимилиане Герке.
– Имена сами по себе еще ничего не значат, – ответил Хеннинг. – Инцидент произошел летом или осенью 2002 года. В клинику доставили пациентку, и группа крови у нее случайно оказалась…
– …нулевой, – закончила фразу Пия. – Это была Кирстен Штадлер. А что случилось потом?
– Мой информатор не будет давать показания как свидетель и никогда не признается, что говорил со мной на эту тему, – сказал Хеннинг, – но он клянется, что тогда эту пациентку оставили умирать, хотя ей можно было помочь. Кроме того, ему известно, что семья этой женщины получила значительную денежную сумму.
– Разве пятьдесят тысяч – значительная сумма? – спросила Пия.
– Я слышал о миллионе, – возразил Хеннинг.
Сколько сердец было пересажено летом или осенью 2002 года во Франкфуртской клинике неотложной помощи? И какое количество женщин, у которых погиб мозг, с нулевой группой крови было доставлено в клинику в этот период времени? Она не могла автоматически исходить из того, что речь идет о Кирстен Штадлер, но это весьма вероятно.
Во двор въехал серебристый BMW и остановился в паре метров от нее. Пия видела, как из машины вышел Андреас Нефф и какое-то время стоял возле машины, разговаривая по телефону. Потом он взял папку и ушел.
– Мы постепенно пришли к однозначному выводу, что преступник мстит родственникам людей, которых он считает виновными в смерти Кирстен и Хелен Штадлер, – сказала Пия. – Если твой информатор активно участвовал в истории с Кирстен Штадлер, то он и его ближайшие родственники в серьезной опасности! Назови имя, и мы его защитим.
– Передам ему, – пообещал Хеннинг. – Если сегодня больше не созвонимся, поздравляю с Новым годом! Ах да, если у тебя нет планов, то мы празднуем в небольшой компании у Ральфа и Тины, и ты тоже приглашена.
Пия почувствовала небольшой укол ревности от того, что Хеннинг со своей второй женой и когда-то лучшей подругой Пии Мириам собирался встречать Новый год именно так, как она раньше всегда об этом мечтала: на крыше-террасе пентхауса брата Хеннинга с фантастическим видом на банковский квартал и прекрасной возможностью наблюдать красочный фейерверк. Но у Хеннинга раньше никогда не было ни желания, ни времени, и Пия большинство новогодних ночей провела в одной из двух прозекторских Института правовой медицины или в одиночестве дома, валяясь на диване. С тех пор особенно ничего не изменилось. Сегодня она опять будет сидеть дома на диване, но, по крайней мере, не одна.
– Спасибо за помощь, Хеннинг, – сказала она и открыла дверь. – Я тоже поздравляю вас всех с Новым годом!
Задумавшись, она направилась через парковочную площадку к входу в здание Региональной уголовной инспекции. Для нее было загадкой, почему каждый, кто имел отношение к Франкфуртской клинике, столь немногословен. Это коллективное молчание, должно быть, имеет свои причины, как и тот факт, что Рудольф сменил титулованную клинику с хорошей финансовой поддержкой и новейшим медицинским оборудованием на никому не известную частную практику. Что же тогда произошло на самом деле? Речь не могла идти только о случае с Кирстен Штадлер, за всем этим скрывалось нечто большее, и Пию злило, что в этой истории с Франкфуртской клиникой они постоянно упирались в стену молчания.
