Семеро с Голгофы - Энтони Бучер
Бред какой-то. Кому могло прийти в голову убить этого безвредного, славного человечка? «Арест ожидается в ближайшее время». Ну, это ясно, полиция пускает пыль в глаза, отчасти для того, чтобы сохранить свою репутацию, отчасти возможно, чтобы напугать убийцу и заставить его сделать ошибку. В том, что это убийство, сомнений как будто бы не возникает. Удар со спины вряд ли можно рассматривать как случайность или самоубийство, не говоря уж о самозащите с чьей-либо стороны – на кого, интересно, мог напасть доктор Шедель? Да, точно – хладнокровное убийство. Но за что?
Мартин перевернул страницу. Здесь было множество фотографий; на одной – Панорамик-вэй, 27, хорошо знакомый Мартину коттедж, с характерным знаком Х на тротуаре, слева от дорожки, ведущей к крыльцу; на другом – то самое «таинственное предупреждение» (ничего собственно предупредительного Мартин в нем не увидел… если только – он на секунду задумался – если только это не было предупреждение, адресованное очередной жертве); на третьей – склонившаяся над телом Синтия с перекошенным от ужаса лицом. Хороший снимок. Мартину сразу же представилось, что он попадается на глаза какому-нибудь голливудскому продюсеру и тот немедленно телеграфирует Син, приглашая на пробы.
Мартин вернулся к предупреждению или как там его назвать. Судя по всему, это карандашный рисунок, сделанный на разорванном пополам обычном листе бумаги для пишущей машинки. При всей любви к науке, полиции Беркли будет нелегко проследить его происхождение, разве что остались отпечатки пальцев. Да и от них проку мало, разве что убийца – не рецидивист, а это кажется маловероятным. Хотя как вещественное доказательство впоследствии может пригодиться.
Сам по себе рисунок выглядит весьма необычно. Чуть накренившаяся набок цифра 7 стоит на трех вытянувшихся в ширину четырехугольниках, уложенных один на другой вроде ступеней. Эта композиция странным образом напомнила Мартину крест, хотя никакой связи он с ним не улавливал. Любопытно. Последний штрих к мелодраматическому, совершенно какому-то книжному убийству этого добропорядочного господина. Он внимательно вгляделся в рисунок.
– Смотрю, вас заинтересовало это убийство, мистер Лэм, – проговорил Борицын, усаживаясь рядом с Мартином.
– Да. Пытаюсь, впрочем, без всякого успеха, найти в нем хоть какой-то смысл.
Русский взял с подноса чашку кофе и небрежно отодвинул посудину на соседний столик.
– А что, думаете, смысла нет? – спросил он, закуривая.
– Я не вижу пока ни малейшего. Да вы же сами вчера встречались с доктором Шеделем. Вам ли его не знать. Ну, кому нужна его смерть?
– Не торопитесь, не торопитесь, мистер Лэм, – остановил его Борицын. – Во-первых, вы исходите из того, что он был так же чист, как и вы, – должен признаться, я и сам так считал. – Выговорив для разнообразия эти две разумные фразы, аристократ вернулся к более характерной для себя манере аргументации. – А во‑вторых, разве нельзя как раз в этой его чистоте усмотреть мотив убийства?
– О боже, как вас прикажете понимать?
– Он проповедовал мир, не так ли? Проповедовал от души и весьма действенно, верно? И что из этого следует?
– Что же?
Борицын был явно доволен собой. Он откинулся на спинку стула и, прежде чем ответить, выпустил плотное кольцо дыма.
– А кто стоит за движением в пользу мира?
– Если бы знать, – пожал плечами Мартин. – Да любой из нас. И уж точно множество сил, начиная с Френсиса Ледерера[17] и кончая Обществом против войны и фашизма.
– Вот-вот! – просиял Борицын. – Вы попали в самое яблочко. Общество против войны и фашизма. Это коммунистическая организация. Все ясно.
– Разве?
– Это советский заговор. Коммунисты, они агитируют за мир, за всеобщий мир, а зачем? Затем, чтобы покончить с вооружениями, покончить с вооруженными силами; после чего коммунисты захватят на земле все, что можно захватить. Доктор Шедель склоняет к миру Европу и Америку – прекрасно. Но ведь затем он собирается нанести визит в Китай и Россию! И что, если он превратит в голубей мира красных солдат Китая? А представьте себе, что во славу мира он начнет проповедовать в Санкт-Петербурге – не хочу даже выговаривать его новое название! Что тогда? Вот они и решают: его надо убить. И voilà: сказано – сделано!
Мартин вежливо выслушал Борицына, сделал вид, что его логика произвела впечатление, отпустил несколько неопределенных реплик, допил кофе и поспешно удалился в холл, где позволил себе от души рассмеяться. Версия замечательная, и Борицын во всей своей красе. Не будет ничего удивительного, если далее он решит, что 7 – это буква F и означает фашизм, а три четырехугольных ступени у ее основания символизируют Ленина, Сталина, Троцкого – в сознании аристократа все трое, несомненно, образуют единство. И вот уже полиция получает анонимное письмо с призывом обыскать штаб-квартиру Национальной студенческой лиги, где и скрывается преступник.
– Чего веселимся, Лэм?
Этот псевдооксфордский говорок не спутаешь ни с чем. Мартин посмотрел на Уортинга и, стараясь сдержаться, с трудом выговорил:
– Э-э… Убийство.
– Правда? – Уортинг повысил голос и приподнял брови. – Честно говоря, старик, не вижу в нем ничего особенно смешного.
– Да я не о том. Борицын. Он только что объяснил мне, что доктор Шедель был убит на золото Москвы.
– Ничего себе. Здорово. Особенно если учесть, что вся эта бодяга прозрачна, как стеклышко. – Уортинг, никогда не бывавший на матери-родине, которую он так боготворил, усваивал английское просторечье в основном из популярных романов, не давая себе труда задуматься, в каком обществе употребляется подобная лексика.
– Как стеклышко?
– Ну да, слухи-то доносятся. И вообще таких делишек гораздо больше, чем мы о них знаем.
– Каких таких делишек?
– Старик, ну, ты ведь понимаешь, я ничего не утверждаю. Но ясно же, о чем идет речь. – На сей раз он лишь понизил голос, но брови все же приподнял. – Cherchez la femme! Каково? – Оксфордская «вывеска» уступила место широкой ухмылке.
Закончив на этой эффектной ноте, Уортинг отошел, а Мартин погрузился в раздумья. Теория канадца, если ее можно так назвать, не менее абсурдна, чем у Борицына. Порок, разумеется, взрастает в самых неожиданных местах, жизнь в академическом кругу приучила Мартина к этому. Но доктор Шедель здесь ни при чем. К нему это не может иметь отношения. Что-то во всем этом деле не так, совершенно не так. Мартин снова открыл газету и
