Пианистка - Татьяна Александровна Бочарова
Та тяжело вздохнула:
– Ты только не обижайся, ладно? Не будешь?
– Нет. – Карина пожала плечами.
– Возможно, я снова лезу не в свое дело… но, Карин… ты опять выбираешь себе роль жертвы! Может, не стоит? Если он любит тебя…
– То должен бросить беременную жену, – жестко сказала она, – да?
– Да, – с вызовом ответила Верка. – Да! Должен! Должен кто-то и о тебе подумать, о том, сколько ты страдала, как много пережила, как…
– И это говоришь ты? – звенящим от напряжения голосом перебила Карина. – Ты, которой на днях рожать?
– Я не спорю, – сразу смягчилась Верка и осторожно коснулась ее руки. – Я просто жалею тебя. Мне хочется, чтобы ты была счастлива.
– Я была счастлива. Мне этого хватит.
– Глупышка, – нежно проговорила Верка, – почему ты считаешь, что счастливой можно быть лишь на краткий период? И в конце концов, зачем брать все на себя? Пусть он, твой красавец, сам решит, с кем ему оставаться.
– Он не может.
– А ты, значит, можешь? – В голосе зазвучали язвительные нотки.
– Да, могу, – отрезала Карина. – Мне это сделать легче. И давай не будем больше препираться. Ты берешь меня к себе?
– Беру, беру, – устало сказала Верка, – можешь даже не уезжать, оставайся прямо сейчас.
– Прямо сейчас не выйдет. Послезавтра. – Карина прикинула, как она будет действовать.
Олег вернется через три дня. Сутки Леля сможет пробыть одна. Сегодня же, придя домой, Карина скажет ей, что подруге срочно потребовалась помощь, она должна уехать. И вопрос будет исчерпан.
Правда, предстоит выдержать неприятное объяснение с Любашей по поводу того, что Карина бросает хор и солистов посреди сезона, но ничего не поделаешь.
Верка смотрела на подругу с тревогой и любопытством, ожидая, что еще она скажет.
– Послезавтра, – повторила Карина твердо, – и не вздумай меня жалеть! Я делаю все по доброй воле.
– Хорошо.
Они еще поболтали о пустяках, Верка показала Карине уже купленное приданое для новорожденного – крохотные кофточки и штанишки, кружевные чепчики, деревянную кроватку с пологом: она была не суеверна и предпочитала все приготовить заранее.
Затем Карина стала собираться домой.
Когда она вышла от Верки, шел четвертый час дня. Солнце, припекающее с каждым днем все сильней, грело на полную катушку, и Карине стало жарко в пальто и берете.
Она шла не спеша, аккуратно обходя глубокие лужи, и с удовлетворением думала, что все пути к отступлению отрезаны. Она не дождется горьких слов от Олега, а в том, что он их скажет, Карина не сомневалась.
По тому, как он говорил с ней по телефону, ясно, что он решил остаться с Лелей, и правильно. Бросить ее нельзя, это равносильно убийству.
Хорошо, что все получилось в соответствии с ее планом – сегодня тридцатое марта. Первого апреля она переедет к Верке, как и собиралась…
Карина вдруг подумала, что прошел ровно год с того момента, как Олег и Леля приехали в ее дом. Как раз в один из таких вот солнечных, ясных дней на исходе прошлого марта она увидела возле подъезда старенький, обшарпанный грузовичок.
Господи, могла ли Карина тогда подумать, что он привезет ей такое блаженство и такое страдание!
Внезапно на нее накатила бешеная тоска по Олегу и столь же неудержимая нежность к нему.
Что она делает? Бежит от самого прекрасного, главного в своей жизни! Мало ли что Олег собирался сказать ей? Почему, откуда она взяла, что он сделал выбор в пользу Лели?
Проклятый вечный страх! Потерять Олега, оказаться покинутой, нежеланной – он измотал Карину, отравил ее любовь, испортил последние дни перед разлукой.
А ведь все могло быть иначе! Верка совершенно права – у нее есть право на счастье, не меньшее, чем у кого-либо другого, у той же Лели!
…Раскрасневшаяся, с блестящими, блуждающими глазами, она поднялась на свой этаж и машинально нажала кнопку звонка.
Леля не открывала.
«Снова за йогуртом побежала», – решила Карина и достала ключи от соседской квартиры, которые с момента Олегова отлета носила у себя в сумочке.
Она отомкнула дверь, намереваясь выложить две упаковки дорогих витаминов для беременных, которыми снабдила ее Верка, и уйти к себе.
Лелино пальто висело на вешалке, там же, внизу, стояли ее сапоги.
Значит, она дома, никуда не ушла. Спит.
Карина аккуратно поставила коробочки на комод в углу и заглянула в спальню. Там было пусто. На цыпочках она подошла к гостиной.
Леля лежала посреди комнаты на полу, на левом боку, широко откинув в сторону одну руку и прижимая к животу другую. Вокруг нее на светлом ковре растекалось огромное бурое пятно. Глаза ее были закрыты, лицо мраморно-белое.
В висках у Карины гулко застучало, ноги задрожали, ослабли, и она, тяжело дыша, опустилась на ковер. Широко хлебнула воздуха, точно рыба, вытащенная из воды, и на четвереньках подползла к Леле.
Подол халата был в крови, и она все текла, текла, впитываясь в намокший ковер. Много крови, так много, что не верилось, будто вся она вытекла из худенькой, беленькой Лели. Карине захотелось закричать от ужаса. Даже завизжать что есть мочи, как в клубе, когда мордастый занес урну над головой Олега. А потом закрыть глаза, заткнуть уши и убежать.
Из последних сил, преодолевая себя, она искоса взглянула на Лелю и вдруг увидела, как на шее у той пульсирует маленькая синяя жилка. Карина приложила к ней дрожащую руку и почувствовала, как бьется ей в ладонь оставшаяся в венах кровь.
Она тяжело поднялась на ноги. По спине градом струился пот. Карина с остервенением рванула молнию на пальто, раздался угрожающий треск. Она скинула пальто на пол и, стараясь дышать глубоко и ровно, чтобы отделаться от надвигающейся дурноты, бросилась к телефону.
Трясущиеся пальцы соскальзывали с кнопок.
Она не помнила, что кричала в телефонную трубку. Кажется, ей диктовали другой номер по перевозке рожениц, и она звонила по нему, что-то объясняла, говорила адрес.
Вдруг навалилась дикая усталость, апатия и черная смертельная тоска. Карина повесила трубку, вернулась к Леле и села рядом с ней на ковер. Синяя жилка билась, но слабо. А бурое пятно, засохшее по краям, снова алело в середине.
«Это расплата, – обреченно думала Карина, тупо глядя в потолок, на сверкающую всеми гранями хрустальную люстру, – самая страшная расплата, которую можно было придумать за украденное счастье».
Раздался звонок. Быстро вошли трое – мужчина средних лет, высокий, светловолосый, по виду – врач,
