Милан Николич - Современный югославский детектив
Начав исповедоваться у бензоколонки, он явно испытывал потребность продолжить свою исповедь. А мне казалось, что уже все сказано. Однако вопрос к нему у меня был.
— Вы знакомы с Сенечичем?
— А как же! Он обо мне все знает…
— Все? О вас, о вашей жене, о Ромео?
— Все! Обо мне! О моей жене! О Ромео! Он вел мое дело, когда я загремел в тюрьму за растрату. Знает, что Ромео увел у меня жену, пока я отбывал срок, и знает, что она ко мне вернулась!
— Значит, он не подумает, что у вас были причины убивать Ромео?
— Полагаю. Хоть он и знает, что человек я горячий! Ваш приятель (он имел в виду Джордже), наверное, уже рассказал Сенечичу о драке. Плохо мне придется; вдруг он все же решит, что я в приступе злости… Мало ли что может прийти ему в голову…
Он пригладил рукой свою кудрявую шевелюру. Смуглый, темные живые глаза, приплюснутый нос. «Как у боксера, — подумал я. — А может, этот боксерский нос он заработал в многочисленных драках?» Я окинул его взглядом. Был он в синем комбинезоне, какой обычно носят служащие бензоколонок. Под комбинезоном угадывалась ладно скроенная фигура. Прпич, должно быть, хорош и в костюме. На ногах — новые черные ботинки, парадные. Когда наши взгляды встретились, он усмехнулся. Руки с длинными пальцами были ухоженные, не огрубевшие от работы ни в тюрьме, ни на бензоколонке.
— Я всегда работаю в перчатках. — Прпич словно читал мои мысли. — У меня, знаете ли, потребность, чтобы руки всегда были чистые!
Можно ли чистыми руками задушить человека? Не знаю. Он был уж слишком откровенен со мной, совершенно незнакомым ему человеком. Не налаживал ли он со мной отношения, чтобы потом обратиться за помощью?
Прпич, вновь угадав мои мысли, спросил:
— Думаете, я вляпался?
— Думаю! И очень сильно, если говорите неправду.
— Я сказал вам правду!
— Если вы говорили правду, постарайтесь вспомнить все до мелочей. Может, это вас спасет!
— Какие мелочи вы имеете в виду?
— Ну, например, кого вы видели перед мотелем между шестнадцатью часами и…
В этот момент дверь раскрылась, и милиционер выкрикнул:
— Степан Прпич!
— Я! — отозвался тот.
— Пройдите в кабинет директора!
— И?.. — спросил меня Прпич, покидая гостиную.
— …шестнадцатью часами сорока пятью минутами, — договорил я. — Я знаю, у вас отличная память.
Прпич остановился. Пристально взглянул на меня:
— В прятки играем?
Я похлопал его по плечу:
— Только правда может спасти вас!
Дверь закрылась, а я стал размышлять, почему следователь начал с него. По-моему, куда логичнее было бы допросить вначале Розмари Штраус, ведь это она обнаружила задушенного шелковым шарфом Ромео.
Мои размышления прервал Нино:
— Простите, который час?
— Восемнадцать часов двадцать восемь минут.
— Юлиане пора принять лекарство.
— Какое лекарство? — поинтересовался я.
— Она больна. — Нино смутился. — Вы, наверное, заметили… Она потеряла много крови.
— Лекарство у вас?
— Нет, у нее. Боюсь, придется ее разбудить…
— Да ведь она уже не маленькая, — попытался я успокоить юношу, — может и сама о себе позаботиться.
— У нее очень крепкий сон, ее надо разбудить, — упрямо твердил свое Нино, затем он встал и вышел из комнаты.
Я снова взялся за блокнот. Не прошло и трех минут, как Нино вернулся. Теперь он сел за мой столик.
— Ну, приняла Юлиана лекарство?
— Дверь заперта на ключ, — сказал Нино. — Я постучал, крикнул, что это я и что пора принять лекарство, она ответила «Да, да!», и я со спокойной душой пошел назад.
— Ну вот, видите! Может, закурите или выпьете что-нибудь?
— Нет, спасибо. Знаете, я бы сыграл в шахматы!
— В шахматы? Теперь?
— Надо, чтобы пальцы успокоились. — Он поднял руки, и я увидел, что пальцы у него дрожат.
— Вы правы, — согласился я. — Прекрасная идея! Я бы сыграл партию. И мне надо успокоиться.
— Впутались мы в это дело… — Нино не договорил и уставился на свои дрожащие пальцы. — И зачем нам все это понадобилось?
— Да, — сказал я, стараясь скрыть охватившую меня при этих его словах ярость, — и впрямь, зачем нам все это понадобилось? И зачем вам понадобилось бить Юлиану?!
— Вы… вы… — прошептал Нино, — вы видели?..
Я не успел ответить. Дверь распахнулась, и в гостиную вошел официант. Вероятно, его прислал Сенечич. Он подошел к столу, за которым сидели Чедна, Розмари и Штраус. Хотя официант был не в форменном пиджаке, а лишь в белой выпущенной поверх брюк рубашке, он обливался потом в этот душный вечер.
— Что господа желают?
— Бутылку виски, — сказал Штраус, — лучше «Чивас».
— «Чиваса», к сожалению, нет. Могу предложить «Джонни Вокер» и «Балантайн».
— «Джонни Вокер», — выбрал Штраус. — И немножко яда!
— Как прикажете!
Надо признать, у официанта было чувство юмора! Он подошел к моему столику:
— Для вас?
— Шахматы, — сказал я, — и бутылочку минеральной «Раденская — три сердца»…
— Шахматы? — удивился официант. — Ах, да! Сию минуту! — и, наклонившись, зашептал мне на ухо: — Я видел его. Подошел к грузовику, но меня прогнали, говорят: «Официантам тут нечего делать!» Его перенесли в дом, пока вы сидели в директорском кабинете. Врач осмотрел… Мне велели составить три стола… а он лежит… Потом его увезли в больницу, для вскрытия… Значит, для вас шахматы и «Раденскую — три сердца»… Сию минуту…
Шахматная доска была большая, фигуры красивые. Истинное удовольствие заняться игрой, требующей напряженной работы мысли. Доску обрамляла инкрустация — виноградные листья и грозди.
«Не заключенные ли мастерили? — подумал я. — Может, именно над этими шахматами трудился Степан Прпич, коротая время в тюрьме?»
Нино играл осторожно. До пятого хода он молчал, затем, оторвав взгляд от доски и внимательно посмотрев на меня, спросил:
— Вы видели, как я похлопывал. Юлиану по щекам?
— Как вы ее били! — тихо с неприязнью поправил я.
— Похлопывал по щекам, — упрямо повторил парень. — Это не одно и то же.
— Неужели вы способны бить слабую, больную девушку? Давайте пощечины здоровым, тем, кто сильнее вас…
— Вы разговариваете со мной так, будто я убийца, — сдерживая ярость, произнес Нино. — Я не из тех людей, которые достойны презрения…
— Никто вас не презирает, и меньше всех я. — Я смягчил тон. — Напротив, все мы испытываем к вам определенную симпатию, нас тронула ваша забота о Юлиане. Потому-то я был потрясен, увидев, как вы «похлопываете по щекам» — так, кажется, вы это называете — вашу подругу.
— Ну… вам известно, что Юлиана больна…
— Известно! А вам известно, что… В конце концов, вы же интеллигентный человек… А ведете себя как ревнивый мальчишка!
Не выпуская из руки ферзя, Нино засмеялся. Это был смех человека, едва сдерживающего бешенство, смех, родившийся в тайниках человеческого сознания, тихий, почти беззвучный, смех, в котором чувствовались боль и презрение, этот смех меня обезоруживал — я не мог понять, что он скрывает.
— Ревнивый? Побойтесь бога! Я ревную?! К кому? К тому ловеласу? — Последнее, видимо, относилось к Ромео. — Неужели вы думаете, что на меня произвела впечатление его тирада о Джульетте? Неужели вы думаете, что он представлял себе настоящую Джульетту? Неужели вы думаете, что мне неизвестны шекспировские стихи? Вы помните, с какими словами он обратился к моей Юлиане?
Он смотрел на меня невидящим взором. Лицо, делавшее его похожим на Фернанделя, вдруг стало красивым.
— Я — как Сирано де Бержерак. Нас не украшают красота и страсть, нас красят разум и любовь. Я стану археологом, буду изучать оставленную человечеством память о себе… Но я человек, из плоти и крови, человек, который, с вашего позволения, знает, что такое любовь и верность…
Он замолчал, поставил ферзя именно на ту клетку, откуда, как я предполагал, он будет являть для меня наиболее серьезную угрозу, и продолжил:
— Кому не известна история Ромео и Джульетты?! Все влюбленные воображают себя Ромео и Джульеттой. Готовы жертвовать жизнью…
Как блестели его глаза! Этот человек, подумалось мне, убежден, что для своей Джульетты он Ромео. А может, он просто безумец? Дальнейший ход его рассуждений укрепил возникшее у меня подозрение.
— Неужели вы думаете, что я не знаю стихов, которые прочитал Ромео? Больше того, я знаю лучший перевод! А хотите в оригинале?
Now Romeo is below'd and loves again,Alike bewitched by the sharm of looks…
Я люблю Шекспира. Археология требует знания языков. Английский я знаю почти как родной. Всего Шекспира я прочитал на английском. «Отелло» помню, наверное, целиком. Прочитать вам мои любимые строки? Послушайте:
