Что дальше, миссис Норидж? - Елена Ивановна Михалкова
Миссис Таублер огляделась. Николас смотрел на нее с нескрываемым отвращением, Амелия – удивленно. Она тряхнула хорошенькой головкой и звучно произнесла:
– Амелия, ты глубоко больна. Это единственная правда во всем, что сейчас было сказано. Ты нуждаешься в помощи. Прими мою руку и не верь лживым наветам!
Девушка взглянула на протянутую пухлую ладонь так, словно это была змея.
– Ты сожгла дневник моего отца.
– Я оказала тебе услугу! Ты и вообразить не можешь, какие ужасы он описывал.
– Ты буквально сводила меня с ума!
– Это ложь! Неужели ты считаешь меня способной на столь низкий поступок?
Казалось, Амелия колеблется. Но в это мгновение горничная вскинула голову и с внезапной ожесточенностью проговорила:
– Да ведь вы сами просили меня не давать мисс Свенсон заснуть! То дверью хлопнуть, то уронить что-нибудь тяжелое. Говорили, мол, вредно ей много спать, от этого кровь густеет. Я-то, дура, и давай стараться! Простите, мисс Свенсон! Я поначалу знать не знала, что творю. А потом сообразила, да уж побоялась вам признаться.
Это бесхитростное свидетельство произвело неожиданно сильное воздействие на собравшихся.
– Какая подлость, – выдохнул Стивен. – Подумать только, что я мог… Что я всерьез обдумывал… Что я почти решился…
– Уезжай, Жозефина, – не повышая голоса, приказала девушка.
Миссис Таублер поднялась и холодно улыбнулась:
– Помни, Амелия: ты в Дорвик-хаусе ненадолго. На сколько ты отсрочишь неизбежное? На месяц? На два? Сейчас ты оттолкнула руку помощи. Но наступит день, когда ты горько пожалеешь об этом.
Она вышла, не удостоив остальных даже взглядом.
– Господь всемогущий, а ведь у нее и впрямь невыразимо противный голос, – пробормотал Николас.
По незаметному знаку мажордома горничные исчезли.
– Значит, царапины… – начала Амелия.
– …всего лишь следы ваших собственных ногтей, – закончила за нее гувернантка. – Вы бы догадались об этом раньше, если бы после первого приступа не приняли ванну. И разорванное белье – последствия судорог.
– А синяки…
– Отпечатки ваших собственных пальцев. Вы кажетесь хрупкой, мисс Свенсон. Однако я вспомнила, как на моих глазах вы оторвали несколько пуговиц у платья. Ваша служанка добросовестна; она пришивает их крепко. Требуется недюжинная сила, чтобы вырвать их с корнем.
Стивен пересел поближе и ласково взял ее за руку:
– Дорогая, я так виноват перед тобой! Прости меня! Я и подумать не мог… – За окном раздался собачий лай. – Святые небеса, есть ли предел коварству этой женщины?! – взревел мистер Каннингем и выбежал из столовой.
Сэр Николас деликатно отошел к дальнему окну и закурил сигару.
– Не сочтите меня неблагодарной, – тихо проговорила Амелия. – Вы спасли меня от одной угрозы. Но теперь я навеки под гнетом другой. Я больна! Мистер Хилл сказал бы, что я одержима дьяволом!
– Именно в этом он и пытался вас уверить вчера за завтраком. Миссис Таублер, несомненно, пообещала ему, что, если она станет хозяйкой поместья, Дорвикский лес отойдет церкви. Она распоряжалась вашей собственностью как своей. А вы… вы в его глазах были временной помехой. Оба они дожидались, когда тайное станет явным.
Миссис Норидж неожиданно хмыкнула. Амелия подняла брови.
– Простите, мисс Свенсон. Мне показалось ироничным, что проявление вашей болезни уберегло вас от разоблачения. У вас так сильно выражена непереносимость света, что вы готовы забраться в барсучью нору, лишь бы укрыться в темноте. И этим чрезвычайно затруднили миссис Таублер ее задачу. Она буквально пыталась вытащить вас на всеобщее обозрение. Но раз за разом вы исчезали. Она старалась не спускать с вас глаз, а верный Эймори берег хозяйку, точно цепной пес. Мне стоило сразу прислушаться к вам! Вы не допускали и мысли, что он вас предал, – и были правы. Он не осмеливался поговорить начистоту и рассказать вам правду об отце… И взялся лишь ревностно оберегать вас. Заперев меня в спальне вашего дядюшки, он без труда перенес вас в комнату.
– И вы полагаете, остальные слуги…
– Знали или догадывались, – кивнула Эмма. – Но Дорвик-хаус охраняет ваш покой, словно зачарованный лес – сон спящей принцессы.
Амелия поникла.
– Но миссис Норидж! Ведь отныне я обречена! Жозефина права: истина неизбежно всплывет. И тогда… Что меня ждет? Кто я буду для всех? Изгой! Искалеченное чудовище, не способное обуздать приступы собственного тела!
– При каких же обстоятельствах она всплывет? – спросила Эмма.
– Жозефина…
– Миссис Таублер не скажет ни слова. Ей нечем подтвердить свои обвинения.
Взгляд Амелии, невольно скользнувший к окну, выдал ее мысли.
– Мистер Барни-Трей, не уделите ли нам несколько минут, – позвала гувернантка.
Николас молча подошел и сел, заметно взволнованный.
– Позвольте мне быть с вами откровенной, – сказала Эмма. – Мисс Свенсон опасается, что теперь, когда вы узнали правду о ее состоянии, вы займете сторону ее врагов. – Юноша издал короткий протестующий возглас, но гувернантка не позволила себя перебить. – Я не успела объяснить мисс Свенсон, что ради близости к ней вы пошли на обман и пойдете еще бог знает на что, чтобы защитить ее…
При слове «обман» на лице сэра Николаса заиграли желваки.
– Ради близости? – повторила Амелия, замерев.
– Мистеру Барни-Трею нужен был предлог, чтобы оказаться здесь, и он его изобрел. Кто автор картины, которую вы выдали за свою?
– Гилмор МакАлистер, – нехотя сказал юноша.
– Тот самый МакАлистер? – ахнула Амелия. – Знаменитый пейзажист?
Гувернантка позволила себе слегка пожать плечами:
– Ваш друг не отличает Томаса Гёртина от Уильяма Тернера. Где вы были в тот день, когда якобы заканчивали свой пейзаж?
– У МакАлистера, – признался Николас. – Мы с ним давно знакомы. Он поселился в местной гостинице и две недели кряду трудился над этим пейзажем. Я уговорил его. Не стану говорить, во сколько мне обошлась его работа… Амелия, прости за этот обман!
Просиявший взгляд девушки подсказал миссис Норидж, что долго вымаливать прощение сэру Николасу не придется.
– Вы полагали, что в вашем окружении скрывается злобный безумец, – вполголоса проговорила она. – Но вас всегда окружали те, кто вас любит. Зависть и злоба одной-единственной женщины не сможет вам повредить.
– Но эти ужасные приступы…
– Позвольте мне нарушить ваш запрет и пригласить в Дорвик-хаус того, кто сможет помочь.
– Кого же?
– Друга, – мягко сказала миссис Норидж.
Два дня спустя обитатели поместья могли видеть экипаж, из которого вылез широкоплечий представительный джентльмен в сюртуке и шляпе. Доктора Хэддока – а это был именно он – тепло встретила хозяйка. Они проговорили несколько часов, прежде чем его фигура снова показалась среди фонтанов и статуй.
На этот раз компанию ему составляла миссис Норидж.
– Знаю, вы ждете утешительных известий, – проворчал доктор Хэддок, когда они в молчании прошли минут десять. – Что я могу вам сказать? Медицина –
