Что дальше, миссис Норидж? - Елена Ивановна Михалкова
Амелия закусила губу до крови. Однако решительно покачала головой.
– Гиацинты ни в чем не виноваты. Но виноват человек. – Миссис Норидж перевела взгляд на Жозефину. – Когда мистер Хилл, точно охотничий пес, принес вам свою находку вместо того, чтобы доставить ее прямиком в руки законной наследницы, вы изучили дневник и поняли, как протекала болезнь Фредерика Свенсона. И что же? Внезапно вы стали свидетельницей такого же приступа у его дочери.
– Ложь! – резко сказала Жозефина.
– Это случилось в библиотеке. Мисс Свенсон упала. Сначала вы растерялись: звали ее по имени, потом оттащили в кресло. Она не могла бы дойти сама. Однако этот приступ был недолгим. Мисс Свенсон очнулась в уверенности, что на нее повлиял аромат гиацинтов. Ведь их запах действительно был последним, что она помнила. Вазу изнутри протерли от пыли слуги. Их старательность была принята за злонамеренность. Если бы в тот момент вы рассказали правду о том, что произошло на ваших глазах, мисс Свенсон сумела бы сделать правильные выводы. Вместо этого в вашем уме зародился жестокий план. Эпилептиков и поныне лишают права распоряжаться имуществом, назначая им опекуна. Вот чего боялся мистер Свенсон! Вот почему он скрывал свои приступы от всех, и более всего – от домашних, боясь, что они проговорятся. Его дочь унаследовала семейную болезнь. Ее сходство с отцом необычайно сильно; стоит ли удивляться, что вместе с фамильной красотой к мисс Свенсон перешли и недуги Фредерика? Однако там, где другой человек увидел бы беду, вы узрели возможность для обогащения.
– Что это значит? – сердито осведомился Стивен.
Гувернантка перевела на него задумчивый взгляд.
– Боюсь, вы были частью плана, мистер Каннингем. Миссис Таублер вознамерилась получить от вас предложение руки и сердца. – Щеки Стивена приобрели кирпично-красный оттенок. – Одновременно тайна мисс Свенсон должна была раскрыться миру. Новоиспеченная супруга убедила бы вас, что во имя пользы племянницы вы должны взять на себя опеку. А затем мисс Свенсон оказалась бы в психиатрической лечебнице, а миссис Таублер – в Дорвик-хаусе, его полновластной хозяйкой.
Молчавший до того сэр Николас неожиданно для всех выругался.
– Дьявол нас всех раздери, а я ведь чувствовал что-то такое… – неопределенно выразился он. – Слишком уж вы насели на нашего Стивена. Но я думал, в вашем положении это вполне объяснимо. Бастион почти пал, оставалось сделать пару залпов…
– Не хватало лишь одного звена, – сказала Норидж. – Мисс Свенсон должна была явить миру свой порок. Иными словами, у приступа должны были найтись свидетели. Не близкие люди, преданные ей и готовые даже на ложь в суде. – Она наградила сэра Николаса коротким взглядом. – А те, кто не стал бы сдерживать свой пыл, описывая, как мисс Свенсон билась в судорогах. Идеальный свидетель – мистер Хилл. Кто подверг бы сомнению показания священника! Но вот беда: у вас не получалось спровоцировать прилюдный приступ.
– Как, позвольте? – перебил Стивен.
– Не думаете же вы, мистер Каннингем, что миссис Таублер положилась бы на волю провидения? – с укором спросила гувернантка. – Когда в ее руки попал дневник, она заполучила не просто описание эпилепсии. Нет, это был поистине свод правил! Фредерик Свенсон изучил свою болезнь. Он знал ее, как знают давнего врага. В своих записях он подробно описывал обстоятельства, приводившие к ухудшению. Миссис Таублер оставалось лишь идти проторенным путем.
Впервые за все время Амелия перевела взгляд с гувернантки на Жозефину.
– Ты… ты делала… – запинаясь, выговорила она, – ты делала все это нарочно?
Хладнокровие изменило миссис Таублер. Лицо ее пошло нервическими пятнами.
За нее ответила Эмма:
– Миссис Таублер хорошо изучила, чего именно ваш отец старался не допускать. Его волновал избыток впечатлений. Состояние его ухудшалось при нарушениях сна. Спокойный размеренный режим, долгие прогулки, здоровая пища, отсутствие потрясений – вот что позволяло ему держать болезнь в отдалении. Миссис Таублер принялась изводить вас. Служанка, будившая вас раньше времени. Шумные гости. Следует отметить прекрасную идею с собаками! Это ведь вы убедили мистера Каннингема, что он скучает без своих борзых? До вашего разговора мистер Каннингем стойко переносил разлуку.
– Я заботилась о том, кому отдала свое сердце, – нетвердо сказала Жозефина.
– Вы уничтожали спокойствие и тишину этого дома, – возразила Эмма. – Ваш громкий смех, вашу нескончаемую болтовню, ваше вечное желание настоять на своем – все это можно было принять за черты энергичного характера. Кто рассмотрел бы за ними умысел! Мисс Свенсон обвиняла себя в том, что ей тяжело дается каждая минута, проведенная с вами. Да ведь вы прикладывали к этому все усилия! Конечно, вы балансировали, стараясь не выдать себя. О, вы действовали искусно! Две фальшивящих девицы кому-то другому всего лишь испортили бы вечер… Однако для хрупкой психики мисс Свенсон это была пытка, тем более тяжкая, что она лежала в области неосознаваемого. Фредерик Свенсон годами наблюдал за собой. Он знал, как пагубны для него бессонные ночи или слишком шумные друзья. Но душевное здоровье мисс Свенсон и без того было расшатано чудовищными подозрениями. Она то сомневалась в своем рассудке, то искала, кого обвинить в своих бедствиях. Даже однодневная поездка в город оказалась для нее тяжелым испытанием. Не зря мистер Эймори был против! В ту же ночь по возвращении у вас, мисс Свенсон, случился приступ.
– Так значит, не было никого, кто унес меня из комнаты? – выговорила Амелия.
– Вы сбежали сами. У вас выраженная светобоязнь, мисс Свенсон. Проснувшись, вы испугались луны. Поступь эпилептика отличалась от звука ваших обычных шагов, и я ошибочно решила, будто кто-то пробрался в вашу комнату. В бессознательном состоянии вы спустились в подвал и спрятались в самой темной комнате, как делали прежде. Ваш разум даже в припадке помнил, где можно найти укрытие. Вам мучительно больно смотреть на свет. Мистер Эймори видел, как вы прошли мимо него. Такое случалось не в первый раз. Однако он полагал, что я подослана миссис Кларк, и остановил меня, когда я пыталась проследовать за вами.
Амелия вопросительно взглянула на мажордома. Тот опустил глаза, безмолвно подтверждая слова гувернантки.
– Так значит, Жозефина, эти два месяца ты изводила меня, – проговорила девушка. И вдруг негромко засмеялась. – Даже ваш спор о дьяволе был только попыткой лишить меня спокойствия. И все это – ради Дорвик-хауса?
– Ради десяти тысяч фунтов в год, – поправила Норидж. – Ради платья, сшитого у лучшего портного. Ради сада, фонтанов, великолепных скаковых лошадей… Нет сомнений, миссис Таублер: вы все прибрали бы к рукам.
Стивен Каннингем с глухим стоном обхватил седую голову.
– Жозефина,
