Что дальше, миссис Норидж? - Елена Ивановна Михалкова
– Мне все известно, – с великолепным апломбом сказала Амелия. – То, что вы себе позволили, – это недопустимо.
– Я действовал в интересах истины! – выкрикнул мистер Хилл.
– О, вовсе нет, – вмешалась гувернантка. – Вы действовали в ваших собственных интересах.
– Не вам об этом судить!
– Лучше, если об этом будет судить ваш патрон? – непроницаемым тоном спросила Эмма.
Священник вздрогнул, и лицо его выразило такое смятение, что если у Амелии и оставались сомнения, они растаяли без следа.
– Вы должны незамедлительно покинуть Дорвик-хаус.
Не прошло и часа, как Бродерик Хилл, униженный, растерянный, сошел по ступенькам. Его провожали только двое: Эймори, чье лицо выражало неприкрытое отвращение, и миссис Норидж. Кучер прищелкнул языком, лошади тронулись, и фаэтон навсегда увез священника из поместья.
* * *
На обед был подан виндзорский суп. Мягчайшая телятина, разваренные бобы, черный перец… Стивен Каннингем принюхался и зажмурился от восторга.
– Невероятно! Амелия, что ты сотворила с кухаркой?
– Божественно, – подтвердила Жозефина. – Но где же наш дорогой священник? Не припомню, чтобы он хоть раз опоздал на обед. Неужели очередная находка?
– Мистер Хилл сегодня утром покинул Дорвик-хаус, – ровным тоном сказала Амелия.
На лице Жозефины промелькнуло странное мрачное выражение, совсем не вязавшееся с ее легкомысленным обликом. Помолчав, она спросила:
– Надеюсь, он не болен?
Амелия искоса взглянула на миссис Норидж. Сэр Николас, с которым гувернантка перед обедом успела обменяться парой слов, кажется, вовсе не мог вспомнить, кто такой Бродерик Хилл. Мысли его были заняты другим. Он выглядел подавленным, но этого никто не заметил.
– В самом деле, отчего мистер Хилл не попрощался с нами? – удивился Стивен.
– Я не дала ему задержаться ни на минуту, – с тем же неестественным спокойствием пояснила девушка.
Услышав это, даже сэр Николас очнулся от своего забытья.
– Я не в силах поверить… – Жозефина высоко подняла брови. – Амелия, как ты могла? Что должен был позволить себе мистер Хилл, чтобы ты обошлась с ним так жестоко?
На этот вопрос у мисс Свенсон не было ответа.
– Возможно, я смогу внести некоторую ясность, – сказала миссис Норидж. – Мистер Хилл поступил бесчестно. Он передал вам дневники Фредерика Свенсона.
– Что? Что за нелепая мысль? – Жозефина попыталась рассмеяться.
Все замерли. Даже великолепный виндзорский суп, в который пошла лучшая мадера, был на время забыт.
– Мистер Хилл проговорился. Он сказал: «Я встречал такие тайники и прежде… в других поместьях». Но не было никаких других поместий. Архив семьи Свенсонов – первый, куда его допустили. Он действительно встречался с тайниками такого рода, но в этом самом доме. В первом тайнике лежал дневник мистера Свенсона. И мистер Хилл, как верный пес, принес его вам.
– Как? – одновременно воскликнули Амелия и ее дядюшка.
Жозефина принужденно рассмеялась.
– Ваши измышления даже забавны!
– Вы испугались, узнав, что вашу комнату будут осматривать. Вам ничего не грозило, и если бы вы оставили дневник в своем саквояже, все прошло бы хорошо. Но вы занервничали и решили, что хранить такую улику чрезвычайно опасно. Его могла найти горничная. Слуги бывают так любопытны! Дневник уже сыграл свою роль: он подсказал вам, как добиться желаемого. Настала пора избавиться от него. Все утро вы жгли записи Фредерика Свенсона. Я знала, что вы солгали, когда изобразили свой поступок как сиюминутный жест. Вам не доводилось жечь такую кипу прежде, миссис Таублер. Иначе вы бы определенно знали, как плохо горит бумага. Невозможно бросить рукопись в камин и ожидать, что она вспыхнет, точно порох. Вы раздирали дневник на отдельные листы и отдавали их пламени; вы посвятили этому несколько часов, вы торопились и торопили огонь… По иронии судьбы, вы своими руками уничтожили единственное свидетельство, которое могло бы помочь в вашем недобром замысле.
Амелия слушала гувернантку со все возрастающим изумлением.
– Замысле… – дрожащим голосом повторила она. – Жозефина, ради всего святого, объясни мне, о каком замысле идет речь!
Миссис Таублер сложила руки на груди.
– Я отказываюсь понимать, в чем меня обвиняют!
– Среди пепла мне удалось отыскать сохранившийся обрывок дневниковых записей, – спокойно сказала Эмма. – Вот он.
С этими словами она аккуратно расправила на скатерти обгорелый клочок бумаги. Стивен Каннингем, сидевший ближе всех, подался к ней и вслух прочитал:
– «Повсюду вонь жареного мяса, это невыносимо…»
– И это все? – Жозефина расхохоталась. – Амелия, я бы на твоем месте немедленно написала миссис Кларк, предостерегая ее от общества этой женщины. Вонь жареного мяса? Это тот фундамент, на котором вы строите свои обвинения, утверждая, что дневник написала не я, а Фредерик Свенсон?
Миссис Норидж кивнула:
– Ну разумеется. Мистер Свенсон всю жизнь страдал от своего недуга. Он держал его в большой тайне и изливал свое сердце только дневнику. Да еще его верный слуга знал о том, что происходит. Ваш отец, мисс Свенсон, многие годы мучился от приступов эпилепсии, также называемой падучей болезнью.
Девушка прижала ладонь к губам.
– Со временем мистер Свенсон заметил, что приступам предшествуют одни и те же симптомы. Во-первых, его глаза начинали болезненно реагировать на свет.
– А что же во-вторых? – прошептала побелевшая Амелия.
– Незадолго до приступа его охватывало состояние, которое можно назвать обонятельной галлюцинацией. При зрительных галлюцинациях мы видим то, чего не существует: людей ли, призраков… Обонятельные вызывают в нашей памяти некий запах, которого в действительности нет.
– Жареное мясо? – ошеломленно протянул Стивен.
– Именно так, мистер Каннингем. Эти строки свидетельствуют о том, что мистер Свенсон знал о симптомах. Он понимал, что они означают приближение припадка. Он удалялся ото всех, чтобы скрыть то, что считал позором. Лишь мистер Эймори был его доверенным лицом. Со временем приступы стали приходить все чаще и чаще. Вот почему полы в Дорвик-хаусе устланы коврами – на тот случай, если хозяин упадет в судорогах, не успев добраться до спальни. В конце концов, увы, так и произошло. Нет сомнений, мисс Свенсон: ваш отец стал жертвой эпилептического припадка.
Амелия не могла выговорить ни слова. Мажордом, стоявший у стены, обеспокоенно смотрел на нее.
– Вы уверены, что резкий аромат гиацинтов вызывает у вас обморок, – продолжала Эмма, обращаясь к ней. – Но это лишь плод вашего воображения. Все обстояло наоборот: ваш разум, предвидя приступ, предупреждал вас о нем обонятельной галлюцинацией. Мистер Эймори, будьте добры…
Старый гном отлепился от стены, наклонился к стулу, стоявшему возле Амелии, и вытащил небольшую вазу с тремя голубыми гиацинтами. Девушка вскрикнула, словно увидела собственную смерть.
– Они ничуть для вас не опасны, – заверила Эмма. – Аромат виндзорского супа перебил их запах, однако вы не могли его не почувствовать. И
