Юрий Кургузов - Возвращение Скорпиона
Лариса покачала головой:
— Не "связала", а "навела". Она и сама об этом не знала.
Жена Паука прошептала:
— Я не знала… Клянусь, не знала!
Но я мало-помалу начал брать себя в руки.
— Так значит, ты подпрягла Кота, а потом сама…
— … приехала в этот город, — подхватила Лариса. — И подружилась с Маргаритой — уж извини, дорогая, — чтобы иметь возможность находиться как можно ближе к эпицентру событий. Полагаю, это мне удалось.
Я угрюмо пробормотал:
— Это тебе удалось. Это тебе замечательно удалось, но… Но конечная цель пока не достигнута! Ведь я… прости, жив.
И вдруг…
И вдруг Снежная Королева — Огненная Саламандра весело рассмеялась:
— Ну и ладно!
Я насторожился:
— Не понял…
— А что тут понимать? — удивилась она. — Жив — значит, жив. И вообще… И вообще — я передумала.
— Передумала что? — уточнил я.
— Господи, да мстить же! Слушай, какой ты, оказывается, тупой!
Я оскорбленно поджал губы.
— И… давно передумала?
Лариса озорным взглядом стрельнула в сидящую шагах в пяти от нее Маргариту, лицо которой цветущим в тот момент назвать было никак нельзя.
— Да нет, не очень. Ну, скажем так — в одну жаркую майскую ночь. (Вот же стерва, а?) Но… — Лариса помолчала. — Но остановить его я уже не могла.
— Хорошо-хорошо! — поспешил закрыть я скользкую тему. — Значит, можно жить спокойно?
— Можно, — милостиво кивнула Лариса. — Живи и никого не бойся. То есть, не бойся меня, — поправилась она и многозначительно посмотрела по сторонам: — Ведь за остальных твоих подруг я, понимаешь сам, не отвечаю.
— Это я еще понимаю, — согласился я. — Невзирая на тупизну. А ты?
— Что — я?
— Ну-у, это… Я ведь должен вернуть тебе бриллиант.
Лариса энергично замахала руками, и ее большие тугие груди заколыхались под легким платьем не менее энергично.
— Нет уж, благодарю покорно, можешь оставить его себе! На память.
Я остолбенел:
— Что?!
— Только то, что слышал. Я еще достаточно молода, да и, по-моему, привлекательна, чтобы подвергать свою драгоценную жизнь опасности быть прибитой когда-нибудь из-за этой дряни. И знаешь, наверное, эти алмазы прокляты. Они — самые настоящие вдовьи камни, разве нет?.. А денег и прочего, поверь, у меня хватает.
— Я верю… Верю! — вдруг неожиданно для самого себя торжественно провозгласил я и рухнул перед Ларисой на колени. Рухнул и сказал: — Не пугайся, я не сошел с ума. Просто… Просто позволь хотя бы в такой форме выразить свое восхищение, ибо пока ты единственный человек из встреченных мною, кто отважился на столь героический поступок — добровольно отказаться от "Чёрного Скорпиона". Виват!
Глаза ее вспыхнули:
— Ну, может быть, не от всякого…
(Намёк?)
Я быстро поднялся и обвел остальных присутствующих сверхвнимательным взглядом.
Остальные присутствующие ответили мне тем же.
А потом я сказал:
— Многоуважаемые дамы и господа! Хотя я и тупой, но тем не менее не желаю ударить мордой в грязь в присутствии такой благоразумной леди. Да, кстати, леди? — снова оглянулся на Ларису. — А сколько всего, по-вашему, было этих "Скорпионов" в природе?
Лариса пожала плечами:
— В природе — не знаю. Знаю только, что один алмаз был у моего мужа, второй у супруга Риты, а третий… у Славы.
— Кота? — уточнил я.
Она нахмурилась:
— Ну-у, пусть будет — Кота.
— Больше вопросов не имею, — кивнул я и тотчас задал следующий: — Но где же в таком случае бриллиант Кота?
Всеобщая тишина — и вдруг, за моей спиной…
— Здесь.
Я обернулся как ужаленный.
Стоящий у окна Профессор держал в руке не очень длинный, на вид явно старинный кинжал и смотрел на меня тяжелым, немигающим взглядом.
— Здесь. Просто забыл тебе сказать…
Я мгновенно взял себя за узду.
— Знаешь, я тоже кое-что забыл тебе сказать.
Уголки его губ чуть приподнялись. Похоже, это означало улыбку.
— Что не существует никаких арабских, персидских или пуштунских письмен, а следовательно, и остальных сорока семи "Скорпионов"?
Я горько вздохнул:
— И это тоже.
Он усмехнулся:
— Ну, об этом я догадался давно.
— Еще бы, — пробормотал я. — Из нас ты всегда был самым догадливым. Но впрочем, и я малый не промах… — Подошел поближе и, почти шепотом: — Что вы собираетесь делать с этим кинжалом, а точнее — камнем, Иван Иванович? Тоже откажетесь от него в пользу бедных?
Взгляд Профессора иной раз не хуже удара того же кинжала. Да и речи его порой едва не валят с ног. Как в данном случае меня.
— Нет, — покачал головой Профессор. — Нет, отказываться от бриллианта ни в чью пользу я не собираюсь. Я просто хочу подарить его.
— Подарить?! — Физиономия моя вытянулась.
— Да, подарить. Самому нормальному и, извините за банальность, хорошему человеку из здесь присутствующих.
И тотчас все "здесь присутствующие" как гуси вытянули шеи и принялись озираться по сторонам, словно безмолвно вопрошая: кто же, кто же он, самый нормальный и хороший из нас?
А Профессор протянул кинжал Кузнецу:
— Держи!
Тот захлопал глазами. Как и все остальные. Я тоже захлопал: бандит и рэкетир Кузнец — "самый хороший"?! Ну-ну…
Толик охренел:
— Мне-е?!
— Тебе. — Профессор сунул кинжал ему в руки и посмотрел ледяным взором на точно набравшую в рот воды публику: — А вас, господа, я не просто предупреждаю — я вам обещаю: если когда-нибудь, завтра либо же через двадцать лет, кому-нибудь из вас — неважно, мужчина он или женщина, — взбредет вдруг в голову начать охоту еще и за этим алмазом, то день этот станет для него предпоследним. Клянусь!.. — Слушайте, за все годы нашей совместной "работы" я не видел Профессора таким, а уж я-то видел его всяким. Он многозначительно помолчал. — И лучше вообще прижмите хвост. "Чёрные Скорпионы" — это наши — вы понимаете? — н а ш и камни. Всё. Теперь — всё! — И отвернулся к окну.
Я заметил, как передёрнуло остальных. В том числе — и Паука. Бедный "папа"! Должно быть, в подобном тоне с ним никто и никогда не осмеливался говорить. Однако он покорно проглотил всё. А что ему оставалось? Но вот я лично в речи Профессора кое-что недопонял. Ладно, может, еще допойму.
Чёрт, но что же теперь делать с алмазом Ларисы? После ее заявления я, признаться, собрался было отписать его Пауку. Почему? А хрен его знает! В знак какой-то небольшой благодарности за долготерпение и некое, пусть и весьма оригинальное, сотрудничество, что ли… Да в качестве ответного дара за Джона, наконец!
Однако теперь, когда Профессор столь непреклонно объявил, что "Чёрные Скорпионы" — "наши" камни… Да, пожалуй, Паук всё же обобьется, а вот с "Иваном Ивановичем", похоже, настала пора объясниться. Но это уже, разумеется, тет-а-тет.
Я снова вышел на середину зала и придал лицу выражение глубокой скорби.
— Увы, дамы и господа, наше торжественное заседание подошло к концу. И я даже не интересуюсь, есть ли еще у кого вопросы, потому что отвечать на них больше не буду. Почему? Да, если честно, надоело. Что же касается бриллианта, от которого отказалась Лариса Константиновна, то и на него, уважаемые, рты не разевайте. Всё. Занавес. Конец фильма. Благодарю за внимание, можно расходиться по домам, то есть — по дому. До свиданья…
Первым из комнаты сдёрнул Паук. Следом пулей — не глядя на меня — вылетела Маргарита. Людмила выплыла как крейсер "Аврора" из Финского залива — злой, но уже не опасный, без снарядов и торпед, крейсер. "Натали" на секунду замешкалась, по-моему даже собралась было что-то сказать, но я мягко, почти ласково прошептал:
— Топай, родная, топай!
Она вспыхнула — и оскорбленно утопала.
Таня же Николаевна, уходя, сокрушенно качала головой, словно говоря: "Ну и наворочали вы тут делов, молодой человек!" А я почему-то вообразил вдруг семейную сцену: Паук порет ее розгами по крепким розовым ягодицам, и даже улыбнулся: не прочь, ох, не прочь я полюбоваться на такое занятное зрелище!
А вот Ларису я остановил сам. Остановил, взял за руку…
Она подняла глаза:
— Что?
Я смутился.
— Да нет, ничего, просто… Просто хотел спросить: ты уедешь или останешься?
Она тряхнула черной гривой:
— Конечно, уеду. Что мне теперь здесь делать? Всё, что хотела, я… сделала.
— Или — не сделала, — вздохнул я.
Лариса кивнула:
— Или не сделала. Ну и ладно. — Помолчала. — А… ты?
Я удивился:
— А мне-то какого оставаться? Уезжаю.
— Один?
— Не знаю. — Хотя, разумеется, прекрасно знал.
— Ну, всё, — шевельнула она губами. — Пошла…
— Ага, — пробормотал я. — Иди, конечно, иди. Только… Знаешь, положи там от меня цветы на могилу Бригадира и… прости. Еще раз прости — просто не было у меня тогда выбора.
