Сергей Сибирцев - Привратник Бездны
Жива, жива, ведь, голуба! И с брательничком своим сумасшедшим вершит сейчас какие-нибудь благотворительные акции-гадости...
Так, а если не пороть горячку, если нормально успокоиться, и попытаться окончательно выйти из этого нелепого сновидения...
Володя, ну посуди сам, ну взвесь все! Все, что на протяжении этих чудовищно растянутых месяцев, твориться с тобою, - это нормальный человеческий сон...
Переел чего-нибудь на ночь, вот и мучают, не отпускают порядочные рядовые рутинные сновидческие скитания, которые всевидящий слепец Гомер характеризовал, весьма метафорически насмешливо: сердечных тревог укротители...
Неужели в настоящей своей жизни ты можешь представить себя прикованным к полугнилой трубе, в какой-то бетонной занюханной щели, а в трех шагах сытно посапывает в полусгнившем кресле дегенеративная горилла в образе псевдорусского богатыря-амбала, умеющего так славно зловеще тянуть свое незатейливое воспитательное простосердечное "а-а будешь..."
А для того, чтобы по-настоящему (по взаправдашнему) пробудиться, и выбраться, наконец, из этого престранного пуруша-иллюзиона, нужно некоторое уважение к заявленной ситуации, - то есть, к своему подавленному дневному Я, которое на психоаналитическом сленге зовется - подсознанием, а еще пейсмекерским куражом серого мозгового вещества...
Мысли, или их подобие клубились, завихряясь, стелясь по дну памяти, точно апрельская запоздало прощальная поземка, - чего мне сейчас не достает, так именно обыкновенного удалого безоглядного куражливого проступка-жеста...
Володька, дорогуша, ведь тебе же не в первой выпутываться из подобных громоздящихся нелепостей!
Призови эту сопящую ископаемую тварь из его мерзкого гнезда и надень на его инфантильный пустотелый стриженый "бубен" личную свою парашу, чтоб знал, что никто его здесь не трусит, чтоб...
Чтоб этот чудовищный человекообразный выползень, - обмундированное в камуфляж воплощение двух основных животных инстинктов - полового и питательного - во всей их безмерной ненасытности, - осознал своим квазимозговым эндосмосом, что не прикованный приморенный пленник есть ничтожный червь...
Потому что лишь человек способен чувствовать жизнь во всех ее ниспосланных ему провидением проявлениях... лучезарных и бодрящих, как утренняя хладная бриллиантовая россыпь росы на соцветиях его цветника сельского, дачного, запущенного, проросшего диким чертополохом...
... Мне буквально слизнуть хочется эти врачующие смачно алеющие текучие зерна, прикопленные за ночь в лепестках, - прихватить жадным языком вместе с пыльцой нектара, и сделаться пчелой, свободной рыжей жужелицей-труженицей, той, что уже жужжит деловито и серьезно за моим дачным окошком...
А моя еще не умытая физиономия дачного лодыря и лежебоки уже в предвкушении утренней колхозной летней зари расплылась себе в этакой самодовольной неге, сознавая себя, свою впечатлительную душу за нечто высокое, незаурядное, несеюминутное, но сиюминутно ждущее обыкновенной, ежедневной, такой прозаической для тутошних жителей сельской зари...
Чудесное июньское утро деревни Гореловка колхоза имени 60-летия СССР...
Натуральные, не воображаемые, не из газет, советские селяне просыпаются по своим устоявшимся искони деревенским законам, малопонятным моему слуху и взору еще мутноватому из непромытого еще с прошлого года дачного окошка...
Утренних, самых хрипло горластых петухов, разумеется, я не удосужился прослушать...
Нет! Ага, вот и задорное возвещение нового светлоокого дня... Один, второй...
Ей богу, не меньше пяти разгорланились на всю пробуждающуюся округу.
Му-у! Умм-у!..
Это мое горожанское настороженное ухо принимает сигналы местных буренок, наверняка выгоняемых на утрешний пастуший моцион...
Да-а, милые деревенские пеструшки... Я хоть и наездник дачный, но осведомленность имею о вашем утреннем парном продукте. Хотя, к сожалению, от сего неразбавленного презента меня несколько, так сказать... В общем, не держится, ваш полезный диетический продукт в желудке молодца-горожанина. По надобности тотчас же спешу. Да и вкус у вашего пользительного продукта весьма специфический. И поэтому нормальное неконцентрированное молоко для кофе закупаю в тутошнем сельпо.
Недурная, доложу вам торговая точка. На днях купил, - не достал! именно купил, безо всякой блатной очереди осенние штиблеты. За 75 рэ. Югославские, светлые из тонкой плетенки-шевро, и в придачу без шнурков - на эластичной широкой резинке под элегантно простроченным языком.
Правда, продавец, этакая кустодиевская пампушка всучила в нагрузку килограмм залежавшейся сельди, издающей аромат аж за версту, - но зато какой!
Нагрузку я пожертвовал местным котам-хулиганам... И они широты натуры моей, вернее, не скаредности ее, не простили мне!..
Я взглянул на отрывной листок наполовину похудевшего календаря, 22июня 1981 год. Достопамятная советская дата...
Буколическое дачное видение вдруг так же растаяло, как и выявилось, выткалось из жидко-желтоватой подвальной видимости, видимо, вновь возвратившись в одну из бессмысленных бесконечных кладовок памяти...
... В момент истаивания дачно-лубочной эфирной акварели, одновременно же забрезжила изрядно потешная, прежде никогда мною лично не испробованная физиологическая мизансцена-мысль, преобразовать которую в натуралистическую действительность я вознамерился почти тотчас же, в момент истаивания дачно-лубочной эфирной акварели...
6. Претворение в действительность потешного забытья
Никогда не предполагал, что летальное удушение малообразованного оппонента, который, естественно, воспротивлялся моему законному желанию всеми возможными и доступными (включая и подлые аффектированные самодеятельные приемы самообороны) средствами своего нехилого организма, будет настолько длительно нудно, что после претворения в жизнь долгочаянной вожделенной мечты на мою душу снизойдет такая отчаянная промозглая скука и апатия, разогнать которые у меня уже более не достанет никаких физических и моральных сил...
Оказывается, убивать (по-настоящему, собственной напрочь обезоруженной рукой!) немифических и не сновидческих сожителей - это такая тяжкая, неэстетическая и неблагодарная для души работа, после которой открывается дверь в совершенно иную действительность, в которую нужно снова вживаться, осваиваться в ней, осознавая себя убийцей, грешником...
Лично для меня вхождение в следующую жизнь началось весьма буднично, прозаично, - мне предстояло каким-то образом освободиться от стальных наручных украшений, один зацеп которого держал меня на постоянной рабской привязи...
Я все еще хватал ртом спертый, пропитый, пропитанный потовыми и прочими духовитыми испражнениями, воздух подземельного затвора, ворочал еще теплую влажно тяжеленную тушу стражника-жлоба, пытаясь одной, онемевшей от переусердственных усилий, рукой отыскать ключи-отмычки...
И ворочая эту груду отменных мышц, костей и прочей остывающей булькающей полостной требухи, я кажется, впервые принял к сведению, что жизнь человеческая, крепится, удерживается, в сущности, на таких хрупких подставах-козлах, сковырнуть, порушить которые, оказывается при надлежащем (сверхотчаянном) желании способна любая человеческая же воля...
Самое главное, что требуется в подобных нечеловеческих экспериментах, - это ни в коем случае не анализировать исход опыта, не заглядывать в гипотетическое будущее, не загадывать вообще и в частных деталях. Потому что все, что прочила перспектива едва задуманного поединка, абсолютно было не в пользу сумасшедшего измордованного и физически и как еще угодно индивидуалиста, некогда возмечтавшего о холостяцкой элементарной передышке...
Если бы полчаса назад, я хотя бы на гран усомнился в успехе нафантазированного боевого беспредельного мероприятия, я бы уже не одну минуту вдыхал миазмы параши, благополучно надрюченной на мой отчаянный "бубен"...
Безусловно, все, что я сумел сотворить со своим супротивником, я сотни раз прокручивал в воспаленных мозгах и наяву на корточках, привалившись спиною к осыпающейся дряхлой каменной кладке, и в сновидческом бреду, из которого мечтал однажды вообще не выбраться...
Но, выбравшись из сновидческого монстра-кошмара, - в котором я невообразимым образом, одолевал, побеждал неких тварей в человеческом обаятельном, обходительном, очаровательном образе, - я попадал уже в совершенно иную человеческую действительность, которая (я начинал в это верить уже твердо, осознанно) есть все тот же бессмысленно (или, все-таки умышленно) длящийся болезненный сон...
А в предыдущих сновидениях я учился подавлять самый древний, самый ежедневный, и самый же подлый инстинкт - инстинкт жизни.
Оказалось, что этот атавистический инстинкт во многих случаях мешает именно выживать, - выживать достойно, и не в качестве холопа, раба или даже нанятого угодливого лакея...
