Ксавье Монтепен - Лучше умереть!
— Этот момент будет длиться вечность! — перебила его Мэри.
— Отнюдь нет, и я это вижу, — решительно заявил миллионер.
— С чего ты взял?
— Последние строки его письма вполне ясно об этом свидетельствуют…
— Ошибаешься! Вряд ли сердце меня может обманывать. Люси стоит между нами. Это непреодолимо. Я все прочитала в ее глазах… Она уверена, что Люсьен ее не бросит. Она любит и любима. И надеяться мне совершенно не на что.
— Нет! Тысячу раз нет! Наоборот, тебе следует надеяться, ведь ты имеешь на это полное право. Честью клянусь, по-моему, письмо Люсьена является его первым шагом на пути к твоему сердцу. Кроме того, непреодолимая преграда вполне способна вдруг взять да исчезнуть… Умереть, к примеру… Умереть можно в любом возрасте.
— И правда. Клянусь, я вовсе не желаю ей смерти, но если бы она вдруг умерла, это была бы сама судьба…
— Что я могу передать от тебя Люсьену?
— Передать я хотела бы лишь то, о чем ты не сможешь ему написать…
— То есть?
— Что я люблю его, — страстно сказала Мэри, — и умру, если он меня не полюбит!
Сердце Поля сжалось; он поцеловал дочь и быстро вышел, чтобы скрыть стоявшие в глазах слезы. Страдания Мэри буквально перевернули ему душу.
«Наверное, она права… — подумал он, — сердце-то не обманешь… И, пожалуй, за этими строками и в самом деле стоит лишь признательность. Ну что ж, а я хочу, чтобы признательность переросла в любовь, и для этого остается только устранить пресловутое препятствие, Люси… Счастье моей дочери — прежде всего, и добиться его нужно любой ценой».
В тот же день миллионер написал Люсьену ответное письмо, закончив его следующими строками:
«Будьте уверены, дорогой коллега, я не преминул тотчас же показать дочери те строки вашего письма, что были адресованы ей, и она очень тронута. Однако она полагает, что продиктованы они лишь вашей признательностью, а признательность — не самое горячее из чувств. Вам известно, что бедняжка больна, очень больна… Для того чтобы она могла победить болезнь, найти в себе жизненные силы, ей необходимо очень теплое отношение. Воскресить ее к жизни может лишь божественная радость взаимной любви. В этом ее спасение… Неужели же тот, от кого оно зависит, способен обречь ее на смерть?»
Овид Соливо, назвавшийся Аманде фальшивым именем — барон Арнольд де Рэйсс, — предупредил девушку, что не может с ней пообедать на следующий день, ибо неотложные дела призывают его в Фонтенбло.
Назавтра, нарядившись типичным добропорядочным буржуа, он около девяти утра вышел из дома и направился к вокзалу Сен-Лазар, где купил билет до Буа-Коломб.
Он прекрасно запомнил маршрут, что так подробно описала ему накануне молоденькая примерщица, и, выйдя из здания вокзала на указанной станции, пошел по улице, ведущей прямо к Версальской дороге.
Овид перешел на правую сторону и пустился по дорожке: в ширину она была не более двух метров. Пройдя метров двести — на этом участке по обеим сторонам высились какие-то изгороди, — он достиг того места, где, после еще одного железнодорожного переезда, изгороди обрывались. Слева простиралась обширная равнина, местами поросшая деревьями. Так что по одну сторону дорожки была теперь живая изгородь из терновника, а по другую лежали возделанные поля. Впереди виднелась дорога, ведущая из Парижа в Аржантей, вдоль нее, насколько хватало глаз, росли высокие деревья.
Дижонец пошел дальше по дорожке вдоль железнодорожного полотна — медленно, внимательнейшим образом оглядывая все вокруг. Вскоре слева от себя он увидел рощицу — штук тридцать тополей высились в зарослях терновника, чахлых дубков и каких-то сорняков. Рядом проходила тропинка, ведущая в глубь равнины.
Овид пошел по ней, обогнул рощицу, затем вернулся на дорожку, прошел до насыпи Парижской дороги, на которую можно было подняться по выбитым в земле ступеням, а чуть подальше — по пологому склону. Дижонец поднялся по лестнице и совсем рядом увидел железнодорожный мост. Не останавливаясь, он прошел по нему и мерным шагом прогуливающегося человека направился на станцию Буа-Коломб, где сел в первый же поезд на Париж.
Все это происходило в четверг. На следующий день Люси в половине второго вышла из дома, держа в руке весьма объемистый, но явно легкий пакет, наняла извозчика и приказала ехать на вокзал Сен-Лазар. Без четверти два она села в поезд.
Выйдя на станции Буа-Коломб, она направилась именно по той дороге, которую изучал накануне Овид Соливо, перешла через железнодорожные пути и пустилась по тропинке.
Дойдя до рощицы, которую столь тщательно обследовал Овид, Люси подскочила от неожиданности и тихонько вскрикнула: в траве под тополями, положив руки под голову, лежал на животе какой-то человек — похоже, он спал и вроде бы даже не проснулся при появлении девушки. Люси прошла мимо, тихонько сказав самой себе:
«Ну какая же я дурочка! Бедняга просто устал и прилег отдохнуть, а я испугалась…»
И пошла своей дорогой. Едва она удалилась шагов на двадцать, как спящий открыл глаза, какое-то время провожал взглядом ее фигуру, затем снова опустил веки, и могло показаться, что он спит мертвым сном.
Когда горничная провела Люси к жене мэра, часы пробили три. Люси тут же приступила к примерке платья — с этой клиенткой госпожи Огюстин нелегко было работать: вечно ей все не нравилось, она постоянно требовала, чтобы что-то подправили или переделали. Люси с редкостным терпением скалывала платье булавками, что-то изменяла, подгоняла — и через три четверти часа закончила работу.
— Барышня, а вы знаете о том, что платье должно быть готово завтра и не позднее девяти вечера? — спросила хозяйка дома.
— Я не подведу вас, сударыня, будьте уверены.
— Как и в прошлый раз, возьмите с собой все необходимое, чтобы подправить дефекты; кроме того, вы сами меня оденете: это очень важно… Вы гораздо лучше, чем горничная, сумеете украсить корсаж и юбку живыми цветами — их пришлют завтра днем. До завтра, барышня!…
Люси, очень довольная, что разделалась наконец с нудной работой, облегченно вздохнула, вышла из дома и той же дорогой пошла обратно. Добравшись до рощицы, девушка увидела, что спящий человек все еще лежит в траве; но на сей раз, нисколько не испугавшись, быстро прошла мимо.
Когда она отошла шагов на тридцать, странный любитель поспать повторил тот же маневр, что и в первый раз: открыл глаза, приподнял голову и долго смотрел вслед Люси. Это был Овид.
«Аманда неплохо меня проинформировала… — подумал он. — Люси ходит именно по этой дороге; значит, она и завтра по ней пойдет… Но, к несчастью, не одна… Досадно! Но что поделаешь… Тем хуже для Аманды!»
Час спустя Овид явился к «братцу» в Курбвуа. Он заранее написал записку и, положив ее в конверт, наспех заклеил его. Конверт он велел передать лже-Арману; тот был у себя в кабинете один и приказал немедленно впустить Соливо; как только дверь за Овидом закрылась, миллионер нетерпеливо спросил:
— Что за нелегкая тебя принесла?
— Здесь нас никто не услышит? — еле слышно прошептал Соливо.
— Нет… Можешь говорить… Какие новости?
— Завтра…
Это столь простое слово прозвучало с ужасающей ясностью. Жак Гаро побледнел, по телу у него пробежала дрожь.
— Завтра? — повторил он.
— Да, условия будут самые подходящие. Просто первоклассные.
Овид во всех подробностях рассказал свой план.
— Ну и что ты по этому поводу думаешь? — спросил он.
— Думаю, — ответил Жак, вытирая выступивший на лбу пот, — думаю, что и в самом деле все спишут на какого-нибудь случайного грабителя; вряд ли кому-то в голову придет подозревать нас с тобой. А ты, приятель, ловок оказался!…
— Да… да… хитрости мне не занимать! Знаешь, меня очень вдохновляет тот момент, что я работаю сейчас на такого хорошего парня, как ты, ты ведь мне настоящий друг…
— И, выражая свою признательность, я торговаться не стану.
— Знаю, черт возьми!… Когда все закончится и Люсьен Лабру женится на моей любимой племяннице, ты будешь у меня в большом долгу.
— Я тебе сейчас нужен?
— Да… Именно поэтому я и пришел.
— Что я должен сделать?
— Выдумать какую-нибудь неотложную работу, которая задержит тебя завтра здесь до поздней ночи.
— Это несложно… что еще?
— Предоставить мне возможность проникнуть на завод и попасть в твой кабинет так, чтобы не пришлось звонить во входную дверь и демонстрировать привратнику свою физиономию.
— Тоже несложно. Я дам тебе ключ от одной дверцы… Что еще?
— Еще мне нужна твоя карета, чтобы с бешеной скоростью вернуться в Париж; необходимо обставить все так, чтобы потом все думали, будто мы с тобой весь вечер вместе работали. Это на всякий случай — полное и вполне железное алиби.
— Нет проблем… Сможешь зайти ко мне в шесть вечеpa? Я буду тебя ждать, и мы здесь же, в кабинете, поужинаем.
