На один удар больше - Анна и Сергей Литвиновы
Так что второй «экспериментальный» эмбрион достался им. А чтобы не потерять будущего ребенка из вида, Георгий с Максимом заранее поговорил. Наплел, что пишет докторскую — это было абсолютной правдой — и для сбора материала очень нужна ему информация о развитии и успехах ЭКО-детей:
— Исключительно анонимно. А вам за беспокойство буду небольшую компенсацию платить. Могу себе позволить, мне грант на исследования выделили.
Тот согласился, и до семи Митиных лет Георгий регулярно получал информацию: мальчик пошел в одиннадцать месяцев, в год и четыре — заговорил. Рано научился читать. А в три года — по инициативе матери — ему провели спортивное тестирование и сказали, что большие способности к теннису. Женя, конечно, начала их развивать, но чемпиона из мальчика не получилось. Тренер слишком жестко взялся за малыша, и тот взбунтовался, заявил, что никогда больше не выйдет на корт. Мать не настаивала. А в Митины семь лет Георгий и вовсе потерял с семьей связь.
И когда — пару недель назад — Гай с гордостью ему представил мальчика, кто «будто бы его Лизе равный», Заморенов сразу приметил, что дети внешне немного похожи. Но пока что ничего не заподозрил. Однако едва Митя назвал свою фамилию, в глазах у него потемнело.
Пусть понимал, насколько взъярится Гай, скрывать ничего не стал. Признался в тот же день. Друг его и заказчик действительно поначалу полыхнул, бросился в драку. Но все-таки выслушал про «контрольную группу», взял себя в руки и в итоге согласился: ничего критически страшного не случилось. Хотя общение между детьми, конечно, надо пресечь. Пусть они маленькие, а явно симпатизируют друг другу. Как бы до влюбленности со временем не дошло — у родных-то брата с сестрой!
— Тренировки совместные отменю. Турниры тоже буду выбирать так, чтобы на них не пересекались, — сказал ему Гай.
— За твоей спиной могут общаться, — предрек Георгий. — Мне показалось: дети подружились. Голос крови, что говорить. Поэтому и симпатизируют друг другу.
— Блин, Жорик! Удружил ты мне со своей «контрольной группой»!
— Но ведь интересно получилось! С точки зрения науки!
— Да, интересно, согласен. Только рискуешь ты один. Я, понятное дело, молчать буду. Но если родители Мити узнают? Тебя ведь засудят! Огромные отступные будешь платить! За нарушение врачебной этики, а то и за бесчеловечный эксперимент. Срок могут дать. А к медицине точно близко не подпустят.
— Не думаю, что они узнают, — хладнокровно ответствовал друг. — Да и шум там поднимать некому. Родная мать у Мити умерла три года назад. А отец от него, считай, отрекся. Посторонней женщине отдал под опеку, а сам снова женился и новых детей родил.
— Откуда ты знаешь?
— Он мне отчеты делал по развитию мальчика. До его семи лет. А потом отдал сына в приемную семью, и мы общение прекратили. Но вообще, конечно, тебе бы лучше с Лизой вообще из страны уехать. Перебирайтесь в Испанию, в США. Там и по теннису перспектив больше.
— Я и хотел, но позже, не сейчас!
Однако пока по всему выходило: с отъездом надо поторопиться.
Лиза (непонятно, в отца или мать) — девчонка упрямая. «Отстранение» Мити восприняла в штыки, устроила отцу скандал. Да еще Гай подслушал: Костик подливает масла в огонь, плетет сестре какую-то ерунду, будто произвели ее в тайной лаборатории.
«Уедем немедленно. Допустим, в Испанию, — решил. — А продавать дом буду позже».
И пока Митя играл турнир в Калининграде, крутился, словно белка в колесе. Подбирал для дочери подходящую академию, брал очередной кредит, чтобы внести аванс за обучение. Получал визы, покупал билеты.
Дочери сказал туманно:
— Скоро поедем в Испанию.
Она понятия не имела, что есть план уехать навсегда, поэтому обрадовалась. Школу — зачем она теперь? — Гай отменил вовсе. Лизины документы оттуда забрал, в освободившееся время втиснул дополнительные тренировки.
Отъезд планировался через неделю.
И тут вдруг ему звонит Татьяна, Митин опекун. И просит о срочной встрече.
* * *
Гай Золотов
Тань, Танечка! Ну что ты хочешь от меня услышать сейчас? Что я подлец? Что мне очень жаль, что раскаиваюсь? Да называй меня как угодно: бесчеловечный. Фашист. Диктатор. Только мне не жаль. Еще раз повторяю: мне совсем не жаль. И я не раскаиваюсь. Хотя любой, наверно, человек меня категорически осудит.
И ты бы осудила. Еще несколько месяцев назад — пригвоздила бы к позорному столбу. Уничтожила.
Но только сейчас, Таня, кое-что изменилось. Ты теперь — в нашем клубе. Я видел тебя — во время матчей приемного сына. И понял: ты такая, как я. Пусть пока гораздо меньше меня разбираешься в теннисе, но тоже хочешь, чтобы твой сын выигрывал. Чтобы он побеждал. Ты с легкостью согласилась изменить собственную жизнь ради того, чтобы вести Митю по этому пути. И ты счастлива тем, что он лучше других. И готова себя принести в жертву — ради того, чтобы твой сын завоевал весь мир.
Тогда чем мы отличаемся — кроме того, что талантливый сын тебе достался по воле божьей, а я Лизу создал своими руками?
Не надо, не взрывайся, не говори мне, что в дела Всевышнего никто вмешиваться не может. Уже все сделано. Я посмел. Вмешался. И ни секунды об этом не пожалел.
Называй меня сумасшедшим, но это моя мечта. Моя карма. Моя тяжкая — и счастливая доля.
Преступник — тот, кому выгодно. Скажи мне, Таня, скажи: в чем моя выгода? Сейчас — я всю жизнь кладу на то, чтобы развивать Лизу. Я построил ей корт, оплачиваю лучших тренеров. Слежу за ее здоровьем, питанием, психологическим состоянием и развитием. Я весь в долгах, черт возьми, но скажи — ради чего? Думаешь, жду: она разбогатеет и меня отблагодарит? Господи, да не нужно мне этого! И не обязаны взрослые дети как-то благодарить и тем более содержать своих родителей! Почитай истории теннисных семей. Да, сестры Уильямс или Даня Медведев делают родителям дорогие подарки — но и только! Огромными своими доходами успешные теннисисты все равно распоряжаются самостоятельно.
Или ты думаешь, я хочу греться в лучах Лизиной славы? Не буду скрывать: я мечтаю. Как она в семнадцать, как Маша Шарапова, выигрывает Уимблдон и бежит ко мне на трибуну с объятиями и слезами. Но что плохого — мечтать? Гордиться тем, сколько в дочку вложил и пережил вместе с ней?!
Да, черт возьми, это был эксперимент. Неэтичный. Наверно, неправильный. Но единственная, перед кем я реально виновен, — это моя супруга. С ней, не буду оправдываться,
