Фаворит - Дик Фрэнсис
Я вспомнил кабинет со стеклянными полками. Я словно видел перед собой резной дубовый письменный стол, папки с бумагами по истории индейских племен и среди них одну – с надписью «Майя». Дядя Джордж слишком много говорил мне о майя, и он знал, что слово «Чичен-Итца», несомненно, наведет меня на след.
Глава 18
Полюбив Кэт, я уничтожил окружавший ее мир.
Она стояла передо мной, стараясь держать себя в руках, с выражением такой непримиримой, испепеляющей ненависти на лице, что я ощутил свое несчастье так же ясно, как ощущаешь горечь во рту. Притушенный когда-то внутренний огонь наконец ярко запылал в ней. На ее лице появилось новое выражение – силы и зрелости. Я смотрел на нее – более желанную, чем когда-либо.
Предварительное дознание о деятельности и смерти Джорджа Пенна дважды откладывалось и теперь наконец закончилось. Полицейские, свидетели, Кэт и я – все мы стояли в холле брайтонского суда, готовые его покинуть.
Заключение о «действии в состоянии невменяемости» было милосердным, но невозможно было скрыть от любопытных и жадных до сенсаций репортеров масштабы преступной деятельности дяди Джорджа. «Л. С. Перт» и «Такси Маркони» занимали первые полосы газет в течение двух недель. То, что я подтолкнул дядю Джорджа на самоубийство, в итоге нисколько не помогло тетушке Дэб. Шок и скорбь довели ее до сердечных приступов, и четвертый оказался последним. Но для Кэт самоубийство дяди Джорджа было все-таки лучшим, что могло случиться в данной ситуации. Ей пришлось узнать правду о нем, но не пришлось присутствовать на суде и пережить его казнь.
Однако на мои письма с выражением сочувствия она не отвечала. На звонки по телефону я каждый раз получал один ответ: ее нет дома. И вот теперь я понял почему. В свалившемся на нее горе она обвиняла меня одного.
– Я ненавижу вас, – произнесла она безжалостно. – Вы мне отвратительны. Вы пролезли в наш дом, воспользовавшись добрым отношением хозяев… – Я подумал о наших нежных поцелуях, и, судя по вспышке в ее глазах, о том же подумала и она… – За все это вы отплатили тем, что затравили несчастного старика, а в результате убили и беспомощную старую женщину. У меня нет ни дяди, ни тетки. У меня теперь нет никого на свете. Никого. Нигде. – Она говорила с горечью. – Зачем вы сделали это? Почему вы не оставили их в покое? Зачем вам нужно было разорять мой дом? Вы же знали, как я любила их! Я не могу видеть вас, вы мне ненавистны!
Я сглотнул и попытался облизнуть пересохшие губы.
– А вы помните детей, которых возил в школу тренер по джиу-джитсу, иначе их не решались отпускать из дому? – спросил я.
Кэт мрачно посмотрела на меня, будто не слышала моего вопроса.
– Вы самый отвратительный человек, которого я когда-либо встречала, и, хотя вы сделали так, что я не могу вас забыть, я никогда не буду думать о вас без… без… – У нее перехватило дыхание. Она резко повернулась и пошла к выходу.
Вспышки ламп фоторепортеров ошеломили ее, и она вскинула руки в бессильной попытке закрыть лицо. Беспомощность и одиночество ощущались в ее опущенных плечах, а я, страстно желающий ее утешить, был единственным человеком, от которого она не приняла утешения. Я следил, как она прошла мимо засыпавших ее вопросами журналистов и села в ожидающую ее наемную машину.
Машина тронулась. Я молча смотрел вслед.
Наконец до меня дошло, что Лодж стоит рядом и уже несколько секунд что-то говорит. Я не слышал ни слова из того, что он сказал, а он, видимо, ждал ответа.
– Простите, – проговорил я. – Что вы сказали?
Лодж посмотрел на дверь, в которую вышла Кэт, и вздохнул:
– Да ничего важного… Послушайте, она через некоторое время поймет… Я невольно кое-что услышал… Но ведь нельзя обвинять вас в том, что ее дядя совершал преступления!
– Если бы я знал… – сказал я и запнулся, чуть не выдав себя. – Если б я знал, что Джордж Пенн – это Клод Тиверидж, я все сделал бы иначе.
– Ну, для Пеннов все как раз обернулось неплохо, – возразил Лодж. – Такой финал имеет свои преимущества.
Его тон был многозначительным, и я понял, что он догадывается о роли, которую я сыграл в смерти дяди Джорджа. Он и раньше замечал, что мое исчезновение из Брайтона после побед на скачках не соответствовало моему характеру, и проявлял вежливый скептицизм по поводу моих отговорок. Он намекнул, что брайтонская полиция, слушавшая в такси яростный бред дяди Джорджа, уловила какой-то посторонний фон, нечто вроде неясного бормотания, потом – выстрел. Объяснений этому сначала не нашли, но позже был обнаружен выключенный микрофон и пуля в стене. Полиция пришла к выводу, что дядя Джордж испытывает древний револьвер. Они прибыли как раз вовремя и слышали выстрел, которым он убил себя.
– Может быть, вы и правы, – неохотно ответил я Лоджу.
Он улыбнулся и переменил тему разговора:
– На этой неделе будет суд над таксистами. Я полагаю, вы придете дать показания.
– Да, – ответил я, хотя такая перспектива мне не улыбалась.
Все, кто рыскал за мной в тот вечер по дорогам, были встревожены выстрелом и внезапной тишиной в своих приемниках. Некоторые двинулись в Брайтон, другие повернули к Лондону, а один или даже два бросили машины и пытались уйти пешком. Но не ушел никто. Следуя моим туманным указаниям, переданным через Лоджа, полиция блокировала дороги. Так что под конец дядя Джордж вещал на полицию.
Теперь этим людям предъявлялись обвинения в шантаже, нанесении телесных увечий и убийстве.
Записи, найденные в кабинете дяди Джорджа в папке, помеченной с кровожадным юмором «Заметки о человеческих жертвах», полностью подтвердили, что Джо Нантвич был зарезан человеком, который носил мой галстук.
Мотивы преступлений дяди Джорджа теперь тоже были ясны. Сохранять прежний роскошный образ жизни при его доходах после войны было просто невозможно, и вместо того, чтобы заставить тетушку Дэб взглянуть в лицо действительности или хотя бы решиться на это самому, он за год-другой промотал большую часть своего капитала. На последние средства он купил фирму «Такси Маркони» и встал на преступный путь. Он руководил предприятием через Филдера и вряд ли когда-нибудь видел собственными глазами результаты своих жестоких приказов. Я сомневался даже, были ли его преступления для него самого более реальны, чем варварство примитивных народов, обычаи которых он изучал.
