Фаворит - Дик Фрэнсис

Вблизи хриплый шепот не таил в себе бесплотной угрозы, хотя то, что он говорил сейчас, было до ужаса жестоко.

Дверь открылась совершенно бесшумно, потому что человек у стола продолжал говорить в микрофон, абсолютно не подозревая, что я стою у него за спиной.

– Убейте его! – приказал он. – Убейте его. Стреляйте в это животное. Разверните машины к лесу и включите фары. Начинайте сейчас же прочесывать лес. Флетчер, организуйте облаву! Я хочу, чтобы Йорк был мертв, и сделайте это немедленно. Раздавите его!

Человек остановился и так резко втянул воздух, что тот застрял у него в глотке. Он протянул руку за стаканом с водой и отпил глоток.

Голос Флетчера оловянно донесся из громкоговорителя на столе: «Никаких признаков объекта с того самого момента, как он вошел в лес. Похоже, он все-таки ускользнул».

Человек за столом затрясся от ярости. Он начал шептать, и шепот этот был похож на скрежет бурава.

– Если он удерет, вы заплатите за это. Я хочу, чтобы он был мертв. Я хочу, чтобы он был раздавлен. Можете делать с ним все, что угодно. Велосипедные цепи, кастеты – пусть все идет в ход! Разорвите его на клочки. Если он останется жив, всем нам конец, помните это. – Шепот поднялся до хрипа, похожего на полузадушенный крик: – Выпустите из него кишки… Раздавить… Уничтожить!

Он продолжал хрипеть еще некоторое время, изобретая все новые способы покончить со мной, пока мне не стало ясно, что он абсолютно сумасшедший.

Мне сразу все это надоело. Я распахнул дверь и нажал выключатель. Комнату залил яркий электрический свет.

Человек за столом резко обернулся и уставился на меня.

– Добрый вечер, дядя Джордж, – произнес я мягко.

Глава 17

Глаза его сузились от ненависти. Бессмысленный взгляд сменился отвратительным, звериным выражением. Он все еще был забавным дядюшкой моей Кэт. Я видел перед собой дородную фигуру в твидовом костюме, какие носят деревенские джентльмены, но лицо его было лицом человека, приказавшего воткнуть нож в грудь Джо Нантвичу и подбивавшего свою шайку разорвать меня на куски. Его рука как-то странно согнулась, подалась вбок, и он выбросил ее в мою сторону с зажатым в ней револьвером. Это было тяжелое старомодное оружие, громоздкое, но достаточно опасное, и оно было нацелено прямо мне в грудь. Я твердо смотрел в глаза дяде Джорджу, а не на черную дыру дула. Я сделал шаг по направлению к нему.

И тут он наступил, этот миг, на который я рассчитывал.

Дядя Джордж заколебался.

Я видел, как забегали его глаза, как он отвел руку. Несмотря на всю его подлость и тот ужас, которым он наполнял жизнь окружающих людей, сам он никогда не совершил ни одного акта насилия. Угрожая мне по телефону в то утро, когда я ехал в его дом, он сказал, что ему ненавистно быть даже свидетелем жестокости. И несмотря на все это, а может быть, благодаря тому скрытому наслаждению, которое он испытывал, смакуя жестокие обычаи первобытных народов, изучению которых он предавался в тиши своего кабинета, я верил, что так и будет – он дрогнет. «Это, – думал я, – тип человека, наслаждающегося созерцанием жестокостей, которые он никогда бы не смог совершить сам. Он дрогнет». И теперь, несмотря на его бешеную ненависть ко мне, он не смог бы убить меня вот так, один на один, глядя мне прямо в лицо.

Я не дал ему времени собраться с духом. Один быстрый шаг – и я схватил его за руку, держащую оружие. Он попытался встать, но слишком поздно решился нажать на спуск: пуля попала в стену. Я отвел его руку в сторону и вырвал у него револьвер. Его мускулы были дряблыми, и он не оказал мне сопротивления.

Я швырнул его обратно в кресло так, что у него перехватило дыхание, затем нагнулся и выключил микрофон. Мне не хотелось, чтобы полиция или таксисты подслушали то, что я собирался сейчас сказать. Что-то зашуршало, когда я коснулся дяди Джорджа, и я распахнул полу его пиджака. Кусок коричневой оберточной бумаги торчал у него из внутреннего кармана. Я вытащил его и разгладил на столе.

Адрес Джо.

Я перевернул бумагу. В уголке на обратной стороне, небрежно нацарапанные на подвернувшемся под руку листке бумаги, находились слова:

Чичен-Итца.

Читчен Итса.

Читсен.

Человек не был уверен в правописании. Он попросту не знал, как это пишется. Значит, дело касалось не цыплят[3] и не Чичестера. Чичен-Итца. Что-то такое я знал. Кажется, это было имя какого-то индейского императора, но оно ничего мне не говорило. Ровно ничего. И однако Джо погиб из-за этого имени.

Я оставил бумагу на столе в надежде, что она пригодится полиции.

Дядя Джордж оправился от шока. Он как-то сразу обмяк, постарел и казался больным, как будто все в нем вдруг оборвалось. Я не мог заставить себя сочувствовать ему, да и не за этим явился я в контору фирмы «Такси Маркони».

– Полиция будет здесь через минуту, – произнес я медленно и отчетливо. Он зашевелился в своем кресле и сделал резкий и беспомощный жест пухлой рукой. Я продолжал: – Они слышали все, что вы говорили по радио.

Глаза дяди Джорджа расширились.

– Двадцать третий, – пробормотал он в новом приступе гнева, – двадцать третий не отвечал на последние вызовы!

Я кивнул.

– Вас обвинят в подстрекательстве к убийству. Это по меньшей мере пожизненное заключение, – сказал я. – Подумайте, – повторил я настойчиво, выдержав паузу. – Подумайте о своей жене. Вы все это делали ради нее, чтобы она могла продолжать жить в роскоши, к которой привыкла? – Это были мои догадки, но я был уверен, что не ошибался, и он не стал отрицать это. – Вы слишком долго защищали ее от реальной жизни. Что с ней станет, если вас арестуют и будут судить, а может быть, и повесят?

«А что будет с Кэт?» – безнадежно подумал я про себя.

Дядя Джордж молча смотрел на меня, взгляд его остановился на револьвере, который я все еще держал в руке.

– Вы еще можете успеть, – сказал я.

Наступило короткое молчание.

Издали слабо донесся приглушенный расстоянием звук сирены полицейского автомобиля. Дядя Джордж услышал его.

Он поднял глаза. Он все еще ненавидел меня, но он дошел до последней точки и