Глубокие тайны Клиф-Хауса - Хельга Мидлтон
Эйлин развернула кресло к кровати, жестом пригласила викария сесть в него. Чмокнула старушку в прохладную щечку.
– Пойду, поищу второй стул и организую чай.
Она вышла из комнаты.
«Теперь понятно, почему администрация „Обители“ пускает посетителей только по предварительно оговоренным дням и часам. Тогда у них уют и птичий щебет, а так… бардак и казенщина».
Эйлин бесцеремонно вошла в гостиную, поискала глазами стул полегче. Ей приглянулось плетеное кресло в форме подковы. Удобное и легкое. Она подхватила его и, не обращая внимания на протестующий лепет санитарки – мол, нельзя без согласия миссис Фостер, – выставив ножки кресла впереди себя, как таран, проследовала по коридору. У двери замешкалась. Ножки явно не проходили в дверной проем.
Она поставила кресло у двери и прислушалась к разговору стариков.
Эйлин ожидала услышать голос Патрика, читающего молитву, но вместо благочестивой речи духовника из-за полуоткрытой двери доносились звуки явной перебранки. Громким шепотом, строго чеканя слова, как бы впечатывая их в сознание викария, Габби говорила:
– Да, я мало что помню, но я же не сумасшедшая. Скажи мне, что там происходит.
– Габби, ты и вправду ничего-ничего не помнишь?
– Крохи. Как в тумане. Что-то приходит, а я не могу отличить – то ли это вчерашний сон, то ли реальность пятидесятилетней давности.
– Я не знаю, как начать. Мы были в доме одни – ты и я. Артур и Генри в пивоварне. Анна – в очередной раз в клинике. Малышка Эйлин – в школе. Был изумительный полдень. Ветерок играл занавеской, и ее прозрачные тени бегали по твоим обнаженным плечам и груди. Восхитительное чувство близости и покоя. Мне так жаль, что ты ничего из этого не помнишь. – Он помолчал и продолжил: – И тогда, в этой тишине, как гром, раздался тяжелый стук шагов. Его ботинки, наверное, были подкованы металлическими набойками. Каждый шаг по кафелю холла буквально звенел.
– Как шаги Командора? – уточнила Габби.
– Звонче. Он явно предполагал, что дом пуст, и открыл замок отмычкой. Мы оба испугались, но подумали, что это банальный грабитель. Он застал нас врасплох. Ты быстро нашлась и предложила ему взять шкатулку с украшениями. Ты даже сама открыла дверцу в твоем бюро. Помнишь? У тебя был такой секретер с красивой резной крышкой, а под ней потайное отделение.
– Бюро? Какое бюро? Что ты выдумываешь?! – запротестовала Габби.
– Успокойся. Не в нем сейчас дело. Этот тип не хотел драгоценностей. Он говорил о каких-то фильмах из архивов Генри. И тогда ты состроила одну из своих хитрых мордочек, приложила палец к губам и велела ему подождать за дверью. Ты шепнула мне, что у тебя есть план. Мы быстро оделись, и ты повела нас вниз.
Эйлин за дверью боялась пошевелиться.
– Ты все правильно придумала. Притворилась, что знаешь, где лежат те фильмы, которые Генри снимал, и заманила злодея в винный погреб.
– Я не хотела его убивать. Я только хотела его там запереть и спокойно проводить тебя. Нас не должны были видеть вместе, а потом я бы вызвала полицию.
– Негодяя сгубило любопытство. Он выглянул из погреба, увидел туннель и вышел на площадку лестницы, ведущей вниз, к воде…
– Да! Помню! Я захлопнула за ним дверь…
– А я… Я был так зол на него…
Снова повисло молчание.
«Ну, ну же! Что дальше?» – Эйлин мысленно подгоняла викария.
Он как будто услышал ее.
– Габби, я за годы служения Господу нашему Богу выслушал множество исповедей. Мне казалось, что я нес груз чужих тайн с достоинством, что наступит день, когда мне придется открыть свою. Но тебе… Я не могу больше молчать…
– Мне ты можешь смело исповедаться. Я все равно через минуту все забуду, – она хихикнула, – а ты облегчишь душу.
– Тот тип, понимаешь, когда он вышел на площадку, то оказался спиной ко мне. Он смотрел вниз, а я… Я просто дал ему пинка… Просто пнул его в зад. Я видел, как он потерял равновесие, как покатился вниз по той чертовой лестнице… Я вернулся в погреб и закрыл дверь. Мне было все равно: ушел ли он, уплыл, добрался ли до берега. Я не хотел ничего знать… Но теперь я знаю. Я знаю, что он умер там – внизу, на дне туннеля. Говорят, что сразу. Что у него сломано основание черепа. Но, если бы я его не толкнул…
– Его бы толкнула я.
– Я не знаю, как с этим жить… – В голосе викария слышались слезы.
– Молча. Так, как с этим живу я все эти годы. Ты что, не догадался? Я не стала вызывать полицию! На следующий день после происшествия я пригласила плотника и заказала полки, закрывающие дверь из погреба в туннель.
Викарий понизил голос, сказал что-то, и Габби рассмеялась. Звонко, весело. Эйлин и не знала ее, смеющуюся таким детским, таким счастливым смехом.
– Почему? – переспросила Габби и весело ответила: – Потому что я ничего не помню!
– Совсем-совсем ничего? Позволь тебе напомнить.
Эйлин заглянула в комнату и остановилась на пороге.
Патрик стоял у изголовья кровати, согнувшись над больной. Одна его рука нежно поглаживала гипс у плеча Габби, а другая держала затылок и прижимала ее лицо к его лицу. Тело Габби подалось вперед, к нему навстречу, и правая, здоровая, рука лежала на спине старика, как бы придерживала, прижимала к себе, не отпускала. Их глаза были закрыты. Они оба застыли в долгом поцелуе.
Эпилог
Двухэтажный номер суперлюкс располагался на последнем этаже самой роскошной гостиницы Бангкока «Пенинсула». Пентхаус чем-то напоминал корму корабля, прикрепленного к основному телу отеля причудливой фантазией архитектора. Периметр был обрамлен балконом-верандой с панорамным видом в сто восемьдесят градусов. Общая площадь – 330 квадратных метров. Высота потолка в гостиной – 20 метров. Стоимость проживания – 4000 долларов за ночь.
Внизу лежала столица бывшего Сиама.
«Все, что мы знаем о Сиаме, – это коты из мультфильма Диснея „Коты-аристократы“», – подумал Стив, слегка перевесившись через перила.
Он обходил двухэтажную виллу, висящую в воздухе, ощущая себя Златовлаской в гостях у трех медведей. Он
