Мертвый сезон. Мертвая река - Джек Кетчам
Вернувшись в спальню, вынул из комода бумажник. Портрет Мэри стоял на прежнем месте – улыбающаяся, постаревшая, но все такая же симпатичная. Задолго до рака.
По привычке, а возможно, и отвлекшись на фотографию, Питерс открыл еще один ящик комода, где лежали кобура и револьвер тридцать восьмого калибра, и уже наполовину вынул было их, когда вспомнил, что на сей раз они ему не понадобятся.
Оружие можно оставить молодежи.
Вик ожидал, сидя за рулем машины. Патрульный, которого Питерс сначала не узнал, оказался Майлзом Гаррисоном. Старик помнил его еще пацаном. Какое-то время Майлз работал разносчиком газет и, по неведомой причине, никогда не доносил их до крыльца. Местные проклинали его каждую зиму.
Питерс поприветствовал Майлза, осведомился, как дела у отца с матерью («Спасибо, все нормально») и забрался на заднее сиденье. Машина тронулась, и старик принялся смотреть копам в затылки через разделявшее салон армированное стекло.
«Забавное местечко, – подумал Питерс, – для старого экс-шерифа».
* * *
Полчаса спустя выпитое виски просилось наружу, и Питерс напоминал себе, что нужно дышать, чтобы сдержать рвотный позыв. Кухня напоминала гребаную скотобойню.
Питерс стоял и смотрел на то, что осталось от тел женщины и молодой няни, и сразу понял, кто здесь побывал. Он догадался об этом уже тогда, когда заметил забрызганные мочой ступеньки дома. Кто-то явно решил пометить территорию.
Манетти, как показалось старику, тоже все понял.
– Теперь видишь, зачем мне понадобился ты, – сказал шериф.
Питерс кивнул.
– С нами связалась мать сиделки. Нэнси Энн Дэвид, в прошлом марте исполнилось шестнадцать лет. Мать сказала, начало смеркаться, она принялась названивать сюда, но к телефону никто не подходил. Потом попробовала еще, пока не начала беспокоиться, и тогда позвонила нам.
– А женщина?
Он глянул на распростертое на полу тело. Как и лежавшая на столе сиделка, оно было обнажено, рук и ног – как не бывало. В груди зияла рана. Где полагалось находиться сердцу, чернела пустота в обрамлении разломанных ребер. Череп был расколот, мозги исчезли. По всему полу тянулись внутренности.
– Лорин Элен Кальцес, тридцати шести лет. Разведена. Муж – Дин Алан Кальцес. Мы посадили его под замок, но я уже имел удовольствие с ним переговорить. Ни до одной из жертв ему не было дела, хотя он признал, что поколачивал жену. Но не думаю, что здесь есть какая-то связь. Кроме того, он не на шутку тревожился о ребенке.
– А сколько, говоришь, этому ребенку?
– Полтора года. Девочка. Нигде ни малейшего следа. Крови нет ни в кроватке, ни в комнате. Вообще ничего.
Стараясь не наступить на лужи крови и мочи, Питерс подошел к столу, чтобы взглянуть на тело девушки. Там уже корпел окружной коронер.
– Джордж? – окликнул его эксперт.
– Будь здоров, дружище.
– Ну, как тебе такое? По новой начинается, да?
– Упаси господь! Надеюсь, нет.
Он заставил себя посмотреть на девушку. И у этой большая часть левой груди также отсутствовала, начисто срезана.
– Что ж, я думаю, что к нам опять пожаловали старые гости, Джордж. Тут много чего не хватает. И вся недостача по части мяса – если понимаешь, о чем я. Знакомо?
Питерс не ответил.
– Причина смерти?
– Черт возьми, Джордж, да они ж ей сердце вырвали.
Он заглянул в распахнутые голубые глаза. А симпатичная была эта Нэнси Энн Дэвид. Нельзя сказать, что прямо-таки красавица, но все же миленькая. Будет кому по такой тосковать.
– А что женщина?
– Удар по голове. Вероятнее всего, топор или тесак. Умерла мгновенно.
Питерс двинулся обратно через кухню. В гостиной ожидал Манетти. Вместе они вышли наружу. Питерсу нужен был воздух.
Вик предложил сигарету. Старик взял, и оба закурили. Небо начинало светлеть, подернулось румянцем раннего утра, и стало слышно, как на смену стрекоту сверчков приходит пение птиц.
– Ну, что думаешь? – спросил Манетти.
Но в словах слышался иной подтекст: «Ты – единственный из всех, кто там был. Только ты можешь сказать наверняка».
Все остальные либо не пережили ту ночь, либо уехали подальше – туда, где не приходилось вспоминать о случившемся всякий раз, когда гуляешь по лесу или идешь поплавать у берега.
Ему бы стоило поступить так же.
Может, так бы он и сделал, если бы не Мэри – Мэри родилась здесь, в Дэд-Ривер, и никуда не хотела уезжать.
Продолжающихся кошмаров должно было хватить, чтобы сказать ему об этом: «Уезжай. Убирайся подальше отсюда». Кошмары, воспоминания – все это без предупреждения являлось изо дня в день, покуда он не опрокидывал второй, а то и третий стакан виски. Особенно часто являлся мальчишка, голый, медленно надвигающийся на Питерса через прицел… и он сам, кричащий ему остановиться… но мальчишка не желает слушаться… и ревут ружья, палящие разом, и…
А теперь и Мэри мертва. Семьи у Питерса больше нет.
В городе жили сплошные незнакомцы.
Надо было ему все же уехать отсюда.
Не поздно было сделать это и сейчас.
И черт с ней, с этой жарой в Сарасоте. Ведь есть же у них кондиционеры, верно?
– Какой-то подражатель, как считаешь? – спросил Манетти с надеждой.
Питерс глянул на шерифа. Вид у него был усталый. Худое, жилистое тело начинало сгибаться в один большой вопросительный знак. Манетти был уже не так молод.
– Через одиннадцать лет, Вик? Подражатель? Спустя одиннадцать лет?
Он отбросил окурок. В носу по-прежнему стояла вонь плоти и крови. Даже сигареты ее не перебивали – ее и еще одну вонь… ту, что врезалась в память, точно рана от ножа, так и не зажившая. Такая, похоже, вообще никогда не заживет.
– Что я считаю… – сказал Питерс.
Потом наступил на тлевший в траве окурок и посмотрел в сторону холмов, все еще серых, но уже различимых. Перевел взгляд вниз – к лесу, скалам и морю. Не так уж до них и далеко.
Прислушался к птицам. Чистые и добрые звуки наступающего утра, столь же надежные и реальные, как солнечный свет. Птичье пение помогло.
– Я считаю, – повторил он, – что в прошлый раз мы кое-кого упустили. И те, кого мы упустили, никуда не делись. Просто на время залегли тише воды ниже травы.
4:47
К тому моменту, когда Дэвид Холбард оторвал взгляд от компьютера, за окном светало. «Все, довольно», – подумал он, хотя усталости не
