Мертвый сезон. Мертвая река - Джек Кетчам
Долбаный Дин.
Женщина захлопнула дверцу машины. С первого раза замок не защелкнулся. «Надо будет отремонтировать, – подумала она. – Только на какие шиши?»
С уходом Дина денег удавалось с трудом наскрести разве что на еду себе и ребенку. А ведь приходилось еще и раз в неделю платить няне. После работы и суеты по дому этот один-единственный вечер в неделю был женщине просто необходим – сходить в кино, выпить пару-тройку коктейлей, – тем более что ребенок наконец достаточно подрос, чтобы можно было оставить его ненадолго. Однако заработок у барменши в Дэд-Ривер был едва ли не нулевым, и никто даже и не думал о том, чтобы подкинуть на чай. Что бы ни говорили про туристов, а с ними хоть на чаевые можно было рассчитывать.
«Протянуть еще месяц, – подумала она, – а там начнется туристический сезон. Так что как-нибудь перекантуюсь».
Она зашагала по растрескавшемуся щебню в направлении боковой двери, на ходу отыскивая ключ от дома на колечке.
Потом услышала, как что-то стукнуло через открытое кухонное окно. Возможно, бутылка колы ударилась о тяжелый и дорогущий разделочный стол. С Нэнси дом – не дом, а сущий раздрай да кавардак.
«Да, а с пивом надо все же завязывать, – подумала женщина. – Пожалуй, это я смогу. Сэкономлю немного денег. Хотя главное, конечно, не это, так ведь? Главное – это я сама и малышка, верно?»
Женщина ощутила прилив вины. Почему она постоянно зовет ребенка «малышкой»?
Девочку звали Сюзанна. Сюзи. И малышкой она была не всегда. Женщина вспомнила времена, когда произносила имя дочери нараспев. А теперь почти не употребляла его. Словно ребенок превратился в какую-то вещь – одну из тех самых вещей на каждом шагу, вроде закладной за дом, дырявой кровли, подтекающего крана в подвале.
Она подозревала, что Дин специально сорвал там резьбу – ей назло.
Он все и всегда делает ей назло.
В какое-то мгновение женщина чуть было не расплакалась.
Затем поднялась по ступенькам и вставила ключ в замок.
«Нэнси, черт бы тебя побрал!»
Ключ не понадобился. Дверь оказалась открытой.
«Ну сколько раз можно говорить этой девчонке: закрывай за собой двери?»
О’кей, значит, сегодня вечером Дин опять торчит в баре. Но вечно так продолжаться не будет. Он ведь уже собирался заявиться именно тогда, когда ее самой не будет дома, когда машины не окажется на подъездной дорожке. Дважды угрожал обчистить. Подогнать фургон – и вывезти все, кроме грязного белья.
«Ну нет, так просто я этого ему не позволю», – подумала она.
«А сейчас надо поговорить с этой девчонкой».
– Нэнси!
Женщина открыла дверь в гостиную, где беззвучно работал телевизор – ну какой, к черту, от него сейчас прок? – притворила за собой дверь и заперла ее на ключ. Потом направилась в сторону кухни. Первое, что она там увидела, была большая лужа на покрытом линолеумом полу, медленно расползавшаяся в направлении угла и даже там уже подступавшая к паркету, крывшему пол в гостиной.
«Кола, – подумала женщина, – кофе, что-то темное и тягучее, и… Боже праведный!» Нет, она определенно убьет эту девчонку.
Ступая осторожно, чтобы не вляпаться в лужу, женщина подняла взгляд и тут же ощутила вонь. Внезапно все, что она собиралась сказать, застыло внутри, как и вопль, так что она могла лишь стоять, пытаясь втолкнуть в себя все увиденное разом, подобно тому, как натужно пытаешься сделать один-единственный вдох на шквальном ветру.
Двое из них примостились на краю кухонной мойки, сидя на корточках, пристально наблюдая за ней своими неестественно горящими глазами. Их свисающие руки были перепачканы кровью.
«Дети».
Сама же Нэнси, обнаженная, лежала на разделочном столе.
Неподвижная. Бледная.
Рук у нее уже не было.
Одежда девушки была разбросана по всей комнате. Джинсы валялись рядом со столом – мокрые, коричневые, поблескивающие.
Шкафы были открыты, коробки и банки – разбиты. Мука, хлебные крошки, печенье, сахар, джемы и желе – все было рассыпано, разлито, разметано по столешнице и полу.
Руки же торчали из мойки. Рядом с грязной посудой.
Все это женщина увидела в мгновение ока, увидела и то, что ее появление не застало вторженцев врасплох. Пока ее желудок бурлил, девушка с окровавленным топориком в руке и двое очень похожих друг на друга грязных мальчишек, державших Нэнси за ноги, повернули головы и окинули женщину взглядом – серьезно, по-деловому, – совсем не так, как двое младших, с ухмылками на лицах сидевших на столешнице.
Женщина посмотрела на девушку.
Та ответила тем же, устремив взгляд своих пустых глаз.
Обе, казалось, словно бы узнали друг друга.
Обе – осознали, к чему ведет присутствие свидетеля.
И, как только самый маленький мальчик – его хозяйка до сей поры даже не приметила – выдвинулся из-за стола вперед, держа в руках белый полиэтиленовый пакет для мусора, туго обтягивавший маленькое, но такое знакомое тельце, и поднял его перед женщиной, чтобы та могла получше его разглядеть, она уже судорожно шарила рукой в сумке, чтобы выхватить револьвер и отправить незваных гостей в тот самый ад, откуда они пожаловали. И она бы сделала это – не взметнись перед ее лицом по тонкой дуге тот самый топорик.
Топорик тюкнул ее точнехонько в центр лба, и она тяжело рухнула на колени.
Все чувства – мука разбитого сердца, ужас, гнев, печаль – вытекли из раскроенной головы очень быстро.
3:36
Джордж Питерс спал и видел во сне, как жена, скончавшаяся три года назад, родила ему сына. Двухгодовалый, теперь он играл на полу прямо перед ним.
Вокруг были разбросаны деревянные кубики, а по рельсам игрушечной железной дороги, начинавшейся под рождественской елкой и устремлявшейся через холл к спальне Питерса, а затем возвращавшейся назад и уносившейся сквозь окно гостиной за пределы дома, мчался миниатюрный состав.
Сам Питерс сидел в кресле и читал газету. За окном стоял яркий солнечный день – майский или июньский, – но рождественской елке это не мешало, и состав делал круг за кругом по игрушечным рельсам.
Мэри ушла к кому-то в гости. Питерс присматривал за мальчиком.
И вдруг раздался стук в дверь, резкий, настойчивый. Кто-то звал Питерса по имени.
Он открыл и увидел Сэма Шеринга, погибшего одиннадцать лет назад – тот кричал на Питерса, говорил, чтобы тот
