Однажды в Мидлшире - Дарья Эпштейн
С этой мыслью лорд Диглби уснул. Проснулся он уже в темноте и испуганно взглянул на часы – не пропустил ли он начало бала. Но нет. Время еще было.
Замок изменился до неузнаваемости. Лорд медленно брел по коридорам, и наконечники его палок цокали в тишине. Широкая парадная лестница, которая, несмотря на все старания Джона, оставалась вотчиной пауков и пыли, сияла. Ее перила обвивали тонкие дубовые ветки с молодыми нежно-зелеными листьями. Лорд Диглби коснулся их и с изумлением обнаружил, что они живые. В них была вплетена старинная гирлянда, в которой медленно вспыхивали и гасли золотистые огоньки. По стенам висели венки из остролиста и омелы, большие вазы, сорок лет стоявшие без дела, наполнились живыми цветами и фруктами, а в воздухе стоял аромат свежей хвои. Восхищенный лорд вдохнул полной грудью. Наконец он медленно проковылял в бальный зал.
– Вот он, вот! – зашептали в темноте.
Вспыхнули свечи. С галереи сначала тихонько, потом все громче и торжественнее, полилась музыка. Вдруг вокруг старого лорда возникли его гости, все – в парадных платьях. Они плавно покачивались в воздухе и переливались, становясь то ярче, то прозрачнее.
К нему подошла очень красивая и очень бледная девушка. Она нежно взяла его за руку и положила ее себе на талию. Обе палки лорда звучно упали на мраморный пол, но он даже не заметил этого. Его ноги твердо стояли на земле.
– «Пусть начнется бал», – шепотом подсказала ему девушка, и он вспомнил, как говорил это шестьдесят лет назад.
– Пусть начнется бал! – сказал он громко.
Музыканты грянули вальс, и они с девушкой закружились в танце.
Где-то там, за стенами, бушевал разгневанный декабрь, которому вскоре предстояло уйти, оставив свой холст январю. Брошенные им горсти дождя и снега бились в окна бального зала, но не могли погасить столь долгожданный и наконец обретенный свет.
А в зале музыка лилась, пары кружились, все сияло и полнилось запахом пунша, корицы и хвои. И было угощение, и был смех, и разговоры, и была эта девушка, снова и снова. Ее глаза сияли тысячей звезд, и в их сиянии лорд смутно чувствовал что-то знакомое, близкое, что-то, что заставляло его ощущать себя юным и беззаботным.
Но старое тело не верило помолодевшей душе, и вдруг, посреди вальса, у него мучительно закололо сердце. Он остановился и согнулся пополам, пытаясь дышать.
– Простите, моя дорогая… – пробормотал он сквозь боль. – Я бы танцевал с вами вечность, но годы уже не те…
Она довела его до кресла и встала рядом, а дворецкий принес ему лекарство. Вскоре боль немого утихла.
– Простите, что испортил вам вальс, – произнес лорд. Он прикрыл глаза и прошептал: – Я устал… Как же я устал…
– Отдохни, Джеймс, – произнесла девушка.
Она погладила его по голове и наклонилась так, что ее лицо было совсем близко к его лицу.
– Ты не помнишь меня, Джеймс? – прошептала она. – Тот бал перед самой войной…
Его глаза распахнулись. Он вгляделся.
– Лилиан!
– Тогда ты тоже говорил, что танцевал бы со мной вечность, помнишь?
– Почти семьдесят лет назад! Я так искал тебя! А потом забыл твое лицо. Ты умерла?
– Да. Почти сразу после бала. Ты все еще хочешь танцевать со мной вечность, Джеймс?
Он смотрел в ее лицо, на ее тонкие брови, звездные глаза, бескровные губы.
– Да, – хрипло ответил он и почувствовал, что сердце закололо снова. – Да!
Она поцеловала его. Сначала было только холодное прикосновение, но потом ее губы стали теплыми и живыми, и вместе с тем он ощутил себя легким, двадцатилетним. Боль прошла. Лорд Диглби вскочил с кресла и привлек Лилиан к себе. Она рассмеялась. Держась за руки, они нырнули в толпу танцующих…
* * *
– Ну что ж, никаких призраков и никакой нечисти тут определенно нет, – сказал доктор Смитсон.
В бальном зале было пусто и тихо. Рядом с ним стоял невозмутимый Стеттон, за его спиной хлюпала носом толстенькая кухарка.
– Но как же здесь красиво! – продолжил доктор с нескрываемым восхищением. – Сам я не застал здешних балов, но отец рассказывал, какими они были. Теперь я это представляю.
– Да, лорд Диглби велел нам все украсить в точности так, как он помнил, – проговорил дворецкий.
– Да… Это было правильно… – сказал доктор. – Должно быть, он предчувствовал, бедняга.
Доктор наклонился к креслу и закрыл простыней тело последнего лорда Диглби.
– Хотя за всю свою практику я никогда не видел, чтобы кто-то умирал с таким счастливым лицом.
На похороны пришла вся деревня. Те же люди, что еще недавно поздравляли лорда с Рождеством и пытались выведать, что происходит в замке, теперь стояли у его могилы и качали головами.
– Что будет с Мидлширом? Ведь застроят…
– А замок? Он вроде хотел его продать. Не знаете, продал?
– Скоро увидим… Скоро всё увидим.
Сьюзан стояла над могилой и не могла поверить. Ей уже довелось столкнуться со смертью близких. Сначала ушла мать, потом – Джейкоб, и обе потери до сих пор отдавались в ней глухой болью. Она была деревом, в котором появились пустоты, и заполнить их можно было только жизнью. Сьюзан старалась изо всех сил. Как и поврежденное дерево, она нуждалась в опоре, и нашла ее здесь, в Мидлшире. Здесь все было знакомо. Все было как всегда.
Домик садовника. Древний замок. Старик-лорд.
Бушби и Диглби. Но теперь и навсегда – только Бушби.
– Мам, а может, он станет привидением? – шепотом спросил Джо. – Ну, как сэр Джонатан?
Сьюзан бледно улыбнулась.
– Если станет, обязательно заглянет тебя навестить, – сказала она.
А сама подумала о старом призраке. Что теперь с ним будет? Вряд ли ему понравится жить в музее. Но разве у него есть выбор?
А что будет с ними самими? Успел ли лорд Диглби составить дарственную на домик?
«Скоро увидим, Сьюзан, скоро увидим».
Поминок не было. Никто не знал, кому теперь принадлежит замок и кто и где должен их устраивать, так что люди просто разошлись по домам. Джон и Мэри ненадолго заглянули к
