Что дальше, миссис Норидж? - Елена Ивановна Михалкова
Речь ее стала бессвязной, и Эмма принесла девушке воды.
– Выпейте. И не волнуйтесь. Вероятно, я ошиблась.
– Прошу вас, задерните шторы. От света режет глаза.
Послышались громкие шаги, и в дверь постучали.
– С добрым утром, моя дорогая! – защебетала Жозефина. – Ты проспала завтрак! Молли, не стой столбом, заходи. Мы позаботились о тебе, Амелия! – пропела она. – Ты такая худышка! Непременно нужно поесть.
С появлением миссис Таублер комната стала казаться переполненной, словно в ней было двадцать человек.
– Жозефина, мне нездоровится…
– Я так и поняла! – Жозефина чрезвычайно ловко и быстро поставила на одеяло поднос. – Чай и пирог! Непременно! Я настаиваю!
Было ясно, что воспротивиться миссис Таублер, преисполненной лучших намерений, можно только устроив скандал. На скандал у Амелии не было никаких сил. Морщась, она приподнялась на подушках.
– И отчего здесь так мало света? В тени чахнут даже растения! А ты, дорогая, самый прелестный цветок Дорвик-хауса.
С этими словами Жозефина раздернула шторы.
– Я взяла на себя смелость пригласить на завтрашний ужин мистера и миссис Реверс с семьей…
– Боже, Жозефина, зачем? – вырвалось у Амелии.
Та недоумевающе уставилась на нее.
– Но они чудесные люди. Такие веселые, жизнерадостные…
– Они утомительны и шумны!
– Я не подумала, что ты не захочешь их видеть. Ты была так приветлива с ними в прошлый раз…
– Это было всего две недели назад! Я не желаю так часто принимать гостей.
– Конечно, дорогая. Прости! – Жозефина примирительно погладила ее по руке. – Мне написать им, что ты нездорова?
Амелия устало покачала головой:
– Не стоит. Я не хочу обижать их.
– Вот и чудно! – просияла Жозефина. – А теперь поешь. Учти, я прослежу, чтобы от пирога не осталось ни крошки!
* * *
Утро следующего дня ознаменовалось прибытием собак. Любимые охотничьи борзые Стивена Каннингема перебудили лаем весь Дорвик-хаус. Не было еще и семи, когда обитатели поместья прильнули к окнам. Сам Стивен выбежал наружу, сияя от радости.
– Кони! Дэш! – восклицал он. – Фидо! Наконец-то!
Новые гости оказались чрезвычайно голосистыми.
– Они еще не пришли в себя после переезда, – объяснял Стивен. – Прости, Амелия!
– Не беспокойся, дядюшка. Я рада, что ты доволен.
Собак отвели на пустующую псарню, но и там они не могли успокоиться. Во время завтрака Амелия, не выдержав, потребовала закрыть окно, в которое ветер доносил звонкое гавканье.
– Говорят, черный пес лает на дьявола, – заметил священник. – Есть ли среди ваших питомцев черная собака, мистер Каннингем?
– А как же! Фидо черен с головы до хвоста.
– На месте дьявола я бы уже оглох и скрылся в безднах ада, – заметил Николас.
Священник покачал головой:
– Не шутите такими вещами! Я ощущаю присутствие потусторонних сил в Дорвик-хаусе. И силы эти враждебны людям. В наш век прогресса дьявол хочет лишь одного: чтобы люди утратили веру в него. И вы, мистер Барни-Трей, вносите свою лепту в его замысел!
Бродерик Хилл, распалившись, указал на Николаса вилкой.
– Если следовать вашей логике, больше прочих развлечений дьявол любит охоту на лис, – насмешливо возразил юноша. – Нигде не слышал столько собачьего лая. Уж не хотите ли вы сказать, что наша национальная забава придумана самим сатаной? Берегитесь, мистер Хилл! Как бы вас не распяли за такие слова!
И он непочтительно расхохотался.
– Вы смеетесь над нами, простыми людьми, – кротко сказала Жозефина. – Но я с детства помню стишок, который читала мне няня: «Черный пес, черный пес черта серого унес! Если слышишь хриплый лай – черт вернулся, так и знай». Вы полагаете, это суеверия? Однако и в суевериях таится истина.
Амелия закрыла глаза рукой, но сразу отвела ладонь, словно испугавшись, что жест ее будет замечен.
– Суеверия, говорите? – вмешался Стивен. – Однако каких-то тридцать лет назад в Корнуолле бытовало поверье о собаках дьявола. Они сопровождают его во время Дикой охоты. А байки про черного безголового пса, в которого переселяется душа некрещеного ребенка? А Баргест, что охотится на одиноких путешественников? Если уж мы беремся верить в суеверия, нам следует решить, в какие именно.
Жозефина смутилась.
– Вы, кажется, сердитесь. Не понимаю отчего… Я лишь рассказываю о том, что запало мне в память.
На глазах ее выступили слезы.
– Я вовсе не сержусь, – смущенно сказал Стивен.
Священник переводил обеспокоенный взгляд с одной на другого.
– Ну а вы, миссис Норидж? – вдруг громко спросил Николас. – Что вы скажете о кознях дьявола в Дорвик-хаусе?
Он откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди. Губы сложились в сардоническую усмешку.
– Ровным счетом ничего, – спокойно ответила гувернантка.
– Но хоть в дьявола вы верите?
– Я полагаю, что есть люди, в которых дьявольского больше, чем в самом дьяволе. Однако в том не его заслуга.
– И вам встречались такие?
– О да, нередко.
– Кто бы мог подумать!
– Я не всегда работала с детьми, сэр. Лучший жизненный опыт можно получить, занимаясь тем, что тебе отвратительно.
– Именно поэтому вы стали гувернанткой? – съязвил Николас. – Впрочем, я уже понял, что вы мастерица уклончивых ответов. Что ж, позвольте мне сменить безусловно занимательную тему нашей утренней беседы. Мне приятно сообщить, что моя картина завершена! Одну минуту!
Он вышел и вскоре вернулся, неся в одной руке подрамник, а в другой – полотно.
Под дружные аплодисменты пейзаж был выставлен на всеобщее обозрение.
– Я всего несколько часов назад покрыл его лаком. Он еще не высох до конца.
Амелия долго сидела перед картиной и наконец подняла на художника растроганный взгляд:
– Николас, это чудесно. Твой пейзаж дышит жизнью!
– Я буду счастлив преподнести его тебе! – Николас с улыбкой смотрел на Амелию. – Но с одним условием!
– Каким же?
– Ты позволишь мне задержаться, чтобы написать еще один? Я задумал его в пандан к этому.
Амелия подняла взгляд на гувернантку, словно растерянный ребенок. «Могу ли я верить ему?» – спрашивали ее глаза.
Пальцы Николаса сжимали спинку кресла. Эмма заметила, что костяшки его пальцев побелели от напряжения.
– Вы закончили свою картину вчера, мистер Барни-Трей? – почтительно спросила гувернантка.
– Я работал все утро на том же самом месте – ловил подходящий свет. Лишь там, над рекой он приобретает этот удивительный серебристый оттенок.
Миссис Норидж, которая провела час на берегу, тщетно дожидаясь художника, знала, что он солгал. Но вслух она сказала лишь:
– Искусство понесет большой урон, если вы не согласитесь, мисс Свенсон.
Амелия расцвела в улыбке:
– Работай сколько потребуется, Николас.
Если бы кто-то наблюдал за Эммой Норидж в следующие несколько часов, он
