Ирина Лобусова - Без суда и следствия
Мне захотелось плакать, и тогда я сказала снова: «Просто студентка мединститута на практике, вот и все. Немного актерской игры и уверенности в себе. Это совсем не так страшно. Подумай, ради чего ты делаешь это. А вдруг получится доказать, что Андрей — полностью нормальный человек. Для других доказать, ты не сомневалась в этом ни секунды. Раньше бы ты не смогла. А теперь — сможешь».
Да, я знала, что раньше не смогла бы сделать и половины того, что уже сделала сейчас. Но теперь я могу все. Или почти все — надо только надеяться и верить. Ровно без четверти три вошла в здание больницы. Шла пешком, не решаясь сесть в троллейбус или взять машину. В больницу вошла беспрепятственно — две медсестры, с которыми столкнулась в дверях, даже не взглянули на меня. Поднялась на третий этаж. В коридоре никого не было. Палату под номером 31 нашла быстро. Не решаясь войти, несколько минут постояла под дверью. Я боялась. Потом взяла себя в руки и толкнула дверь. На мое счастье, там никого не было. Больной лежал на кровати под капельницей и внимательно следил за моими движениями. Это был мужчина лет шестидесяти, плотного телосложения, с красным лицом и полностью седыми волосами. Одноместная палата была обставлена роскошно. Что-то в его глазах помешало мне начать разговор сразу, поэтому я плотно затворила за собой дверь и подошла к капельнице. Вскоре меня вырвал из оцепенения хриплый голос:
— Кто вы такая и что здесь делаете?
Как ни странно, он был абсолютно спокоен и следил за мной даже с интересом. Конечно же, он сразу раскусил, что никакой медсестрой я не была. Много позже, воскрешая в памяти тот разговор, представляла себе, что сделала бы на его месте, увидев незнакомого человека в своей палате, переодетого в спецодежду. Наверное, стала бы звать на помощь.
— Вы не медсестра, верно?
— Нет, — честно ответила я. Так начался наш разговор.
— Я вас не знаю.
— Да, мы незнакомы.
— Тогда что вы делаете в моей палате?
— Хочу с вами поговорить.
— О чем? Как вас зовут?
— Татьяна Каюнова.
— Каюнова? Погодите… Кажется, я уже где-то слышал вашу фамилию…
— Я помогу вспомнить. Андрей Каюнов…
Я не ожидала той реакции, которая последовала за моими словами. Кровь отхлынула от его лица, он резко сел и выдернул иголку из вены.
— Вы его жена?
— Да.
— Как я раньше не догадался. И что, вы собираетесь меня убить?
— Почему это пришло вам в голову?
— Ну вы так странно появились…
— Я хочу просто поговорить.
— Разговаривать с вами я не намерен!
— А я вот намерена! И вам придется меня выслушать!
— Я сейчас кого-нибудь позову!
— Я не собираюсь делать ничего плохого и вреда вам не причиню.
— Вот как?
— Если бы мне не нужен был этот разговор, я бы не пришла. Ведь я рисковала, придя сюда…
— Что вы хотите?
— Вы писали заключение экспертизы по делу моего мужа?
Мой вопрос снова выбил его из колеи.
— Я не помню. Какое это имеет значение…
— Какое значение? Я объясню! Благодаря вашему заключению моего мужа приговорили к расстрелу!
— Ну и что? Он убийца!
— Он не убийца, и вы прекрасно это знаете!
Он замолчал, лицо его стало очень серьезным. Потом сказал совершенно другим тоном:
— Я не принимал во всем этом столь деятельное участие, как вы представляете. У меня не было повода ненавидеть вашего мужа — я даже не был с ним знаком. Я не хотел во всем этом участвовать. Но так сложились обстоятельства, что другого выхода не было. Больше я ничего не могу вам сказать.
— Но заключение писали вы! В нем стоит ваше имя!
— Я не могу говорить.
— Не хотите?
— Это сложно объяснить.
— Вам угрожали? Вас заставили? Хорошо заплатили? Почему вы молчите?
— Единственное, что я могу сказать, — ваш муж нормальный и здоровый человек.
— Это я знаю и без вас! В заключении было другое!
— Лучше, если вы не будете знать. Больше я вам ничего не скажу. Уходите!
Его лицо стало непреклонным. Я подошла ближе и заговорила голосом, срывающимся от нервного напряжения:
— 15 сентября Андрея Каюнова приговорили к расстрелу. Мне удалось добиться отсрочки исполнения приговора на три месяца. Я писала тысячи писем и заявлений во все инстанции. Прошение о помиловании было отклонено. Я потеряла работу, друзей, родных. А между тем Андрей не виновен. Через два месяца и десять дней его расстреляют. Я прошу вас мне помочь. Вы же врач, вы же обязаны понимать людское горе. Все в заключении чистейшей воды ложь. Вы говорили, что ничего не смогли сделать… Может быть, этого я не знаю. Так расскажите мне! Может, вы и в больницу попали из-за суда. Я знаю о тяжести вашей болезни. Расскажите мне правду! Помогите мне спасти Андрея! Освободите свою совесть! Это все, что вы теперь можете сделать! Я умоляю вас, я не знаю, как вас просить… Кроме Андрея, у меня нет никого на земле! Я люблю его, понимаете? Он не должен умереть! Неужели вы никогда никого не любили?
По моему лицу текли слезы, но я не замечала их горечь.
— Я не знаю, где взять слова, чтобы вас убедить… Я не знаю, что сказать, чтобы вы мне поверили. Я чувствую, что в тюрьме Андрей был болен — тяжело, серьезно, именно этой болезнью вызвано его признание в зале суда. Но я ничем не смогла ему помочь. Я умоляю, помогите мне спасти его, расскажите мне правду! Я прошу не много — просто расскажите все, что произошло на самом деле! Не допустите смерти человека, который ни в чем не виновен. Эта смерть падет и на вас. Помогите его спасти! Больше я вас ни о чем не прошу!
Он схватил меня за руку.
— Замолчите! Сейчас без пяти три. Ровно в три придет мой лечащий врач с повторным осмотром. Уходите отсюда и возвращайтесь через полчаса. Спрячьтесь где-то на это время, потом возвращайтесь. Я попытаюсь вам рассказать. Может, действительно лучше, если вы будете знать… Все понятно?
— Спасибо!
— Не теряйте времени! Уходите быстрее!
Я выскользнула из его палаты — и вовремя, потому что едва успела спрятаться в боковом коридоре, как со стороны лестницы показалась фигура врача в сопровождении моей знакомой церберши-медсестры.
Стоять на одном месте полчаса было рискованно, но так же рискованно было спускаться вниз или на второй этаж. В глубине коридора я обнаружила женский туалет. В нем никого не было. И я решила благоразумно подождать там. На протяжении долгих тридцати минут я стояла возле раскрытого окна, стараясь удержать слезы. Когда страдаешь, кажется, что минута тянется год.
Я вернулась в палату. Возле кровати стоял стул.
— Я поставил его для вас, — сказал он. — Садитесь и постарайтесь выслушать меня спокойно и внимательно. То, что сейчас я вам расскажу, знают лишь несколько человек. Никакого заключения психиатрической экспертизы, проведенной ведущими специалистами, не было! Никто из тех, чьи имена проставлены под этим листком (конечно, кроме меня), не знают о существовании подобной фальшивки.
— Но как же… — Я задохнулась от волнения.
— Помолчите и слушайте! — резко оборвал он меня. — Постарайтесь меня не перебивать! Понятия не имею, почему вам об этом говорю, почему вообще рассказываю все это. Не знаю! Это не укладывается в нормальные рамки! В вас есть что-то такое — словно по сердцу ножом. В глазах, что ли… Никакого заключения не было, потому что ваш муж находится в состоянии, в котором не проводят никаких экспертиз! В августе мне позвонил старый друг — Драговский. Отец прокурора. Я был очень удивлен его поздним звонком, но еще больше удивился, когда услышал просьбу оставить все дела и немедленно — ночью! — приехать. Еще он добавил, что дело слишком серьезное, может затронуть и меня. Я оделся, сел в машину и приехал. В комнате, куда он меня провел, сидел его сын — Борис. Я знал, что недавно он был назначен прокурором. Борис вляпался в ужасную уголовную историю — он учился на юрфаке в университете, ему необходимо было перейти на заочный с дневного, а на заочном требуется работа. Вот отец и добился его назначения прокурором благодаря своим связям и деньгам. Впрочем, это нас не касается и знать вам ненужно. Итак, меня провели в гостиную, и друг сказал следующее:
— Женя, я тебя очень прошу, дело касается Бориса. Понимаешь, у него затруднения. Необходимо освидетельствование известным психиатром одного человека, — тогда речь еще не шла об экспертизе, — этот человек под следствием. Он в тюрьме. Это убийца: убил троих детей. Изнасиловал и разрезал на куски.
Необходимо заключение, что он нормален, но в то же время этот… как его… не помню… ну тот, кто с детьми…
— Педофил, — подсказал я.
— Да, вот именно. Так вот, нам необходимо подобное заключение экспертизы.
— Экспертизы? — удивился я. — Ты же говорил, просто его осмотреть.
— Нет, заключение. Понимаешь, необходимо, чтоб его расстреляли. Все бумаги уже готовы, требуется только твоя подпись.
