Ирина Лобусова - Без суда и следствия
А в первый месяц после того, как мы оформили все документы и окончательно поселились в нашем доме, Андрей снова начал писать картины. Застав однажды его за этим занятием, я сначала не поверила своим глазам. Но жизнь действительно вступала в нормальное русло. Он снова начал писать, и у меня больше не было никаких сомнений. Его работы стали гораздо лучше тех, прежних. В них появилась жестокость и какая-то зрелость, некое особенное понимание жизни, которого раньше и быть не могло.
Я сообщила о том, где мы находимся, Игорю, послав длинное письмо и приложив несколько фотографий нашего дома.
Игорь приехал к нам через месяц. И поездка в Грецию обошлась ему дешевле, чем он ожидал. Мы гуляли вдвоем по берегу Средиземного моря. Море было удивительным, и прибой, словно большой ласковый зверь, бился у ног.
— Знаешь, я хотел предложить тебе работу, — сказал Игорь.
Работу? Как давно в моем присутствии никто не произносил этого слова! Я занималась домашним хозяйством, читала книги на русском языке, которые привозил мне Андрей, гуляла, много спала, ездила по магазинам, очень редко встречалась с людьми. Здесь, к счастью, было не так много русских.
— Я хотел предложить тебе написать книгу.
— Книгу? Да я и двух слов связать не могу!
— То, что пережила ты, круче, чем любой детектив.
— Глупости! Я просто боролась за свою жизнь. Знаешь, сколько я пережила?
— Вот и расскажи об этом! Все как было. Тебе не надоело, что вы оба обрастаете глупыми легендами? Напиши, что случилось на самом деле.
— И кто эту книгу издаст?
— Хороший вопрос! Издательство от газеты. Ты получишь хорошие деньги.
— Значит, ты за этим приезжал?! Скотина! Сволочь! — взвилась я.
— Успокойся! Просто послушай меня. Я не собираюсь предлагать тебе писать порнографию. Но неужели ты не хочешь обелить имя своего мужа? Ведь ты спасла его из тюрьмы. Вот и расскажи что твой муж невиновен. Или это не так?
Я обещала подумать. Думать действительно было о чем… Я подписала договор ровно через три дня после разговора с Игорем. Андрей отнесся к моей затее довольно скептично.
Сегодня я заканчиваю писать. Еще не приступая к началу, я уже знала, какую чудовищную ношу взвалила на свои плечи. И особенно тяжелым оказалось написать конец… Лишь несколько скупых, обрывистых фраз о счастливом этапе моей жизни после целого моря вздохов и слез. Но что я могла сделать? Люди проходят через целые периоды различных несчастий, только счастье всегда одно. Мой конец получился оборванным — так, как обычно и случается. Конец моей книги создала сама жизнь. Я бежала от людей, пытаясь забыться, и мне почти удалось это сделать.
О чем же еще писать? Именно по этой причине Я так боялась приступать к книге. Я не была уверена в том, что вспомнить все вновь хватит сил.
Сегодня я заканчиваю рукопись. Несмотря на боль воспоминаний, мне тяжело расставаться с этой книгой, как с дорогим и близким человеком. Когда я допишу до конца, спущусь вниз. Дома меня будет ждать та жизнь, к которой я столько стремилась. И полностью другой человек, клятвенно пообещавший больше никогда мне не изменять. Всю ночь будет слышна долгая, печальная, дарующая надежду песнь моря. Надежду о том, что мы сможем дожить до утра.
Эпилог
Вот и все. Ровно год назад закончился самый страшный период моей жизни. И теперь, спустя триста шестьдесят пять дней, я не могу не удивиться своей судьбе, которая провела меня через ряд страшных, кровавых, трагических испытаний, выпавших на долю обычной женщины. Они наполнили новым смыслом прежде всего меня саму. Благодаря им (если здесь уместно это слово) я сумела спасти человека, которого люблю, и по-настоящему понять собственную любовь.
Вспоминая себя до тех страшных дней (чтобы рассказать правду о них, я затеяла эту книгу), поражаюсь, с какой глупой наивностью вглядывалась тогда в окружающий мир. Я ничего не знала о жизни, о людях.
Порой я тоскую о напряженной атмосфере телестудии, о прожекторах и мониторах, в которых когда-то отражалось мое лицо. Но эта тоска бессмысленна настолько, чтобы не успеть взять в плен значительную часть моего сознания. Она смешна по сравнению с тем, через что я сумела пройти. Я боролась, используя все средства борьбы, сражалась зубами и когтями.
Этот остров принес нам счастье. Не склеенные обрывки (их уничтожили завистливой, подлой рукой), не воскресшее — настоящее. Наслаждаясь обществом друг друга, мы стараемся не говорить на страшную тему, но иногда я ловлю пристальный взгляд, словно спрашивающий вслух: «Знаешь?» Очень часто я просыпаюсь в холодном поту, мне кажется, что по-прежнему существует кошмар и завтрашнее утро принесет мне столько боли и горя, сколько не в состоянии вынести один человек. И сотни тысяч людей станут вопить (под окнами, и не только) до безумия, требуя смерти любимого, требуя публичного ответа на вопрос: как она могла остаться с этим чудовищем?
Но, обливаясь холодным потом, я различу рядом спокойное дыхание спящего мужа, и огромный ком отчаяния (невероятной силы тиски) отпустит мое сердце. Я успокоюсь на несколько минут, закрою глаза, чтобы заснуть и… и вновь увидеть обезумевшие звериные лица (толпа), и, будто на самом деле это происходит, я пойму, что, даже если сорву голос, меня никто не услышит. И каждое утро (день, вечер, ночь) на протяжении слишком долгого срока в невиновность его буду верить одна я (не считая, конечно, настоящего убийцы). Ночью мне станет сниться это. Я постоянно спрашиваю себя, как мне удалось выжить?
Я была одна перед всем миром — сброшенная с самолета, следующего на праздник жизни, в ледяную пустыню. Ледяное белое безмолвие (я долго искала слова, чтобы объяснить: оказалось для этой цели их потребовалось всего три). Ледяное белое безмолвие — то, что мне пришлось пережить. И сквозь целый океан людской ненависти и собственного отчаяния мне выпало бороться за жизнь человека, которого я люблю, — и за собственную жизнь тоже.
А иногда мне вспоминается лицо животного (язык не поворачивается назвать его человеком), повинного в смерти этих детей. Почему, встречаясь с ним сотни раз, я ни в одной черточке не прочитала болезненных симптомов маньяка, впоследствии превратившего наши жизни (мою и моего мужа) в ад? Как ни парадоксально, но мы трое связаны, наверное, самой жестокой нитью до конца — когда-то суждено было понять неразрывность этой связи. Мучительный вопрос станет причиной моей бессонницы: неужели я не могла понять это тогда?! Почему я не поняла?! В самое страшное потрясение привели меня фотографии убитых детей… Перед выходом в эфир (если точно, за десять минут) мне показали снимки-иллюстрации к сообщению, которое предстояло включить в вечерний блок новостей. Я сразу же почувствовала тошноту, и пришлось выпить немного холодной воды, чтобы взять себя в руки. Тогда я еще не знала! Тогда я ничего и не могла знать…
Прошел год, прежде чем я нашла в себе силы вновь пережить то же самое. Теперь я смогла, рассказать правду, не утаивая ни одного факта, даже ни одной собственной мысли. Есть пословица: бросай грязью, что-нибудь да останется. Как ни крути, к сожалению, это действительно так. Я не знаю, сколько пройдет лет, прежде чем сотрутся темные пятна с нашего прошлого, да и сотрутся ли когда-либо. Впрочем, это уже неважно. Чтобы изложить все события на бумаге, мне потребовалась значительная работа над собой. Надеюсь, я выполнила ее с честью. Теперь же я сделаю все, чтобы Андрей был счастлив. Впрочем, и я тоже.
И еще… Я думаю об этом очень часто. Мне так хочется знать, чувствовать, верить, что больше мне никогда в жизни не придется видеть безнадежное небо, на котором, словно смешанная с грязью, застыла потемневшая засохшая кровь.
