Ирина Лобусова - Без суда и следствия

Ирина Лобусова

Без суда и следствия

Часть 1

Глава 1

Помню, как лицо выступает из мрака комнаты и приглушенный свет торшера кажется бледным пятном. Склонившись, Андрей рассматривает лежащий на коленях рисунок, проводя пальцем по четким, твердым линиям, наслаждаясь гармонией цвета и формы.

— Иди сюда!

Мои руки в муке — пытаюсь соорудить что-то съедобное на кухне. Я нахожусь там последние два часа и считаю ее весьма скучным местом. Я — обычная женщина, которой не очень повезло с мужем. Впрочем, я никому (даже себе) об этом не говорю… Меня зовут Татьяна Каюнова (по мужу), и, хоть я ношу его фамилию, отличаюсь весьма критическим взглядом на собственную семейную жизнь.

— Посмотри на этот рисунок.

Я отряхиваю руки и спрашиваю:

— Твой? (Хотя сама прекрасно вижу — для него рисунок слишком хорош. Но я не могу так не спросить).

— Разумеется, нет! Нравится?

— Не знаю… Какая-то чушь… Кто автор?

— Рисунок мальчика из моего класса.

— И сколько лет мальчику? Тридцать?

— Девять. Ему действительно девять лет. Зовут Дима Морозов. Ребенок из неблагополучной семьи. Отца нет, мать — вечно пьяная шлюха, из самых дешевых. Скорей всего ребенок вырастет — и тоже станет таким, как они. Он потрясающе талантлив. Если б ему повезло родиться в богатой семье, из него бы сделали вундеркинда. Возили по заграницам, увешивали бы призами конкурсов… А так… Так он шляется по подворотням, сигареты переводит пачками и первый раз покурить траву попробовал лет в шесть. Смешно, да? Того, чем одарен этот мальчик в девятилетнем возрасте, многие не могут добиться даже к сорока годам. Но для всех это очередной злобный зверек, выросший на помойке и скалящий острые зубы. Да он и ведет себя так, иногда и со мной. Я, пожалуй, все-таки единственный человек, которому он доверяет.

— И что ты собираешься делать?

— Знаешь, я его очень люблю. Для начала — выставлю рисунки в галерее. Мне плевать на коммерцию. У него должно быть будущее. А дальше — увидим. Надеюсь, я не дам ему пропасть.

— Этот рисунок возьмешь?

— Я его уже взял. Остальные — на таком же уровне. Нет, ты только посмотри на эту линию…

Помню, как из темноты выступало лицо, в приглушенном свете торшера казавшееся совсем бледным. Голова болела ужасно, и я встала с кровати, чтобы принять таблетку, а потом вновь свернулась клубочком на простынях, еще хранящих тепло моего тела. Накрылась одеялом до подбородка, и внезапно мне захотелось стать как можно меньше, превратиться в ребенка, за которого отвечают другие, чтобы полностью избавиться от чего-то очень страшного, черной тенью нависающего надо мной. Захотелось лежать так — в спокойствии, тепле и уюте — всю жизнь, в этой полутемной комнате, и не подниматься больше, не становиться собой, не слышать, не видеть, не чувствовать. На душе было так гадко, что еще немного — и я заскулила бы как потерявшийся щенок, который ищет, но не может найти бросивших его хозяев.

Телефонный звонок прорезал окружавшую меня тишину.

— Привет. Ну, мадам, я вас вчера видел. Обалдеть можно — ты была похожа на чудо природы. Естественно, без супруга. И почему твоему мужу так повезло?

— Не болтай чушь!

Это был Димка с моего четвертого телеканала.

— Я тебя разбудил?

— Нет.

— Поздравляю — после передачи Филипп рвет и мечет!

— Передай, что ему вредно смотреть телевизор!

— Он тебя ревнует — во-первых.

— Дима, ты глуп.

— А во-вторых, он желает видеть тебя в пятичасовом выпуске.

— Зачем?

— Для тебя кое-что есть. Новость, которая поставит на уши город. Особенно если в эфир провещаешь ее ты.

— Что именно?

— Все со временем узнаешь.

— Из какой области?

— Из криминальной.

— Терпеть не могу детективы.

— Это не детектив, а сенсация. Очень, очень интересненько. Так что передать Филиппу?

— Я приеду.

— Ну тогда пока.

— Ну давай.

Когда в комнату ворвался Димка, поток раскаленного июльского воздуха ударил меня по ногам.

— Ага, пришла, прекрасно, так, значит, постараюсь кратко ввести тебя в курс дела. Смотри.

С размаху Димка бросил на стоящий передо мной столик несколько цветных фотографий. Я взяла их в руки и разложила на столе. В первую минуту не могла понять, что на них изображено, потом приступ тошноты тисками сжал горло. Фотографии были цветными. Столько крови я не видела никогда… Мне стало казаться, что кровь была там повсюду — на стенах, на потолке, на решетке крошечного окна (которое было прилеплено почти под потолком), не говоря уже о том, что творилось на полу… Сплошной кровяной поток! Одна из фотографий изображала обезображенный череп, на других — то, что осталось от туловища. Я бросила фотографии изображением вниз, потом схватилась одной рукой за горло, другой за рот.

— Девятилетний мальчик Дима Морозов. Его нашли 26 июля днем, то есть вчера. Еще до начала вашей презентации. По заключению экспертизы, он был убит 26-го утром. Когда его нашли, тело (вернее, то, что осталось) было еще теплым. Он был в подвале дома по улице Красногвардейской. Один из жильцов вышел погулять с собакой во двор. Собака начала вести себя странно. Дверь в подвал была приоткрыта, он спустился вниз и увидел все это… Вызвал милицию. Милиция считает, что это сделал маньяк, и вид у них жутко довольный, потому что они уже знают, чья это работа. Но молчат, так как главный подозреваемый еще не арестован. Они даже не говорят, кто предполагаемый убийца, не называют никаких имен. Сказали только, что это маньяк, и ничего больше. Представляешь, ребенка изнасиловали, а потом так зверски убили… все тело изуродовали… Орудия убийства не найдены. Предполагают, что это были строительные клещи и топор. Ты бы видела… Впрочем, избавлю от жутких подробностей. Их сообщать ни к чему. кстати, опознал ребенка твой муж.

— Андрей?!

— Да. Его галерея находится где-то рядом, кажется, дома за два или за три… Милиция подъехала, собралась толпа. Он пробился туда и увидел Диму… Потом опознал, поехал в милицию, где зафиксировали протокол опознания. Ведь ребенок занимался в классе, где преподавал твой муж.

Я почувствовала, как на меня опускается темнота и мелкая противная дрожь бьет все тело. Дима закричал:

— Таня, тебе плохо?! Что?!

Я выдавила:

— Как, ты сказал, его имя?

— Дима Морозов. Девять лет, пятый класс, школа 237. Рисование и черчение у них преподавал твой муж.

— Дай воды.

Ледяная вода помогла мне взять себя в руки, и было отчетливо слышно, как мои зубы стучат о стеклянные грани стакана.

За три минуты перед началом эфира Филипп Евгеньевич давал мне последние инструкции, но слова его растворялись где-то в области потолка и пролетали мимо моих ушей. Этот эфир был самым страшным испытанием в моей жизни. Значит, Андрей все знал… Во время презентации и потом, ночью. Даже этим утром. Но не сказал мне ни слова. Опасался меня расстроить? Боялся произнести вслух, вспомнить об этом кошмаре еще раз?

Я переживала, что не смогу закончить, но все прошло хорошо. Последним в эфире было сообщение об убийствах.

— 26 июля, в 14 часов 50 минут, гражданин В. прогуливался со своей собакой во дворе по улице Красногвардейской. Вдруг животное стало беспокоиться и тянуть хозяина в подвал, дверь которого была приоткрыта. Человек спустился вниз и нашел в подвале обезображенный труп ребенка. Немедленно вызвал милицию. Следственная группа прокуратуры определила имя пострадавшего и время преступления. Девятилетний учащийся пятого класса школы 237 Дима Морозов был убит около одиннадцати утра 26 июля в подвале дома по Красногвардейской. По предположению экспертизы, орудиями преступления (они не найдены) послужили обычные строительные клещи и топор. Убийство совершил маньяк. Имя главного подозреваемого пока держится в глубокой тайне. Нам остается лишь надеяться, что преступник будет обезврежен и этот грязный подонок, животное, не имеющее права называться человеком, никому больше не причинит вреда…

Я возвращалась со студии домой. Не знаю, с чего это началось, — я была слишком погружена в собственные мысли и почти не глядя вела машину. Кажется, я прозевала зеленый свет и слишком резко затормозила у перекрестка. Резина колес отвратительно завизжала, водитель грузовика, затормозившего рядом, высунулся из окна, чтобы покрутить у виска и усмехнуться. И тогда я увидела эту машину. Которая неотступно следовала за мной. Я вдруг поняла, что она едет за мной уже довольно долго — может быть, от самой студии. Наверное, сознание автоматически фиксирует мелочи, выпадающие из привычной схемы действий. Это были красные «Жигули», «семерка», довольно новая, с городскими номерными знаками и женщиной за рулем. Именно тогда, резко затормозив, я разглядела в зеркало женский силуэт, но все было слишком далеко, чтобы я могла запомнить ее лицо более подробно. На светофоре вновь зажегся зеленый, и я поехала гораздо медленнее, чем прежде. Потом свернула в какой-то переулок, где совсем не было машин. Красные «Жигули» следовали за мной как привязанные. Я вновь почувствовала себя плохо. Руки вспотели, руль стал скользким и влажным. Пряди мокрых волос прилипли ко лбу. Я стала петлять по городу и лихорадочно соображать, что следует делать дальше. К счастью, я заправилась перед поездкой на работу, и бензина мне должно было хватить.